Что же касается Джорджа Кларенса, то, казалось, ему снова все сошло с рук. Король ограничился сдержанным выговором и на некоторое время удалил герцога от двора, запретив являться, пока сам он не изволит его призвать. Джордж, разумеется, не удержался, чтобы не съязвить, и в присутствии всех лордов заявил, что Эдуард никак не может простить ему, среднему Йорку, его дружбу с Делателем Королей. На это король утомленно заметил, что если бы дело было в этом, то уж он бы начал с того, что постарался конфисковать большую часть владений покойного Уорвика в пользу короны, а вовсе не дарить их Кларенсу.

Многие тогда решили, что Эдуард необычайно мягок с мятежным братом, однако наиболее осведомленные утверждали, что король и в самом деле не простил герцогу союза с Уорвиком и никогда Джордж не приобретет такого влияния и могущества, как горбатый Ричард Глостер.

Провожаемый насмешливыми взглядами родственников королевы – Вудвилей, Джордж покинул Вестминстер и удалился в Уорвикшир, где в то время в замке Кенилуорт жила его супруга, дочь Уорвика Изабелла Невиль. Весна в тот год выдалась ненастной, ветреной, весь март хлестали дожди, сменявшиеся снегопадами, а за краткими оттепелями следовали ледяные бури. Джордж не мог развлечь себя даже охотой и, томясь скукой, уныло слонялся по обширным покоям старинного замка. Поэтому, когда неожиданно его навестил проездом младший брат Ричард, Кларенс ощутил нечто похожее на радость. Но едва Глостер сообщил, что король назначил его наместником всего Севера королевства, Джордж вновь впал в угрюмую ярость.

– Это превосходно! Все снова достается тебе! Почести, награды, власть – все само находит нашего Дика. То ты вице-король Уэльса, то великий чемберлен, а теперь вдобавок еще и наместник Севера! Эдуард сошел с ума, вручив тебе столько власти. Я ведь знаю, чего ты добиваешься, Дик! Ясное дело, вы с Эдуардом считаете, что я круглый дурак, однако это не мешает мне видеть, что ты хитер как старый лис, любезный брат, а честолюбие твое не имеет пределов. Нечего сказать, тонкая тактика, милорд Глостер! Так ратовать за благо короля и Англии и при этом не делать ни шагу вопреки собственным интересам. Твои уловки не обманут меня, Дик, как обманули беднягу Нэда. Ты спишь и видишь себя на троне…

– Не более, чем ты, – спокойно парировал Глостер, подхватывая ножом ломоть паштета.

Джордж склонился над братом.

– Не более, чем я, Дик. Но ведь у меня на корону куда больше прав, чем у тебя.

– Без сомнений, – согласился Ричард. – Амбуазский договор и парламентский акт семидесятого года объявили тебя наследником после Ланкастеров, не так ли? К тому же ты полагаешь, что наша матушка по-прежнему станет твердить всему свету, что Эдуард вовсе не потомок Плантагенетов?

Джордж вдруг криво улыбнулся.

– Не только это. Возможно, мне и не удастся вышибить из-под Эдуарда трон, пока он популярен. Однако я знаю нечто, что послужит мне гладкой дорогой к трону, оступись Эдуард хоть на миг. И тогда королева Элизабет и все эти худородные Вудвили засуетятся, как растревоженное осиное гнездо.

Продолжая ухмыляться, он отошел. Ричард внимательно глядел ему в спину. Он давно догадался, что короля и Кларенса связывает некая тайна. Эдуард неспроста так мягок и уступчив, и дело тут вовсе не в одних родственных чувствах. Да, кудрявый красавчик Кларенс, безусловно, знает что-то, с помощью чего может влиять на старшего брата. Что бы это могло быть, если он ни разу не проговорился, несмотря на присущую ему болтливость?

Когда на другой день Ричард покидал Кенилуорт, из отдаленной замковой башни Сентлоу спустилась супруга Кларенса леди Изабелла. Выглядела она усталой и раздраженной и, когда Кларенс о чем-то спросил ее, отвечала сухо и неприветливо. Глостер тотчас понял, что супруги не ладят, в особенности когда Джордж ни с того ни с сего, несмотря на пронизывающий ветер, прыгнул в седло, крикнув, что проводит брата.

– Что случилось с самой нежной парой в Англии? – смеясь, спросил Ричард, но Джордж лишь отмахнулся.

– Я никогда не был столь уж безумно влюблен в Изабо. Спору нет, в юности она была хороша, как эльф, и сам Уорвик предложил мне ее в жены. К тому же я был уверен, что именно ее Делатель Королей захочет увидеть на престоле, ее, а не эту дикарку Анну, черт бы ее побрал!

