Ну что она могла ответить? Бедняжка была в полном смятении.

— Мне хотелось бы подыскать Вам хорошее место, — вставила словечко миссис Кросби. — Мы были очень довольны Вами, и я хочу, чтобы Вы хорошо устроились в будущем. Если миссис Латимер настолько любезна, что предлагает свою помощь, мне лично это кажется возможностью, которую не стоит упускать.

— Итак, могу ли я написать миссис Карлайл? — спросила миссис Латимер.

Леди Изабель наконец овладела собой настолько, чтобы быть в состоянии понимать вопросы и отвечать на них.

— Не позволите ли Вы мне подумать до утра? Я не задумывалась о том, чтобы устроиться на работу в Англии.

Невозможно описать, что творилось в ее душе в тот день: то она решалась рискнуть и ехать, то с ужасом отказывалась даже думать об этом. То ей казалось, что само Провидение послало ей эту возможность увидеть своих детей, то внутренний голос шептал ей, что это — искушение, подброшенное врагом рода человеческого, и ее долг состоит в том, чтобы устоять против него. Потом она взглянула на эту ситуацию с другой стороны: каково ей будет видеть м-ра Карлайла мужем другой женщины, жить с ними в одном доме и видеть его знаки внимания, а может быть, и нежности по отношению к жене?

Это будет нелегко, однако у нее хватит сил смирить свое сердце, ибо разве она не собиралась, в горьком раскаянии, ежедневно поднимать и нести свой крест? Нет, ее личные чувства не могут служить препятствием в этом деле.

Наступил вечер, а она все еще не пришла к какому-либо решению. Она провела еще одну мучительную бессонную ночь в тоске по своим детям, подчинившей себе все ее душевные и физические силы. В конце концов, искушение оказалось слишком сильным: она не смогла отказаться от такой перспективы, представшей ее жадному взору, и наконец решилась.

Что может удержать меня? — спросила она себя.

— Страх перед разоблачением? Ну что же, если это случится, так тому и быть: не повесят же они меня! Когда они с позором выгонят меня из Ист-Линна, как солдата, который под барабанный бой уходит из своего полка, это будет таким унижением, которого я еще не испытала; однако я смогу выдержать это, как и все остальное, что мне положено выдержать, а затем просто забиться под какую-нибудь изгородь и умереть. Унижение! Нет, разве можно поставить его на одну чашу весов с возможностью видеть моих детей и быть с ними рядом.

Итак, миссис Латимер написала миссис Карлайл о том, что встретила гувернантку, подходящую по всем статьям. Это — некто мадам Вайн, англичанка по происхождению, но вдова француза: она протестантка, настоящая дама по умению вести себя, весьма сведущая в языках и музыке и компетентная во всех отношениях. Миссис Кросби, у которой она проработала два года, отзывается о ней как о настоящем сокровище, с которым ни за что не рассталась бы, если бы не предстоящий брак ее дочери с немецким дворянином весьма знатного рода. «Не обращайте внимания на ее наружность, — продолжала миссис Кросби. — Выглядит она престранно: носит очки, чепцы и огромные шляпы; кроме того, у нее длинный шрам на подбородке и абсолютно седые волосы, хотя она никак не может быть старше тридцати. Еще она немного прихрамывает, но поймите: это настоящая дама, несмотря ни на что». Барбара смеялась, вслух читая это описание м-ру Карлайлу в Ист-Линне. Он тоже рассмеялся.

— Слава богу, что гувернанток выбирают не по наружности, — заметил он. — В противном случае шансы мадам Вайн были бы весьма невелики.

Они решили взять ее в свой дом, о чем и написали в Германию.

При этом известии настоящая буря чувств разыгралась в душе у леди Изабель. Первым делом она переворошила весь свой багаж, свою конторку, все, что принадлежало ей, дабы убедиться в том, что ни единый клочок бумаги, ни единая метка на белье не могли выдать ее прошлого. Большая часть ее багажа осталась в Париже, куда она отправила его на хранение, прежде чем покинуть Гренобль. Затем она занялась своим гардеробом, чтобы сделать его еще более непохожим на то, что носила раньше: ее чепцы, если не считать того, что они были достаточно простыми и плотно облегали лицо, могли бы, пожалуй, бросить вызов даже непревзойденным головным уборам мисс Карлайл. Два года она старалась изменить свой почерк и преуспела настолько, что никому бы и в голову не пришло вообразить, будто он видит нечто, написанное рукой леди Изабель. Однако, рука ее дрожала, когда она писала ответ миссис Карлайл. Подумать только: она — она! — пишет жене м-ра Карлайла в качестве подчиненной. Каково ей будет жить так — почти служанкой — там, где она когда-то была всеми боготворимой хозяйкой? Что же, ей придется вынести и это, и все остальное. Из глаз Изабель хлынули горючие слезы, когда она увидела подпись: «Барбара Карлайл».

