Я, извинившись, отошла, чтобы удостовериться, что все в порядке, — все-таки я была хозяйкой, хотя и пряталась под маской.

Расставшись с Хэрри, я сразу повеселела: он нагонял на меня тоску. Я немного потанцевала, в перерывах присаживаясь поболтать; похоже, еще несколько человек меня узнали. Возможно, меня выдавала моя хромота. Я говорила о политике, шутила с гостями, танцевала со свекром и с Бевилом, который был весел и чрезвычайно мил.

— Ты — главное сокровище этого вечера, Хэрриет Менфрей, — сказал он мне со смехом. — Не представляю, как Хэрри Леверет надеется побить пас, если рядом со мной — ты.

Я рассказала ему, что танцевала с Хэрри и что он, видимо, все еще не может забыть Гвеннан. Бевил не очень интересовался Хэрри; он сообщил мне, что я выгляжу чудесно, что я похожа на восхитительный призрак прошлого.

— Мы должны вытащить ту картину, реставрировать ее и повесить в галерее. А рядом — твой портрет в этом платье. Это будет потрясающе.

Но конечно же мы с Бевилом не могли провести вместе весь вечер. Он отошел, чтобы поболтать с пухлой Еленой Троянской, а я — с престарелым сэром Галахадом.

Несколько раз мой взгляд натыкался на гувернантку восемнадцатого века. Конечно, она ни в одном танце не оставалась без кавалера; ее красоту не мог скрыть никакой маскарадный костюм, и как умно она поступила, избрав такой простой наряд! Меня вдруг пронзила мысль, что она всегда и во всем будет действовать столь же умно.

Уже после ужина я заметила, как она танцует с Бевилом. Я сразу отвернулась: мне не хотелось их видеть.

Весь танец я думала, о чем они говорят. Хорошо ли им вместе? Бал потерял для меня всякое очарование, и мне хотелось, чтобы он поскорее кончился. Хэрри Леверет своими разговорами посеял смуту в моей душе, и я думала: если полюбил кого-то из Менфреев, тебе из этого уже не выбраться. Так, наверное, будет и со мной. Я боялась Джессику Треларкен и боялась Бевила. Ее я не понимала, а его понимала слишком хорошо. Зачем она нарядилась гувернанткой? Пыталась провести некую параллель? Может быть, хотела сказать: в этом доме повторится то, что уже однажды было?

Та давняя трагедия вдруг привиделась мне со всей отчетливостью. Что, если гувернантка, жившая тогда в замке, была так же невыразимо прекрасна, как Джессика? Я ясно представляла того Менфрея, который не отпустил ее, держал тайно здесь, при себе…

Это было глупо. Надо смотреть на вещи здраво. Прошлое не повторяется. Просто мой муж любит женское общество; он — человек, который никогда не удовольствуется одной дамой, а некая цепь случайностей привела в наш дом гувернантку, наделенную редкостной красотой.

Я легко вообразила себе все остальное.

Мне вдруг захотелось выйти из душной залы на воздух. Ветер играл в моих волосах, но их надежно держала сетка. Какое-то странное возбуждение толкало меня вперед, и я двинулась по тропинке, уходившей в сады. На берегу я остановилась и оглянулась на дом. В лунном свете он был прекрасен, из освещенных окон лилась музыка — а впереди с шумом набегали на песок и бились о камни неумолчные волны.

Был высокий прилив, и остров казался дальше от берега, чем обычно; кончики моих туфель промокли, когда очередная волна осыпала меня брызгами. Я взглянула в сторону острова и заметила свет в окне. Дыхание у меня перехватило; я просто стояла и смотрела.

Не знаю, сколько это продолжалось, ибо я словно вернулась назад, в прошлое, когда пряталась под пыльным чехлом, а надо мной возвышался Бевил, рядом с которым стояла деревенская девушка.

Кто был там теперь? У меня в ушах прозвучал насмешливый голос Гвеннан: «Бевил использует этот дом для своих свиданий»; казалось, в ночи бродят призраки — но то была не гувернантка, умершая при родах, и не дама, которая могла ее убить, нет… Гвеннан… подсмеивающаяся надо мной, но все же остававшаяся мне другом. Я чувствовала, что сегодня ночью Гвеннан о чем-то предупреждает меня.

Наконец я заметила, как от дома отделилась фигура. С такого расстояния разглядеть человека невозможно, однако белая тога виделась в темноте совершенно отчетливо. Римлянина сопровождала женщина, и узнать ее по простому покрою платья не составляло труда.