Ричард хмыкнул:

– Ты забываешь, Джордж, что de mortuis aut bene, aut nihil[28]. Или ты придерживаешься иного взгляда? Разве Анна не мертва?

Джордж раздраженно дернул повод.

– По-моему, это ты, Дик, думаешь по-иному. Говорил же я тебе, что лично опознал Анну в том вздувшемся трупе. К тому же и придворная дама моей жены, что была близка с принцессой, тоже узнала ее.

– Тебе всегда требуется авторитет этой леди, словно ты опасаешься, что тебе не поверят.

Джордж передернул плечами и поглубже надвинул на уши шляпу. Из-за порывов ветра им с братом приходилось почти кричать, и герцога это бесило.

– Я сам прочитал отходную над ее телом!

– Тебе просто была на руку ее смерть. Ты в одно мгновение стал обладателем всего состояния Делателя Королей.

– Это так, но именно это тебя и бесит, Дик. Ведь у тебя были свои планы в отношении Анны Невиль. Наш венценосный брат считает, что ты был просто влюблен в нее, я же уверен, что ты хотел получить свою половину состояния Медведя. О чем жалеть, Дик? Ты добился своего иным путем. Теперь ты великий Северный Лорд, наместник Севера Англии. Можешь гордиться – тебе удастся мало-помалу отнимать власть и славу у бедняги Эдуарда. Но помни: когда Нэд пошатнется, я сумею добиться того, что именно передо мною склонится вся Англия!

Для Ричарда не было открытием, что самомнение Джорджа не знает границ.

Однако что-то в его словах снова насторожило Ричарда. Впрочем, он вскоре успокоился и, дабы отвлечься от мыслей о странном поведении брата, принялся размышлять об Анне Невиль. Он и действительно перестал сомневаться. Если за то время, что прошло со дня получения известия о ее смерти, принцесса Уэльская нигде не объявилась, значит, она действительно покинула этот мир.

В свое время Ричард пожелал лично расследовать это дело, однако и это ни к чему не привело. Все указывало лишь на одно – Анна Невиль мертва. Поначалу Ричард испытал облегчение – Анна была сильным врагом, и она последняя из тех, кто знал о его позоре и предательстве у врат замка Сендель. Его неудачное сватовство к ней в аббатстве Киркхейм, получи оно огласку, могло также доставить ему немало скверных минут.

Но вместе с тем Ричарду было грустно – эта умная и смелая девушка нравилась ему, да и земли Уорвика, которые он мог бы получить за ней, тоже были изрядным ломтем пирога. При дворе не было принято упоминать имя бывшей принцессы Уэльской, поскольку обстоятельства ее гибели были столь смутны, что иные поговаривали, что Анна покончила с собой.

Епископ Илийский Джон Мортон особенно склонен был верить этому, ибо полагал, что, как никто иной, знает нрав младшей дочери Уорвика. Однако король запретил распространяться об этом. Анна Невиль принадлежала к высшей знати, одно время даже считалась невестой самого Эдуарда Йорка, и он не желал, чтобы чернили ее имя. Так или иначе, но слухи стали стихать, и ее имя стало легендой – как и имя ее великого отца, Делателя Королей.

Время шло, и, несмотря на мрачные пророчества Джорджа Кларенса, слава Эдуарда IV росла, а трон его становился все устойчивее. В семидесятые годы столетия двор английских королей доподлинно стал одним из самых блестящих в Европе. Редко можно было увидеть столь веселые и богатые празднества, как в Лондоне, столь грандиозные мистерии, и, пожалуй, нигде в таком изобилии не выставлялись напоказ роскошь и блеск. Даже двор великого герцога Бургундского, Карла Смелого, считавшийся в Европе образцом для подражания, после того как Карл ввязался в нескончаемые войны с германцами, уступил первенство двору короля Эдуарда. Иностранцев, бывавших в то время в Англии, ослепляла пышность английских церемониалов и придворной жизни.

Красивый и еще молодой Эдуард IV был весьма популярен в Англии. Его поддерживало большинство английской знати, за него горой стояли и горожане, безмерно уставшие от бесконечных войн. Впервые за долгое время в Англии воцарился мир, и ее жители простодушно славили короля Эдуарда. Он считался самым блестящим монархом своего времени, и его королева каждый год рожала ему по ребенку. Однако это не помешало Эдуарду обзавестись внушительным штатом фавориток.

