Хотелось бы мне, чтобы мы с Бобом также находили это потрясающим. Он проклинал эту встречу так же, как и я, ибо Лиза полностью переключилась на Бевила, предоставив своего мужа мне.

Погода просто замечательная, заметил Бобби. Что я думаю о горном пейзаже? Как мне правится французская еда?

Мои ответы интересовали его не больше, чем меня — его вопросы; мы оба прислушивались к чужому разговору, и никто из нас не обращал никакого внимания на провансальских танцоров, которые старались доставить нам удовольствие.

Я знала, какой особый взгляд появлялся у Бевила, когда его привлекала какая-то женщина; я видела, как он смотрел на меня; теперь нечто подобное вызвала своим появлением Лиза. Если бы нас с Бобби тут не было, возможно, они вернулись к прежним отношениям, по которым, похоже, скучали. Я не могла не думать об этом.

В какой-то момент Лиза повернулась ко мне и сказала:

— Так вы — дочь сэра Эдварда Делвани? Я видела объявление в газетах и, помнится, еще тогда подумала, что это — очень подходящая партия для Бевила.

— Благодарю вас, — отвечала я. — Надеюсь, ваш брак тоже можно считать удачным.

Она рассмеялась и посмотрела в свой стакан.

— О да. Чудесно! Все так удачно соединились — и на медовый месяц собрались вместе. А у Бевила еще его политика…

— А у вас — ваши бисквиты, — отвечала я.

Она холодно посмотрела на меня и повернулась к Бевилу. Я смотрела на танцоров, не видя их; вместо этого я видела Бевила и ту женщину, как они милуются друг с другом. Не есть ли это знак на будущее? Неужели с этих пор я буду снова и снова встречать подруг Бевила и терзаться ревностью, которая мучит меня сейчас?

Возвращаясь обратно, мы не пели. Бевил хранил молчание — я думаю, он все еще был мыслями в прошлом.

— Ты хорошо ее знаешь? — спросила я.

— Кого? — с несколько наигранным удивлением поинтересовался он.

— Эту красивую Лизу.

— О, мы просто приятели.

Эти незначащие слова сказали мне так много.

В отеле хозяйка спросила, понравились ли нам танцы, и, поскольку Бевил был, не по своему обыкновению, молчалив, мне пришлось бодро ответить, что да, мы получили массу удовольствия.

В ту ночь Бевил обнимал меня столь пылко, что я, лежа в темноте, спросила себя: не Лизу ли сжимает он в своих объятиях? Не служу ли я просто ее заменой?

Больше мы их не встречали, и через несколько дней Бевил вновь обрел превосходное настроение, а я сумела спрятать подальше свои опасения. Медовый месяц продолжался, но ничто уже не было таким, как прежде.

Глава 7


Мы провели в Провансе шесть недель. Наступил ноябрь, пошли дожди. Ливни низвергались с небес стремительными потоками, крупные капли прыгали по балкону и заливали спальню; тучи почти полностью скрыли вершины гор и море, солнце не показывалось, и в воздухе чувствовался пронзительный холодок.

Пора было возвращаться домой.

Я радовалась, что увижу Менфрею. Одного взгляда на замок хватило, чтобы я воспрянула духом, и, когда мы въехали под башню с часами, я сказала себе, что буду счастлива в своем новом доме. Я твердо решила дать Бевилу все, чего он ожидал от своей жены.

Вскоре разразился правительственный кризис. После восшествия на престол нового короля Бэлфур сменил Солсбери на посту премьер-министра, а Чемберлен со своими последователями угрожал подать в отставку. Если я хотела стать настоящей помощницей своему мужу, я должна была вникнуть во все эти проблемы. Обязанность политика — заботиться о благополучии своей страны, и мне казалось, что это — достойное стремление. Я горела воодушевлением. Когда я сказала об этом Бевилу, он поцеловал меня и сказал, что из меня выйдет идеальная жена депутата. После этого он яростно обрушился на различные злоупотребления, которые, на его взгляд, причиняли большой вред, и я с жаром поддержала его.

Бевил очень серьезно относился к своим обязанностям. У него была штаб-квартира в Ланселле, и, приезжая в Корнуолл, он проводил там два утра в неделю, чтобы те, кого он представлял в парламенте, могли прийти к нему с любыми вопросами. Иногда я ездила туда с ним и, к своему изумлению, обнаружила, что от меня тоже есть польза и он это понимает. Вскоре я позабыла об инциденте, случившемся во время медового месяца, который меня так сильно расстроил; я даже сумела внушить себе, что все это мне просто почудилось.

