Генри Стаффорд так резко поставил свой бокал на стол, что вино расплескалось.

– Мой принц! Барон Майсгрейв, как я уже говорил, отнюдь не разбойник, и вы, как наместник Севера, отлично знаете, что я прав. Он один из сторонников Перси, это так, но он прекрасный воин, его Нейуортский замок – важная пограничная крепость, и для Англии куда выгоднее, чтобы эта крепость и впредь оставалась нашим оплотом, а Майсгрейв, как и прежде, служил королю.

Ричард пригубил вино.

– Вам не стоит так горячиться, Генри. Король Эдуард весьма благосклонно относится к этому воину из Пограничья. Возможно, дело в том, что он его жалеет, ибо в свое время отбил у него Элизабет Грэй. Как, вы разве не знали об этом? Наша королева когда-то давным-давно была помолвлена с рыцарем Бурого Орла, хотя сейчас об этом не принято упоминать. Филип Майсгрейв умеет покорять людей – как женщин, так и мужчин. Ведь вы тоже готовы его защищать, не правда ли?

– Он спас меня от Дугласов.

– Да-да, я уже что-то слышал об этом. Любезный Перси поведал мне, что вы и в Шотландии сумели отличиться, соблазнив графиню Ангус и уведя любимого скакуна графа Ангуса.

– Ну, что касается графини, то это неправда. Дело в том…

– Тс-с, мой милый Генри! Никому, кроме меня, этого больше не говорите. Иначе ваша слава непревзойденного покорителя сердец поколеблется и мой брат не преминет позлословить по этому поводу.

Генри лишь пожал плечами и взялся за бокал. Ричард внимательно наблюдал за ним, находя, что герцог Бэкингем заметно изменился. Он видел не только грубые рубцы на его лице, но и тайную печаль в глазах герцога. Но от этого бесшабашный повеса Генри Стаффорд словно бы приобрел какое-то особое благородство, лицо его казалось одухотворенным и сосредоточенным.

– Вам, видимо, несладко пришлось при дворе Якова Стюарта, – заметил Ричард, указывая на шрамы.

Тот усмехнулся:

– Я там невыносимо скучал. А эти царапины – следы от клыков оборотня.

Поймав недоуменный взгляд Ричарда, он пояснил, что после бегства из Шотландии был гостем Майсгрейва в Нейуорте и вместе с ним принял участие в облаве на волков.

– По следам на моем лице можно заметить, что эта травля едва не окончилась для меня плачевно и волчице почти удалось завершить то, что начали Дугласы. Но меня спасла супруга барона Майсгрейва. Она первая охотница и наездница в округе, и, смею заметить, Дик, она мне пришлась по вкусу куда более, чем супруга графа Ангуса.

Ричард положил себе кусок оленьего паштета и пожал плечами.

– Не понимаю, Генри, отчего ты хлопочешь за Майсгрейва, если тебе так нравится его жена?

Лицо Стаффорда потемнело.

– Это необычная пара, Дик. И я ничего не добьюсь, даже если Майсгрейва не станет вовсе.

– Ну да, то есть ты утверждаешь, что сэр Филип и его супруга, подобно Тристану и Изольде, выпили любовный напиток и теперь жить не могут друг без друга. Ты, видимо, зачитывался рыцарскими романами; я же в них никогда не видел толку. Хотя, как я уже говорил, Филип Майсгрейв всегда нравился женщинам. По нему долго томилась Элизабет Грэй, даже уже будучи королевой, а его первая супруга, леди Мод, была так в него влюблена, что посылала служанок следить за ним. Поговаривали также, что и младшая дочь Делателя Королей Анна Невиль была не на шутку им увлечена.

Генри Стаффорд с изумлением взглянул на Глостера.

– Анна Невиль? Но ведь она умерла?

– Истинно так, да пребудет ее душа в мире. Но почему ты спросил?

Генри задумчиво глядел на плавающие в полированном серебре огненные блики заката.

– Видит Бог, сам не знаю почему. Ваши вина, принц, легки и душисты, но они кружат голову и рождают самые невероятные мысли.

– Что ж, я буду рад, если они немного утешат вас и избавят от меланхолии. Вы, я вижу, не на шутку увлеклись этой дикаркой из Ридсдейла, которая умеет лихо скакать и травить оборотней в волчьем обличье.

Генри улыбнулся.

– О, не только это. И она вовсе не северная дикарка. Она из эрингтонских Селденов, из Оксфордшира.

– Селдены? – припомнил Ричард. – Ах да, нищее семейство с кучей невест. Все они являются племянницами моего друга графа Сэррея, и он взял на себя труд пристроить их при разных дворах компаньонками и фрейлинами. Ибо все они бедны, как церковные крысы. Отведайте мяса вот этого каплуна. Он вымочен в белом вине и тает во рту.

Глостер продолжал потчевать гостя, но Генри Стаффорд был уже сверх меры сыт, слегка охмелел, и язык его развязался. На уме же у него сейчас была одна леди Анна Майсгрейв.