Они спустились к берегу — мужчина в тоге стал возиться с лодкой, видимо собираясь плыть назад.

От бешеной ярости у меня перехватило дыхание. Я дождусь их. Я буду здесь, когда нос лодки уткнется в песок. Но нет…они не возвращались, только спустились проверить, прочно ли привязана лодка. Один раз ее уже унесло.

«Ладно, — подумала я, — тогда я поплыву туда и застигну их там. На сей раз я не стану прятаться».

Я уже отвязывала лодку, когда за моей спиной раздался крик:

— Остановитесь, мисс!

Вниз по дорожке с утеса, задыхаясь, бежала Фанни.

— Что вы здесь делаете? Куда это вы собрались?

— Мне пришло в голову сплавать на остров.

— Вы что, с ума сошли? Ночью, в волну! Если лодка перевернется, вы в этих самых юбках и охнуть не успеете, как пойдете ко дну.

Фанни была права.

— О, я знаю, — мрачно заявила она, — я видела. Но вам туда не доплыть. Так что лучше позабудьте обо всем этом и возвращайтесь в дом.

— Ладно, Фанни. Только я хочу еще немножко побыть здесь.

— Тут сыро и холодно. Пойдемте повыше.

Мы взобрались туда, где начиналась стена, и некоторое время сидели там.

Фанни, судя по всему, была в ярости. Мне хотелось заговорить с ней, но я не решилась. Я старалась убедить себя, что пара на острове мне просто почудилась.

Наконец мы вернулись в дом. Ни Бевила, ни Джессики я не видела, пока не пришла пора снимать маски. Они стояли в разных концах зала.

Последние гости разошлись уже рано утром, и мы с Бевилом остались одни. Я не переоделась — платье придавало мне уверенности. Я намеревалась поговорить с ним, ибо больше не могла оставаться один на один со своими мыслями.

Я стояла заложив руки за спину — поза, которая, как мне казалось, помогала настроиться па воинственный лад. Мой муж, напевая вальс, приблизился, обнял меня и попытался протанцевать со мной круг по комнате.

— По-моему, бал удался, — сказал он. — Нужно почаще устраивать что-то подобное.

— Я должна тебе кое-что сказать, Бевил.

Он остановился и пристально посмотрел на меня.

— Я выходила из бальной залы, — сообщила ему я. — Я пошла на берег и видела на острове двоих людей.

Он поднял брови:

— Из наших гостей?

— Одной из них была Джессика Треларкен. Другой — мужчина в римской тоге.

— Сегодня римляне просто заполонили весь замок, — беспечно заметил он.

— Бевил, — спросила я, — это был ты?

Он выглядел встревоженным; он колебался, и у меня сердце остановилось от страха.

— На острове? Конечно нет!

«Возможно, — сказала себе я, — так велит ему его кодекс чести — в случае необходимости лгать, чтобы оградить свою супругу от тревог».

— Я подумала…

— Я знаю, что ты подумала. Из-за этого дурацкого приключения с мишкой…

— Ты правда не был там, Бевил?

— Я правда там не был, — отвечал он в тон мне. Он снял с моих волос сетку и бросил ее на туалетный столик. Его руки лежали на моем платье.

— Как она расстегивается? — спросил он.

Я повернулась спиной, чтобы показать ему застежку. Я верила ему — потому что мне так сильно этого хотелось.

Через пару недель Бевил должен был ехать в Лондон, и я с ним. Как сильно я ни любила Менфрею, но радовалась при мысли, что избавлюсь от Джессики.

В маленьком городском доме Бевила мне жилось очень хорошо; я встречалась с друзьями мужа и благодаря тому, что могла поговорить с ними о политике и об их партии, имела блистательный успех, и Бевил гордился мной.

— Разумеется, — говорили мне, — как дочь сэра Эдварда, вы знали обо всем этом еще до замужества.

Все считали, что Бевил поступил очень мудро, женившись на мне, и заявляли, что завидуют ему; а ему это льстило.

Я не без удовольствия навестила тетю Клариссу. Филлис была обручена, но партия не вполне соответствовала ожиданиям. Я искренне пожалела Сильвию, которая все еще оставалась непристроенной, но больше всего меня поразило их почтительное отношение ко мне — вполне в соответствии с моим статусом. Тетя Кларисса, правда, всячески намекала, что я добилась этого благодаря ее усилиям, и мы с Бевилом, оставшись вдвоем, от души над нею посмеялись.

Да, то были приятные дни.