Пожалуй, ни до него, ни после ни один король зеленого Альбиона не был столь любвеобилен. Любовные похождения Генриха II и Эдуарда III казались невинными шалостями по сравнению с пылом первого короля из рода Йорков. Эдуард вообще был склонен к излишествам во всем – в любви ли, в пирах, охоте или дорогой одежде. Однако нельзя не отметить: окруживший себя роскошью, он отнюдь не был пустым вертопрахом и расточителем.

Он был первым властителем Англии, открыто признавшим культ нового божества – звонкой монеты и к славе удачливого полководца прибавившим еще и славу человека, способного извлекать деньги откуда угодно. Как известно, английские короли в вопросах финансов весьма зависимы от воли парламента, Эдуард же делал все возможное, чтобы созывать парламент как можно реже.

Долгое время он обходился теми средствами, что были захвачены у Ланкастеров, но, когда эти деньги иссякли, начал находить новые пути добыть их: то внезапно набрасывался на духовенство, требуя уплатить ему десятину за то, что он оставлял святым отцам мирские владения, то вдруг занялся порчей монеты, то поддержал горожан в их торговле сукном, столь выгодной для Англии, но в благодарность потребовал беневолиций – якобы доброхотных даров и займов. Его министр Джон Мортон придумал великолепную формулировку, впоследствии получившую название «вилка Мортона»: «Если вы достаточно богаты, чтобы много тратить, то вы всегда найдете, чем поделиться с королем; если же вы недостаточно богаты, но экономны, то сможете найти средства, чтобы поделиться с королем».

Долгое время такое энергичное выкачивание денег из страны сходило королю с рук. Его подданные, уставшие от бесконечной войны Роз, терпеливо позволяли королю разорять себя, потому что их устраивала сильная королевская власть, положившая предел своеволию баронов, прекратившая народные волнения и разбойничьи грабежи на дорогах. Но мало-помалу в глубине Англии стал слышаться ропот недовольства.

Ореол величия и мудрости Эдуарда начал меркнуть, и люди вдруг вспомнили, как добр и милосерден был покойный Генрих Ланкастер, в какой строгости и целомудрии он содержал свой двор, как щедр был к бездомным и нуждающимся. Начал складываться культ святого Генриха, и все чаще можно было услышать, что прежняя династия была предпочтительнее для старой доброй Англии, а Ланкастеры куда более достойны трона, чем развращенный Эдуард Йорк.

Когда эти речи дошли до короля, он обеспокоился. И, как всегда в таких случаях, отправился искать совета и поддержки у королевы Элизабет.

Эдуард возвел на трон эту мелкопоместную дворяночку по страстной любви, и сей шаг повлек за собой не только новую гражданскую смуту в королевстве, но и низложение самого Эдуарда Делателем Королей. С тех пор влюбчивый Эдуард пережил столько увлечений, что можно было только диву даваться, как удалось Элизабет сохранить над супругом такую власть. Но королева была не только прекрасна, но и умна. С годами она почувствовала вкус власти, привыкла к почестям и всеобщему преклонению – и оказалось, что это само по себе стоит того, чтобы мириться с шалостями супруга.

Шаг за шагом Элизабет добилась, чтобы двор короля Эдуарда стал ее двором. Она создала себе опору в лице многочисленной родни, наделив всех этих двоюродных и троюродных титулами, породнив их с прежде могущественными, но истощенными в войне Роз ланкастерскими родами. От двух браков ее отца Ричарда Вудвиля у королевы было пять братьев и столько же сестер, были у нее и два сына от первого брака с лордом Грэем, не говоря уже о всевозможных тетушках, племянниках, кузенах, которые обжились при дворе и которым Элизабет неизменно покровительствовала. И вместе с тем королева удалила тех, кто мог так или иначе влиять на ее супруга в ущерб ее авторитету. В том, что братья короля – герцоги Кларенс и Глостер – так редко являлись при дворе, была и ее заслуга.

Да, королева была умна и бесконечно много значила в жизни Эдуарда Йорка, несмотря на всю его поспешную влюбчивость. Ее нежный голос, ее прекрасное лицо, ее полное страсти, хотя и раздавшееся после многочисленных родов тело, ее роскошные золотые волосы все еще магически действовали на короля. А главное, именно с нею Эдуард мог чувствовать себя счастливым и спокойным и именно она была полновластной хозяйкой его души.

Прослышав о том, что Эдуарда тревожит становящийся все громче ропот недовольства, она едва не расхохоталась ему в лицо. Да слыхано ли, чтобы правители не вызывали недовольства, а подданные не роптали! Достаточно вспомнить того же Уорвика, которого сначала обвинили едва ли не во всех обрушившихся на Англию бедствиях, а сейчас он стал кумиром для множества англичан. Однако королева удержала улыбку.