– Сразу в путь… Честь графини, моей жены… Месть… Английский пес…

– Ну, мой славный Ральф, – Бэкингем похлопал оруженосца по плечу, – не знаю, как ты, а я не поручусь, что по мне в Мелрозе сегодня не споют: «Requiem aeternam dona ei, Domine»[54].

– Милорд, как вы можете так шутить!.. – возмутился оруженосец.

Он умолк, и они стали пристально следить за событиями во дворе. Граф Ангус по-прежнему беседовал с аббатом, и внезапно тот громко, неподобающе для духовного лица захохотал, указывая в сторону дома для приезжих. Граф Ангус тотчас спешился. Теперь было видно, что он сильно припадает на правую ногу. Один из его людей подставил плечо, и граф, опираясь на него, вместе с аббатом и сопровождающими направился к дому для гостей. Большая часть его людей тоже спешилась, и монахи приняли у них лошадей. Аббат шел рядом с Дугласом, и Генри слышал, как он сказал:

– Я с самого начала заподозрил, что здесь дело нечисто.

Ральф испуганно вцепился в локоть герцога.

– Бежим!

Бэкингем, невольно поддавшись панике, кинулся по коридору вслед за оруженосцем, но, когда они уже были у лестницы и услышали внизу голоса, опомнился.

– Постой, Ральф. Так мы попадем прямо к ним в лапы.

Теперь они метались по коридору, ища выход, Но здесь не было других дверей, кроме тех, что вели в кельи для знатных посетителей монастыря. Генри вернулся к окну. Прямо под ним тянулась покатая черепичная крыша галереи, опоясывающей двор. И пока Ральф судорожно дергал какую-то запертую дверь, в голове у Генри родился безрассудный и дерзкий план. Он видел, что монахи все еще держат под уздцы оседланных лошадей, а кованая решетка надвратной башни поднята и ворота не заперты.

– Ральф, скорее за мной! – вскричал герцог и с разбегу всем телом ударил в окно.

Раздался оглушительный звон разбиваемых стекол. Генри вывалился на кровлю и покатился по ней, пытаясь задержаться. Ему это не удалось, и он с трудом уцепился за зубчатый водосток. Раненую руку обожгло, и он, закричав, выпустил спасительный край и рухнул в темноту. Пухлый сугроб смягчил удар. В тот же миг герцог вскочил и, забыв о раненой ноге, метнулся через двор туда, где стояли лошади. Первым на его пути стоял конь графа Ангуса. Сильным ударом в челюсть Генри опрокинул навзничь державшего повод монаха. У него не было времени оценить дерзость своего поступка, он лишь заметил, что застывшие на мгновение от неожиданности ратники Дугласа теперь бегут к нему со всех сторон. В тот же миг, ухватившись за холку вороного, он рывком, без стремян, вскочил в седло.

– Ральф! – ревел он, наматывая на руку поводья и сдерживая бешено рвущегося жеребца.

Оруженосец уже спрыгнул с крыши и пытался поймать за повод какую-то испуганно мечущуюся лошадь.

– Ральф! Скорее!

Он видел, как к нему отовсюду приближаются люди, как беснуются испуганные лошади. Но в следующее мгновение ему пришлось туго. Жеребец, не признав чужака, неистово заржал и поднялся на дыбы. Генри пришлось всей тяжестью тела навалиться на шею животного, обхватив ее руками. С силой сдавливая горло коня, он словно прилип к его корпусу, но тут же отпрянул – опустившись на передние ноги, жеребец стал отчаянно бить задом.

Генри Стаффорд был не последним наездником, но сейчас ему пришлось призвать все свое мастерство, чтобы с помощью поводьев и стремян удержать коня. Он не обращал внимания на острую боль в ранах, целиком погруженный в борьбу с вороным. Рванув поводья, он заставил коня опустить голову. Сбоку из темноты выскочил воин с обнаженным мечом, но конь подкинул круп – и удар пришелся по окованной луке седла. В тот же миг воин испуганно закричал, сбитый с ног. Этот крик, полный боли, на миг остановил других подоспевших ратников. Генри натянул повод и сейчас же с ужасом увидел, что двое монахов раскачивают завязшую в снегу створку ворот.

– Ральф! Скачи вперед, Ральф!

Оруженосец уже был в седле и тотчас понесся к воротам. Испуганные монахи, увидев мчащегося всадника, шарахнулись прочь, оставив одну створку открытой. В тот же миг Генри почувствовал, что совладал с конем, и, с силой ударив его пятками под ребра, проскакал под уже начавшей опускаться решеткой аббатства.

Морозный воздух обжигал легкие. Звезды сверкали, как волчьи глаза. В лицо бил бешеный ветер. Они неслись через открытую долину, и Генри видел впереди черный силуэт своего оруженосца.