Именно в Лондоне мне пришло в голову организовать в доме на острове летний лагерь для детей бедняков, у которых нет иной возможности провести пару недель на море. Эта идея возникла у меня, когда я отправилась в сентиментальное путешествие по лондонским рынкам, которые некогда посещала с Фанни. Теперь я смотрела на все другими глазами, и мне так хотелось подарить этим несчастным глоток морского воздуха.

Бевил, к большой моей радости, согласился, что это наилучшее применение для дома, который до сих пор пребывал в запустении, и я решила заняться приготовлениями, как только вернусь в Менфрею, чтобы на следующее лето мы уже могли принять первых гостей.

Когда мы вернулись в Менфрею, осень уже вступила в свои права. Бенедикт страшно нам обрадовался и даже отыскал на тропинке примулы, которые принес мне. В это время года такие цветы были редкостью, но иногда я видела их и в ноябре, когда неустойчивая погода обманывала их и они думали, что пришла весна.

— Это тебе, — сказал он мне; мне было приятно, пока я не поняла, что это Джессика подсказала ему сделать мне подарок. Время от времени я замечала, что она словно старается ко мне подольститься.

Вскоре после нашего возвращения остров на какое-то время стал главной темой обсуждения в округе.

Две местные девушки, которые после захода солнца возвращались домой по узкой тропинке, идущей вдоль обрыва, уверяли, что видели на острове привидение. По их словам, они обе увидели призрака, посмотрели друг на друга и со всех ног помчались домой.

Родители, разумеется, устроили им допрос.

— Привидение? На что оно было похоже?

— На мужчину.

— Так, может, это и был мужчина?

— Мы знаем, что там нет мужчин.

— Но откуда вы знаете, что там есть привидения?

— Знаем, правда, Джен?

— Да, знаем.

— Но с чего вы взяли, что это призрак?

— Он так стоял…

— А как стоят привидения?

— Ну, не знаю. Только не как обычные люди. Он смотрел на Менфрею.

— Как?

— Как привидение.

— Как именно?

— Ну, не знаю. Просто, когда такое видишь, сразу понимаешь, что перед тобой призрак, правда, Джен?

— Да, просто понимаешь — и все.

История разошлась по округе. Говорили, что на острове временами появляется мужчина и, хотя никому не удается ясно его разглядеть, это явно не кто-то из здешних. Никто никогда раньше его не видел.

Услышав эти россказни, Бевил рассмеялся:

— Им просто хочется какого-нибудь скандала. Нужно же о чем-то говорить…

Но я думала о той ночи, когда я пряталась под пыльным чехлом, и ночи бала. Тогда я видела там двух наших гостей. Что, если они нашли дом на острове хорошим местом для свиданий? Возможно, мужчина, который был там в ту ночь, и есть «призрак».

Я немало ломала над этим голову.

Корнуолльцы любят привидения, в этих местах их больше, чем во всей остальной Англии, вместе взятой; они бывают разные — души погибших моряков, людоеды, карлики, ленте, — и уж если корнуолльцам попадается что-то необычное, они этого так не оставят.

По тропинке вдоль обрыва мало кто ходил; после наступления темноты она нередко пустовала, но некоторые люди утверждали, что они правда видели на острове призрака. Варианты были самые разные. Одни говорили, что он похож на людоеда, другие — на маленького человечка в остроконечной шляпе, светящегося в темноте — так, что его ясно можно разглядеть; третьи утверждали, что он намного выше обычного человека, а кто-то — что у него на голове растут рога. Но для большинства это был просто мужчина в зюйдвестке — человек, который «вернулся из моря».

Я частенько сидела у окна, глядя на остров, и вполне понимала, откуда рождались эти фантазии. Блики и тени могут сыграть с человеком шутку, а воображение и вера в сказки услужливо сотворят любой желаемый образ.

Один старик, Джем Томрит, живший в крохотном домишке в Менфрейстоу, особенно заинтересовался этой историей. Ему исполнилось девяносто, и его все уважали за долгожительство, родные гордились им и заявляли, что он обещал им протянуть не меньше чем до ста лет. Он был символом, талисманом. Прежде в городке говорили: «Жить сколько Трекеллеры», ибо Джем Трекеллер прожил до девяноста двух, его брат — до восьмидесяти девяти. Теперь Томриты надеялись, что вместо Трекеллеров скоро станут поминать их.

Из-за этого всего старику не разрешали выходить на улицу в холодную, ветреную погоду; его холили и лелеяли, и, когда он пропал, плач стоял на всю округу.

Его нашли на утесе, неподалеку от Менфреи. Он заявил, что ходил «смотреть привидение».