Политическая деятельность Бевила захватила меня — так же, как и его. Я с радостью убедилась, что при всех своих амбициях — а он мечтал о кабинете министров и, возможно, когда-нибудь о должности премьера — Бевил искренне заботился об интересах своего округа и не собирался прятаться от людей, отдавших за него свои голоса. Это создавало ему много хлопот: поток посетителей не иссякал, письма приходили пачками, и, хотя Уильям Листер был замечательным помощником, на мою долю работы тоже хватало.

Казалось, вновь настали безмятежные дни.

Я часто задумывалась о том, как изменчива человеческая жизнь. Когда перемены происходят постепенно, к ним успеваешь привыкнуть, но внезапные удары, которые обрушиваются на тебя без всякого предупреждения, переворачивают жизнь, так что ничего уже не может остаться прежним, заставляли меня всякий раз с печалью убеждаться в непрочности самого нашего существования.

Это случилось апрельским утром. Дикие фиалки уже расцвели вокруг изгородей, в лугах распускались примулы, и я просыпалась в залитой солнцем комнате под шум волн, которые лениво набегали на берег и отступали — величественно и неспешно.

В тот день Бевил принимал посетителей в штаб-квартире в Ланселле с Уильямом Листером, поэтому я осталась дома. Я спустилась вниз, чтобы отведать острых бобов с беконом, выставленных в начищенном до зеркального блеска блюде на буфете. В Менфрее завтракали с половины восьмого до девяти, и в то утро, поскольку никто из моих новоприобретенных родственников не спустился вниз составить мне компанию, а Бевил уже уехал, я ела одна. Я успела внимательно изучить газеты, и тут слуга внес письма и положил их на стол.

Я бросила на них взгляд: почерк на одном из конвертов оказался настолько знакомым, что у меня перехватило дыхание.

Почерк Гвеннан!

Я взяла конверт. Письмо было адресовано мне. В верхнем углу его стоял плимутский адрес. Я прочла:

«Дорогая Хэрриет, все как в старые добрые времена, правда? Наверное, ты думала обо мне и тебе все еще интересно, что происходило со мной все это долгое время. Я готова удовлетворить твое любопытство, если хочешь. Но это — между нами. Сначала я хочу увидеться с тобой — тайно. Приезжай по этому адресу — сегодня или завтра. Я буду там. Только — одно условие. Ты должна приехать одна и никому об этом не рассказывать. Надеюсь, что ты так и сделаешь. Полагаюсь на тебя.

Гвеннан.

P.S. Найти меня легко. Когда ты выйдешь из здания вокзала, поверни направо, потом — налево и иди до конца. Снова поверни направо, и увидишь дом. Номер 20. Я буду ждать».

Шагая по улицам, которые с каждым шагом становились все более грязными и убогими, я внутренне готовилась к тому, что увижу. «Номер 20» оказался обшарпанной трехэтажной развалюхой. Парадная дверь была открыта, и, когда я проскользнула в коридор, меня окликнула какая-то старуха. Она сидела в кресле-качалке в комнате справа, где на веревках сушилось белье и копошилось несколько детей в изодранной одежде.

— Я хотела бы видеть миссис Беллэйрс, — сообщила я ей.

— Идите прямо наверх, — отозвалась она.

Пока я взбиралась по расшатанным ступеням, мне стало нехорошо; дело было не в запахе, не в грязи и нищете — я панически боялась того, что увижу за той дверью, где ждала меня Гвеннан.

Я постучала. И услышала голос, так похожий на голос Бевила:

— Хэрриет. Значит, ты пришла… ты ангел!

— Гвеннан.

Я стояла и смотрела на нее. Куда делась моя красавица Гвеннан, с пылающим, высокомерным взглядом, пышными рыжевато-коричневыми волосами, с особым выражением, характерным для всех Менфреев? Передо мной стояла увядшая, измученная женщина, такая худая, что несколько секунд мне пришлось убеждать себя, что это моя подруга. Она куталась в халат, который когда-то был пестрым. Я заметила, что кое-где он порван.

Мне хотелось разрыдаться, но я постаралась скрыть свои чувства и, чтобы Гвеннан не прочла ничего на моем лице, быстро притянула ее к себе и обняла.

— О, Хэрриет…сентиментальная особа! Ты всегда была такая, я это знала.

— Лучше расскажи мне все, — попросила я. — Где Бенедикт Беллэйрс?

— Этого я не знаю.

— Значит, вы расстались?

Она кивнула:

— Это была самая большая ошибка из всех, которые я совершила, Хэрриет.

— Все пошло не так?

— Почти с самого начала. Он думал, что у меня есть свои деньги. Он слышал о Менфреях… старинное семейство… традиции и все такое. А я… я ничего ему не принесла.