Он оглянулся. Мелроз сиял огнями, в ближнем селении заливались лаем собаки. От аббатства отделилась, устремляясь за ними, цепочка факелов. Даже сквозь свист ветра в ушах и топот копыт можно было различить яростный вой – боевой клич Дугласов.

Испуганный конь, видя перед собой открытое пространство, мчался во весь опор. Если бы не ледяной ветер и не боль от ран, Генри наверняка наслаждался бы этим великолепным аллюром. Сейчас же он еще был до краев полон страхом – и этот страх не уходил. Позади была погоня, и он снова и снова пришпоривал жеребца, хотя грудь при каждом вздохе болела, а конь и без того мчался столь стремительно, что вскоре стал настигать поначалу ушедшего вперед Ральфа.

Однако погоня не отставала. Еще раз оглянувшись, Бэкингем увидел, что цепочка огней сползла с дороги и движется по склону наперерез беглецам. Он выругался сквозь судорожно сцепленные зубы и, вновь припав к гриве коня, с гиканьем послал его вперед.

Впереди показались заснеженные холмы, а дальше на фоне звездного неба темнели очертания гор Чевиота. Генри снова заметил, что погоня срезает по снежной целине излучину дороги. Теперь крики преследователей стали слышны еще отчетливей. Генри втянул воздух, чтобы унять боль в груди. Лицо на ветру горело, как ободранное, взмокшие волосы покрылись ледяной коркой.

Между холмами лежало замерзшее болото. Дорога огибала его по дуге, но Генри, заметив, что преследователи уверенно направились к его краю, пустил коня напрямик. Ральф сделал то же. Теперь они неслись по кочковатой низине, где все время приходилось быть начеку. Он едва не налетел на огромный плоский камень, но конь, заржав, успел прыгнуть, чиркнув подковой по камню. При приземлении ноги жеребца подогнулись, и он упал на колени. Генри едва не вылетел из седла, но все же успел намертво сомкнуть руки вокруг шеи животного. Собрав все силы, могучий скакун поднялся на ноги и, нервно мотая головой, почти без понукания устремился вперед.

Генри вдруг поймал себя на мысли, что ему в общем уже все равно, что с ним будет. Конь под ним совершал невообразимые скачки, Генри же, потеряв при падении стремена, никак не мог поймать их. Он лишь сжимал коленями бока животного да пытался удержать равновесие. Только теперь он стал чувствовать, что слабеет, что с каждой минутой тают силы, а главное – иссякает воля к борьбе.

Миновав горбатый каменный мост через какую-то речушку, они с разбегу врезались в небольшой лесок. Слава Богу, здесь оказалась просека, белевшая среди черной массы деревьев. Кони месили снег, проваливаясь едва не по грудь. Позади все явственнее слышались крики, и вскоре за деревьями замелькали огни.

По странному сходству Генри вдруг вспомнилась облава на медведя-людоеда, что состоялась, когда он еще ребенком жил в Уэльсе. Такие же неистовые крики в снежной ночи, то же мельтешенье огней за черными стволами… Ему начало казаться, что разум его каким-то нелепым образом раздваивается. Пламя смоляных факелов, шум погони, барахтающийся в снегу угольно-черный конь – все это подхлестывало и заставляло стремиться вперед и вперед, но откуда-то теплой волной накатывала слабость, хотелось бросить поводья, упасть в снег, предоставив себя воле Провидения…

Лес кончился неожиданно. Перед ними открылось узкое ущелье, по дну которого бежал бурливый поток. Скалы черными громадами нависали по сторонам. Сквозь мглу Генри заметил силуэт Ральфа, отчаянно пытающегося поднять упавшую лошадь. Чувство ответственности за оруженосца заставило его очнуться. Подъехав ближе, он откинулся в седле, натягивая поводья.

– Милорд! – бросился к нему Ральф. – Милорд, помогите! Моя лошадь сломала ногу!

– Скорей взбирайся сюда!

Генри был так слаб, что едва не выпал из седла, пока Ральф карабкался на жеребца.

Уставший от долгой скачки, конь окончательно смирился и покорно двинулся вперед, тяжело ступая под двойной ношей. Сзади по-прежнему слышался шум. Вороному непросто было пробираться по глубокому снегу с двумя всадниками на спине. Он начал засекаться на узкой тропе, казалось, еще мгновение – и всадники рухнут в поток.

У Генри все плыло перед глазами: сыпучий снег, кремнистые изломы скал, звездное небо над головой. Глаза горели сухим огнем, контуры предметов окружал искрящийся ореол. Он слышал, как неимоверная тяжесть наваливается на него, как повод ускользает из рук, как, не чувствуя больше шпор, замедляет бег конь.

