Она говорила правду: это чувствовалось по ее голосу. Председатель уронил руку, которой только что поправил очки, и в душе у него зародился страх, смешанный с самоуничижением. Его сын оказался невиновным в одном из приписываемых ему злодеяний; он может оказаться невиновным и в убийстве, и тогда — что скажут люди о его собственном поведении, столь суровом по отношению к сыну? Жители Вест-Линна, да и сам, в свою очередь, ненавидели Ричарда за связь с этой девушкой после убийства ее отца даже более, чем за само убийство.

— Послушайте, — мягко сказал м-р Болл, — давайте не будем помнить прежних обид. Разумеется, Вы не были с Ричардом Хэйром. Вы же знаете: в Вест-Линне любят позлословить. Вы всего-навсего съездили к капитану Торну, как это могла сделать и всякая другая молодая леди, не так ли?

Эфи низко опустила голову, внезапно сделавшись жалкой и покорной.

— Отвечайте на вопрос, — снова раздался голос председателя. — Вы были с Торном?

— Да, — еле слышно ответила она.

М-р Болл вкрадчиво кашлянул.

— Итак, Вы пробыли с ним… ну, скажем, два или три года?

— Нет, трех лет не прошло.

— Возможно, чуть больше двух?

— Что в этом дурного? — взвизгнула Эфи, зло разрыдавшись. — Если я решила поселиться в Лондоне, а он иногда наносил мне утренние визиты, как старый друг, кому какое дело до этого? Что в этом дурного, спрашиваю я вас?

— Ну конечно же! Я и не говорю, что это дурно, — ответил Болл-юрист, подмигнув публике так, чтобы этого не увидели господа судьи, а также свидетельница. И в то время, когда… когда он наносил Вам эти утренние визиты, Вы уже знали, что это — Ливайсон?

— Да. Тогда я уже знала, что имею дело с капитаном Ливайсоном.

— А он никогда не говорил Вам, почему решил назваться Торном?

— Это была просто причуда. В тот день, когда он разговаривал со мной в кондитерской, в Свейнсоне, он внезапно, ни с того ни с сего, решил не называть своего настоящего имени. Вот он и сказал первое, которое пришло ему в голову. Он вовсе не собирался впредь именоваться Торном или представляться так кому-то еще.

— А вот в этом я не уверен, — сухо ответил м-р Болл. — Ну что же, мисс Эфи, я полагаю, этого пока достаточно. Введите Эйбнезера Джеймса, — шепнул он судебному приставу, когда свидетельница выходила.

Вскоре м-р Джеймс занял место Эфи.

— Вы только что сообщили их светлостям, что встретили Торна в Лондоне года через полтора после убийства, — начал Болл-юрист, делая еще один из своих «слепых» выстрелов. — Вероятно, это было в то время, когда она жила с ним. Ее Вы тоже видели?

Глаза м-ра Эйбнезера округлились от удивления. Он не знал о тех показаниях, которые только что дала Эфи, и поэтому никак не мог взять в толк, откуда вообще стал известно суду о ее пребывании с Торном. Сам он не обмолвился об этом ни единым словом.

— Эфи? — запинаясь, выдавил из себя м-р Эйбнезер.

— Да, Эфи, — резко ответил юрист. — Их светлостям известно, что она уехала из Вест-Линна к Торну, а вовсе не к Ричарду Хэйру, которого обвиняли в связи с ней. Я спрашиваю Вас: Вы видели ее? В то время их связь еще продолжалась.

— Ну… да, видел, — ответил м-р Эйбнезер, совесть которого теперь была чиста, хотя он по-прежнему не понимал, как об этом узнали — разве что сама Эфи не проговорилась, как он и предсказывал, не совладав с нервами. — Вообще-то, сначала я увидел Эфи.

— Расскажите, при каких обстоятельствах это произошло.

— Как-то днем я оказался на Пэддингтон-уэй и увидел даму, которая входила в дом. Это была Эфи Хэллиджон. Как выяснилось, она жила там — снимала квартиру с гостиной. Эфи пригласила меня выпить чаю — и я принял это приглашение.

— Там Вы и увидели капитана Ливайсона?

— Я увидел Торна, поскольку полагал, что его зовут именно так. Эфи сказала, что я должен уйти не позднее восьми, так как она ждет старого друга, который иногда приходит поболтать с ней. Однако же, вспоминая старые добрые времена — правда, я мог не слишком многое рассказать о Вест-Линне, из которого уехал вскоре после нее, — мы заболтались и не заметили, что уже пошел девятый час. Когда Эфи спохватилась наконец, она спешно выпроводила меня, и, едва я вышел за ворота, как подъехал кэб, из которого вышел Торн и проник в дом, открыв дверь своим ключом. Вот и все, что я знаю.