— И тогда ты обнаружила, что твой брак — ошибка, и…

— Это даже не был настоящий брак. То есть я-то думала, что настоящий, но в конце концов выяснилось, что он уже женат. Я была слепа, Хэрриет, и не требовалось много хитрости, чтобы меня обмануть. Я прошла через какую-то церемонию бракосочетания…но его не обвинили и в двоеженстве. Просто его друг изобразил священника, он тоже актер и хорошо сыграл роль.

— Гвеннан!

— Тебя это задевает? Я читала о тебе в газетах: «Дочь предыдущего парламентария от округа Ланселла выходит замуж за нынешнего депутата. Мисс Хэрриет Делвани, дочь сэра Эдварда Делвани, сочеталась браком с мистером Бевилом Менфреем, членом парламента от Ланселлы». Видимо, Хэрриет, ты добилась того, чего хотела. Ты ведь всегда хотела заполучить Бевила, правда?

Я кивнула.

Она улыбнулась — довольно печально:

— Расскажи мне, что было, когда я сбежала?

Все та же Гвеннан! Ее собственные дела всегда интересовали ее больше, чем дела всех прочих людей, и она и не пыталась этого скрывать.

— Жуткий скандал.

— Могу себе представить. А Хэрри?

— Ты разбила ему сердце.

— Бедняжка! Он был бы мне хорошим мужем.

— А что случилось после этого… шутовского венчания?

— Я, как говорится, «осталась одна с ребенком».

— У тебя есть ребенок?

— На самом деле именно поэтому я попросила тебя приехать. Ради него я готова поступиться своей гордостью.

— Где же он?

Гвеннан подошла к двери и открыла ее. В маленькой комнатушке стояла старая корзина для грязного белья, в которой спал мальчик. Он был бледненьким и не слишком чистым, но по рыжеватым волосам Менфреев я сразу узнала в нем одного из них.

— Бенедикт, — нежно произнесла Гвеннан.

— Бенедикт Беллэйрс, — добавила я.

— Бенедикт Менфрей, — поправила меня она.

— Ну, конечно.

— Все очень трудно, Хэрриет.

Я согласилась.

— Зачем ты просила меня приехать? Расскажи мне все, Гвеннан.

— Я попросила тебя, потому что ты теперь член семьи и я больше надеюсь на тебя, чем на других. Я хочу вернуться обратно в Менфрею, Хэрриет. Я не могу больше жить так. И я хочу привезти в Менфрею его.

— Конечно, возвращайся.

— Но как мне объяснить?

— Это можно будет устроить. Ты потеряла мужа и вернулась домой. Это — дело деликатное, но все можно будет устроить.

— Я не могу вернуться, если они этого не хотят.

— Но, Гвеннан, конечно, они хотят. Ты одна из них.

— Добрая старушка Хэрриет! У тебя всегда такие прекрасные мысли. Хэрриет, мы — настоящие Менфреи, а не те, кто стал ими благодаря браку, — вовсе не так добры, как ты. Я хочу вернуться домой. Я хочу привезти домой своего ребенка. Но я не желаю выслушивать упреки. Мне не нужны одолжения.

— Ты хочешь, чтобы они заклали тельца в честь блудной дочери?

— Нет. Я просто хочу вернуться… и чтобы ты это устроила. И пусть Бенедикта признают Менфреем. Я хочу забыть, что на свете был такой человек, как Бенедикт Беллэйрс.

— Но мальчик назван в его честь!

— Ну, когда он родился, мы еще не расстались. И только потом…когда я так и не оправилась после родов… у нас все пошло наперекосяк.

— Не оправилась? Ты больна, Гвеннан. Ты выглядишь…

— Ты хочешь сказать, что я растеряла всю свою красоту? Но мне здорово досталось, Хэрриет.

— Я вижу. Скажи мне, что с тобой, Гвеннан.

— О… ничего такого, что не мог бы исцелить морской ветер.

— Как же ты живешь теперь? На что?

Она пожала плечами.

— Гвеннан, пойдем со мной! — в ужасе вскричала я.

— Хорошо же мы будем смотреться вместе. Жена члена парламента, сама элегантность, и то, чем я стала.

— Я не оставлю тебя здесь.

— Я хочу, чтобы ты вернулась и рассказала, что встречалась со мной. Пусть меня пригласят обратно в Менфрею. Я надеялась, что мне никогда не придется это пережить, но сейчас я готова.

— Я поеду туда немедленно. Но я не хочу бросать тебя, Гвеннан.

Она покачала головой.

— Ты вернешься со мной, — настаивала я.