– Господи, что с вами, милорд?

Он ощутил, как Ральф перехватил поводья, но не противился этому и упал лицом в гриву коня. Он слышал, как гикает, понукая вороного, Ральф, сам же лишь вцепился в жесткую щетину и закрыл глаза. Все было безразлично. Он не заметил, как они оказались на открытой равнине и понеслись среди голых холмов. Конь спотыкался, преследователи были едва ли не в четверти мили.

Генри попытался сбросить блаженную слабость, но не мог. Искоса глядя через плечо, он совсем близко видел сполохи огней, но это его не волновало. Огни… Огни были везде – на искрящемся снегу, на плоских вершинах гор, на небе, на земле – словно все, сколько их ни есть, Джеки с фонарями[55], покинув свои влажные жилища, собрались в этом диком краю.

– Сэр, смотрите! Что это?

На скале пылал костер. Генри не сразу различил его среди множества мелькающих перед глазами светящихся точек.

– Сэр, мы окружены! – отчаянно вскричал Ральф.

Генри неподвижными глазами глядел на костер на возвышенности. Он-то знает, что это… Сигнальный огонь! В ненастье в Уэльсе на горных вершинах зажигают сигнальные огни, указывающие путь или предупреждающие об опасности. Так и должно быть – ведь перед ним гора Биконс[56]. Этот свет он порой видел, возвращаясь к себе в Брекнок. Какое счастье, он наконец-то дома! Он в Уэльсе! И вскоре знакомые башни выступят из мрака, а старая Мэгг станет журить его за то, что он снова не надел шапку, катаясь верхом…

Но Ральф не унимался, и Генри несколько пришел в себя от его воплей.

– Святой Георгий! Святой Георгий! Вы слышите, что кричат эти люди? Милорд, это не шотландцы! Мы вовсе не окружены! Это помощь, это англичане!

Бэкингем невольно выпрямился. Действительно, навстречу им скакали всадники с факелами в руках. В воздухе реял воинский клич англичан – святой Георгий!

Вскоре они оказались рядом и окружили их, звеня сталью. От их лошадей валил пар, факелы трещали и брызгали смолой.

– Помогите ради всего святого! – молил Ральф Баннастер. – Мы такие же добрые англичане, как и вы. За нами гонится сам Дуглас со всей своей сворой!

А сознание герцога Бэкингема постепенно захватывал мрак, и последнее, что он услышал, было имя Филипа Майсгрейва.

8

Бэкингему казалось, что он умер, но чуть хриплый низкий, но такой женственный голос, тревожно осведомляющийся о ее здоровье – первое, что он смог расслышать, когда пришел в себя – заставил его поверить, что он все еще жив.

Молодой организм переборол страшную болезнь, и первым желанием Генри было поцеловать губы дамы, столько дней бывшей его добрым ангелом.

Потом он много беседовал с леди Анной – так звали жену хозяина Гнезда Бурого Орла Филипа Майсгрейва, и не только все больше попадал под очарование ослепительных зеленых глаз с таким редким для англичанки разрезом, но дивился ее образованности, столь неожиданной для жительницы подобного захолустья.

Однако в то время, как герцог Бэкингем в Нейуортском замке посвящал очаровательную Анну Майсгрейв в тонкости придворных интриг, о них уже успели позабыть в Вестминстере, и новые события будоражили столицу и двор.

Первые новости герцог Бэкингем узнал после того, как прибыл в Йорк. Он спешно покинул Гнездо Бурого Орла, когда понял, насколько сильно полюбил леди Анну Майсгрейв. Но ведь он стольким был обязан этой влюбленной друг в друга, несмотря на семилетний брак, паре! Надо было уезжать…

Когда герцог Бэкингем прибыл в Йорк, то самого Ричарда Глостера на Севере в это время не было. Бэкингему доложили, что его высочество был зван в Лондон по срочному делу. Генри был несколько раздосадован тем, что не застал Ричарда. Ему вовсе не хотелось ехать к королю: во-первых, он все еще был зол на Эдуарда, а во-вторых – понимал, что и король будет с ним неласков, ибо, несмотря на то, что договор о браке Сесилии Английской и принца Шотландии был заключен, ему все же не удалось добиться устойчивого перемирия между враждующими сторонами.

Именно поэтому Бэкингем хотел прежде всего обсудить положение дел с Ричардом, заодно заручившись его поддержкой, а главное – поведать, что брат короля Якова Александр Олбэни готов в любую минуту на союз с англичанами. Теперь же весь его план рухнул. Больше того, Генри знал, что Ричард в последние годы редко покидает Север, где чувствует себя полновластным хозяином. Что же могло случиться, зачем он понадобился Эдуарду?