— Почему же Вы, зная, что вину за отсутствие Эфи приписывают Ричарду Хэйру, не сказали б этом, вернувшись в Вест-Линн, и не сняли с него это обвинение?

— Я не мог сделать достоянием гласности чужую тайну. Эфи просила никому не рассказывать, что я видел ее. Я дал ей слово. Что же касается Ричарда Хэйра — какое значение это имело, когда с него не было снято гораздо более тяжкое обвинение в убийстве?

— Задержитесь, пожалуйста, — вмешался м-р Рубини, когда свидетель уже собирался удалиться. — Вы говорите, что вышли в девятом часу пополудни. На улице было темно?

— Да.

— Тогда как Вы можете быть уверены, что видели именно Торна?

— У меня нет ни малейших сомнений. Там был газовый фонарь, и я видел его не хуже, чем при дневном свете. Я также узнал его голос — готов поклясться в этом где угодно — да и его великолепного перстня с бриллиантом было бы достаточно. Он сверкнул при свете фонаря.

— Его голос? Он что, говорил с Вами?

— Нет, но они немного поспорили с кэбменом. Тот заявил, что ему заплатили недостаточно, так как он целых двадцать минут ожидал Торна. Последний выругался и швырнул ему еще один шиллинг.

Следующим свидетелем был человек, служивший конюхом у покойного сэра Питера Ливайсона. Он подтвердил, что подследственный и в самом деле гостил у его хозяина в конце лета и начале осени, в тот самый год, когда был убит Хэллиджон. Гость частенько уезжал верхом в направлении Вест-Линна и возвращался часа через три-четыре на взмыленной лошади. Выяснилось также, что ему случалось дважды подбирать и возвращать м-ру Ливайсону выпавшие из его кармана письма, и оба они были адресованы «капитану Торну». Впрочем, они пришли не по почте, поскольку на обоих отсутствовал адрес; почерк, похоже, был женским. Свидетель также добавил, что очень хорошо помнит слушание дела об убийстве Хэллиджона, наделавшее немало шума в графстве. Именно в это время м-р Ливайсон вернулся в Лондон, прервав свой визит к дядюшке.

— Какая изумительная память! — саркастически заметил м-р Рубини.

Свидетель, спокойный и респектабельный мужчина, невозмутимо ответил, что у него и в самом деле хорошая память, но особенно хорошо ему запомнилось именно то, что отъезд м-ра Ливайсона последовал вскоре после убийства Хэллиджона, поскольку этому сопутствовали особые обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— Однажды, джентльмены, когда сэр Питер был на конюшне, он в разговоре с племянником просил того погостить еще и спрашивал, с чего это он внезапно засобирался в Лондон. М-р Ливайсон ответил, что едет по внезапно возникшему неотложному делу. В это время примчался кучер, весьма возбужденный, и сообщил, что Хэллиджон из Вест-Линна убит молодым Ричардом Хэйром. Помнится, сэр Питер сказал, что не верит в это и полагает, что произошел несчастный случай, а не убийство.

— Это все?

— Нет. М-р Ливайсон, чрезвычайно смущенный, попросил у дядюшки пять или десять фунтов. Сэр Питер, казалось, рассердился и спросил, куда девались пятьдесят фунтов, которые он подарил племяннику за день до этого. М-р Ливайсон ответил, что отослал их в письме, вернув долг офицеру из своего полка. Сэр Питер не поверил этому и заявил, что, скорее всего, он просто промотал эти деньги. М-р Ливайсон пытался убедить его в противном, однако выглядел каким-то смущенным: он вообще весь день был какой-то сам не свой.

— Так он получил пять или десять фунтов?

— Не знаю, джентльмены. Полагаю, что получил, ибо моего хозяина было так же легко уговорить, как женщину, хотя он мог сначала и поартачиться. В тот же вечер м-р Ливайсон укатил в Лондон.

Последним свидетелем был м-р Дилл. Он сообщил суду, что в прошлый вторник, вечером, возвращаясь от м-ра Бьючемпа, услышал какой-то шум в поле неподалеку от усадьбы г-на судьи Хэйра. Оказывается, сэр Фрэнсис Ливайсон, в одиночестве наслаждаясь прогулкой под луной, внезапно столкнулся с Отуэем Бетелом. М-р Бетел обвинил сэра Фрэнсиса, что тот «увиливает» от встречи с ним, а последний сердито заявил, что не знает его и знать не хочет.

— Вы были гораздо менее заносчивы в ночь убийства Хэллиджона, — язвительно заметил Бетел. — Вы помните, что я мог отправить Вас на виселицу? Одно словечко — и Вы оказались бы на месте Дика Хэйра.