Когда все было готово, она принялась ждать вызова, но его все не было. Наконец, пришло известие, что она поедет в Вест-Линн с миссис Латимер, которая собиралась вернуться домой не ранее октября. Леди Изабель оставалось лишь набраться терпения и сидеть сложа руки все оставшееся время. Но долгожданный день все-таки наступил: миссис Латимер, леди Изабель и Эфи покинули Шталькенберг. Миссис Латимер привыкла путешествовать неспешно, и бедной леди Изабель, сгоравшей от нетерпения, казалось, что этой поездке не будет конца.

— Вы, я полагаю, знаете о положении этих бедных детей, к которым едете, — сказала однажды миссис Латимер. — Вы не должны говорить с ними об их матери. Она бросила бедняжек.

— Да.

— Никогда не следует говорить с детьми о женщине, навлекшей на них такое бесчестье. Это не понравится мистеру Карлайлу. К тому же, им велено забыть ее и считать миссис Карлайл своей единственной матерью.

И с этим пришлось смириться нашей несчастной героине.

В Вест-Линн они приехали туманным вечером, почти в сумерках. Миссис Латимер, полагавшая, что гувернантка впервые приехала в Англию, любезно посадила ее в пролетку и объяснила кучеру, куда ехать.

— Оревуар, мадам, — сказала она. — Удачи Вам.

И вот она снова едет по петляющей дороге в Ист-Линн. Вот дом судьи Хэйра, другие давно знакомые места… И вот показался старый родной Ист-Линн, поскольку пролетка свернула в аллею парка. В окнах горели веселые огоньки, и сам дом казался светлым и радостным, в отличие от нашей героини. У нее защемило сердце от нетерпения, пересохло в горле, и когда пролетка прогрохотала по двору и остановилась у дверей, ей на мгновение показалось, что она ослепла. Подойдет ли м-р Карлайл к коляске, чтобы помочь ей спуститься? Теперь, от страха и волнения, она горько жалела, что решилась на такую авантюру.

Наконец, распахнулась дверь холла, и яркий сноп света вырвался наружу.

Глава 2

ПЕРЕМЕНЫ, ПЕРЕМЕНЫ…

Итак, распахнулись двери холла, и ступеньки осветились. На пороге стояли двое слуг. Один остался в холле, другой подошел к коляске. Он помог леди Изабель спуститься, после чего занялся ее багажом. Поднимаясь в холл, она узнала старого Питера; право же, странным казалось ей то, что нельзя сказать ему: «Как поживаете, Питер?», а вести себя с ним как с незнакомцем. Она не сразу нашла слова: что ей сказать или спросить, когда она входит в свой собственный дом?

— Миссис Карлайл дома? — тихо произнесла она.

— Да, мэм.

В этот момент появилась Джойс, которая вышла встретить ее.

— Вы мадам Вайн, я полагаю? — почтительно спросила она. — Пожалуйте сюда.

Однако, леди Изабель задержалась в холле, якобы для того, чтобы проследить за своими коробками, которые носил Стивен, на самом же деле — для того, чтобы сделать небольшую передышку, поскольку Джойс, возможно, собиралась провести ее к м-ру и миссис Карлайл.

Джойс, однако, всего-навсего проводила ее в серую гостиную; в камине весело пылал огонь.

— Это Ваша комната для занятий, мадам. Не желаете ли чего-нибудь из еды? Я распоряжусь, чтобы Вам принесли поесть, пока я буду показывать Вашу спальню.

— Чашку чая, — ответила леди Изабель.

— Чай и немного холодного мяса, — предложила Джойс, но леди Изабель перебила ее.

— Нет, только чай и маленький холодный гренок.

Джойс позвонила, отдала соответствующие распоряжения и повела леди Изабель наверх. Последняя шла с трепещущим сердцем мимо своих бывших покоев, вдоль коридора, к следующей лестнице. Двери ее старой спальни и туалетной комнаты были открыты, и она окинула их жадным взором. Никогда более эти комнаты не будут принадлежать ей: она сама, по доброй воле, без принуждения отказалась от них. Они выглядели такими же уютными, как и раньше, но теперь у них была другая хозяйка. Отблески огня играли на мебели. На туалетном столике сохранились те же инкрустации, которыми любовалась и она, а грани хрустальных флакончиков для духов поблескивали в свете камина. На софе лежали шаль и книга, а на кровати — шелковое платье, словно только что снятое. Нет: теперь это уже не ее комнаты; она последовала за Джойс, уже поднимавшейся по другой лестнице.