— Дурак! — не выдержал сэр Фрэнсис. — Ты бы и сам угодил в петлю! Или тебе не заплатили за молчание? Может быть, ты хочешь вытянуть из меня еще что-то?

— Какая-то жалкая банкнота в пятьдесят фунтов! — разозлился Отуэй Бетел. — Лучше бы мне оторвало пальцы, прежде чем они прикоснулись к ней — вот о чем я не раз думал с тех пор! Ни за что не взял бы ее, если бы не минутное замешательство. С тех самых пор я не могу смотреть в глаза миссис Хэйр, зная, что мне известна тайна, раскрыв которую, я мог бы спасти ее сына от виселицы.

— И отправиться туда вместо него, — язвительно заметил сэр Фрэнсис.

— Нет. Отправить туда Вас.

— Возможно. Однако я попал бы в лапы к палачу только вместе с тобой. Ты бы тоже не спасся, и тебе это известно.

Их перебранка продолжалась и после этого, но суть ее состояла именно в том, что услышал и рассказал мировым судьям м-р Дилл. М-р Рубини пытался протестовать, заявляя, что это «совершенно недопустимо» и «противоречит закону», будучи «показаниями, основанными на слухах», но ему недвусмысленно заявили, что не нуждаются в поучениях от каких-то приезжих господ.

Когда м-р Дилл закончил, полковник Бетел склонился вперед и взволнованно спросил:

— Вы уверены, что не ошиблись, что собеседником м-ра Ливайсона был именно Отуэй Бетел?

М-р Дилл грустно покачал головой.

— Могу ли я под присягой оболгать невиновного, г-н полковник? Я и сам не рад, что услышал этот разговор — разве что он поможет оправдать Ричарда Хэйра.

Все это время сэр Фрэнсис Ливайсон сидел с беспечным и надменным видом; его холеные руки и перстень с бриллиантом привлекали всеобщее внимание. Был ли этот настоящий камень или же подделка? Согласитесь, читатель, что подобное подозрение вполне могло возникнуть, если принять во внимание стесненные финансовые обстоятельства этого джентльмена. Временами на лице его появлялась презрительная усмешка, словно говорившая: можете признать меня виновным в связи с мадемуазель Эфи, но навесить мне еще и убийство?! Не удастся!

Однако после показаний м-ра Дилла в нем произошла разительная перемена, и на лице его отразился самый настоящий страх.

— Ваши светлости, разумеется, выпустят сэра Фрэнсиса под залог? — спросил м-р Рубини, когда слушание было завершено.

Отпустить! Судьи переглянулись.

— Надеюсь, ваши светлости не откажут такому знатному джентльмену, как сэр Фрэнсис Ливайсон?

Никогда еще мировые судьи не слышали столь наглых заявлений. Отпустить под залог при столь серьезном обвинении?! Нет, даже если бы лорд-канцлер лично приехал, чтобы попросить об этом! М-р Отуэй Бетел, возможно, понимая, что никто — даже полковник — не внесет залог за него, даже не обратился к судьям с подобной просьбой. Итак, оба должны были предстать перед судом по обвинению в предумышленном убийстве Джорджа Хэллиджона.

А что же наша бедная, тщеславная Эфи? — спросите Вы. Что сталось с ней?

Она удалилась в комнату для свидетелей, где и пребывала до окончания слушания в глубоких размышлениях. Что им даст ее признание о пребывании в Лондоне и утренних визитах некого джентльмена? И что подумают о ней в Вест-Линне, будь он неладен! Впрочем, это ее не слишком беспокоило: она может отбить любую атаку и сама перейти в наступление, если кто-либо осмелится бросить в нее камень. Именно к такому решению Эфи и пришла к тому времени, когда закончилось заседание. Она не спешила покинуть комнату, пока шум в зале не утихнет.

— Чем это все закончилось? — спросила она м-ра Болла, с которым всегда обращалась довольно любезно, ибо он был холостяк, и она имела на него некоторые виды, хотя и держала в резерве Джо Джиффина.

— Оба обвиняются в предумышленном убийстве. Через час их повезут в Линборо.

— Какой позор! Предъявить подобное обвинение двум невинным людям! — раздраженно заметила Эфи.

— Вот что я Вам скажу, мисс Эфи: чем скорее Вы избавитесь от этого заблуждения, тем лучше. Вина Ливайсона сегодня была практически доказана. К тому же, они с Бетелом сами тащат друг друга на дно, словно груза уже имеющихся свидетельств для этого недостаточно. «Когда у жуликов разлад, честные люди торжествуют», как говорится. Мера вины Бетела мне ясна не до конца, хотя о многом можно догадаться. И, наконец, подтвердив свою собственную вину, они тем самым доказали невиновность Ричарда Хэйра.