Ее спальня оказалась просторной и хорошо обставленной: именно ее занимала мисс Карлайл в то время, когда ее, Изабель, невестой привезли в Ист-Линн. Впрочем, позднее эта почтенная дама перебралась в другую комнату на нижнем этаже. Джойс поставила свечу и огляделась.

— Разжечь для Вас огонь на ночь, мадам? Возможно, это будет кстати после Вашей поездки.

— Нет, благодарю Вас.

Стивен, вместе с еще одним слугой, уже нес багаж. Джойс показала, куда поставить его и велела снять с коробок веревки. После этого он удалился, а Джойс повернулась к леди Изабель, все это время стоявшей словно статуя, даже не сняв шляпки.

— Могу ли я быть чем-нибудь полезной для Вас, мадам? — спросила она.

Леди Изабель сказала, что не нуждается в помощи. В эти первые минуты она — и это неудивительно — опасалась разоблачения, причем острый глаз Джойс был для нее страшнее всех прочих. Она хотела сейчас лишь одного — чтобы Джойс ушла.

— Если Вам что-то будет нужно, позвоните, пожалуйста, и к Вам поднимется Ханна, — сказала Джойс, прежде чем уйти. — Это служанка, которая отвечает за серую гостиную, и она все сделает для Вас. Итак, Джойс вышла из комнаты, после чего леди Изабель сняла шляпу. Вдруг дверь снова отворилась, и она поспешно водворила головной убор на прежнее место — почти так же, как Ричард Хэйр спешно напяливал свою шляпу и накладные бакенбарды. Это снова была Джойс.

— Вы найдете дорогу на первый этаж?

— Да, конечно, — ответила она. Еще бы ей не найти дорогу в этом доме!

Леди Изабель медленно разделась. Впрочем, что проку медлить? Рано или поздно, ей придется предстать перед ними. Хотя, по правде сказать, опасность разоблачения была невелика — так искусно загримировала ее рука судьбы и своя собственная. Она с трудом сохраняла спокойствие, ибо знала, что, если даст волю слезам, дело закончится истерикой. Снова в Ист-Линне! Неудивительно, что она испытывала ужасное, мучительное волнение. Сказать ли Вам, читатель, что сделала наша героиня? Она преклонила колени прямо у кровати и вознесла молитву Всевышнему, умоляя дать ей мужества и самообладания — ей, грешнице, покинувшей этот дом при столь скандальных обстоятельствах! Впрочем, я не могу поручиться за то, что подобное возвращение в эти стены было именно тем шагом, который может благословить Господь. Итак, медлить более было бы неприлично, и она отправилась вниз, держа свечу в руке. В серой гостиной все было готово: поднос с чаем стоял на столе, маленький чайник сердито посвистывал на чайницу, стоявшую рядом, серебряная подставка с гренком, маслом и горячей сдобной булочкой, накрытой серебряной крышкой. Эти предметы были для нее словно лица старых знакомых, она помнила все эти вещи: и подставку, и крышечку, и блюдце для масла, и чайный набор. Впрочем, она не могла припомнить медный чайничек. Возможно, его купили для гувернантки, когда таковая появилась в Ист-Линне. Она уже могла бы заметить по некоторым признакам, а зная прошлое — так знать наверняка, что в Ист-Линне к гувернанткам относились, как к настоящим дамам, по-доброму и без ненужной строгости. Да и как могло быть иначе, когда Ист-Линном владел м-р Карлайл?

Она заварила чай и принялась за угощение, хотя и без особого аппетита. Все смешалось у нее в голове. Она думала обо всем сразу: обедают ли сейчас м-р и миссис Карлайл, где сейчас находятся дети… Иногда она слышала, как звонит колокольчик, и слуги снуют туда и обратно по холлу. Закончив есть, она тоже позвонила.

Появилась опрятная, добродушная служанка, Ханна. Она, как уже говорила Джойс, отвечала за серую гостиную и была в распоряжении гувернантки. Она унесла посуду, и леди Изабель осталась одна. Она уже потеряла счет времени, когда раздался звук, от которого, казалось, готово было разорваться ее сердце, и она вскочила со стула, словно ее ударило током.