– В этой даме столько очарования, что, появись она при дворе государя нашего Эдуарда IV, затмила бы многих признанных красавиц. У нее низкий, музыкальный смех и великолепные, необычайного оттенка зеленые глаза. Я никогда ни у кого не видел таких глаз, они напоминают бурный океан или зеленые склоны холмов в Уэльсе. Она стройна, пожалуй, несколько худощава, как юная девушка, но при этом очень женственна, а ее обаяние совершенно необъяснимо и не поддается описанию. Представьте, она как-то сказала, что прежде была совершенной дурнушкой и ее звали Лягушонком. Я, право же, не поверил… Но что с вами, ваше высочество?

Герцог, слушая речи Генри, застыл, сильно подавшись вперед, и во все глаза глядел на Стаффорда. Солнце почти село, и его последние лучи сделали ослепительным контраст между огненным бархатом одежды Глостера и его угольно-черными волосами. Обычно смуглое лицо Ричарда вдруг показалось Генри столь бледным, что он испугался, что его высочеству стало дурно после обильного ужина и возлияний. Генри засуетился было, но Глостер сейчас же опомнился, сделал успокоительный жест и вновь принялся жевать. Глаза его лихорадочно блестели, он запивал пищу вином, расплескивая его и не обращая внимания, что густое бордо пятнает бархат его упланда.

– Как ее имя? – наконец спросил он, переводя дыхание.

– Супруги сэра Филипа? О, очаровательное! Ее зовут Анна. Анна Майсгрейв, в девичестве Селден. В юности леди Анна, если не ошибаюсь, входила в свиту Изабеллы Невиль, упокой, Господи, ее душу. Но почему она так заинтересовала вас, милорд?

Ричард пожал плечами и натянуто улыбнулся.

– По-моему, вовсе не меня, а вас, друг мой. Я лишь беседую с вами о вашей зеленоглазой фее, которая околдовала вас, бьюсь об заклад, лишь потому, что вы не смогли ее покорить, поскольку она влюблена в собственного мужа. Любовь в браке, ну не забавно ли слышать об этом?

– Забавно, – кивнул Генри. – И я, бесспорно, не прочь бы посмеяться, если бы мне не было столь грустно.

В покое угас последний луч заката. Ричард кликнул слуг, велев убрать приборы, закрыть окно и принести свечи. У него больше не было желания обсуждать с Генри Стаффордом его необычное увлечение, и он вновь вернулся к Шотландии. Теперь он был не расположен шутить, и вопросы герцога были точны и определенны. Его занимало, что думают шотландские магнаты о странных привязанностях своего короля, кто из низкородных фаворитов Якова сейчас сильнее всего влияет на монарха, кто из феодалов стоит за герцога Олбэни, а кто колеблется, каковы условия Олбэни, если англичане обещают ему поддержку.

Они засиделись едва не до полуночи. Давно уж прозвучал протяжный сигнал гасить огни, что подавался ежевечерне, дабы остеречься от пожаров. Город погрузился во мрак, и лишь в кабаках да в особняках вельмож пренебрегали запретом.

– Думаю, ты напрасно ищешь моего посредничества, Генри, – сказал Глостер. – Договор не подписан, но вижу, что в Шотландии ты не только дразнил Дугласов. Ты сделал нашим союзником Олбэни, и именно тогда, когда Яков столь непопулярен. Ты можешь без колебаний предстать перед королем.

– А я и не колеблюсь, Дик. Я просто не желаю видеть вашего брата Эдуарда. И, клянусь Святым Крестом, я бы и в Лондон не явился, если бы застал вас в Йоркшире.

Ричард скупо улыбнулся.

– Мне лестно, что вы столь высокого мнения обо мне, Генри. Но это пустое ребячество. Мой брат – король, и именно он отправил вас с миссией в Шотландию.

Герцог Бэкингем стал так бледен, что рубцы на его щеке вспыхнули огненными полосами.

– Разве вам не ведомо, Дик, зачем Эдуард спровадил меня в Шотландию?

Глостер кивнул, волосы упали на его чело.

– Он – король.

– А я Стаффорд! Я потомок Плантагенетов, как и Йорки. Меня же попытались погубить из-за того, что в любви я оказался счастливее короля. Нет, Дик, я не покажусь в Вестминстере, не преклоню колено перед вашим братом. Более того, я подниму в парламенте вопрос о наследовании графства Херифорд[58]. Ведь после гибели прямых потомков Генриха IV и Марии Боген, по закону я имею полное право на эти земли.

Ричард удивленно взглянул на герцога, но тот лишь засмеялся.

– Этому дело скоро сто лет, – сказал Ричард.

– Какая разница! Эдуард не ждет удара с этой стороны. Пусть же теперь попробует доказать законоведам, что Херифорд должен остаться под властью короны.

Ричард строго взглянул на Стаффорда.

– Вы действительно очень изменились, Генри. Вы становитесь серьезным противником, и я доволен, что мы с вами в ладах.

– Я тоже. По крайней мере, я, как и вы, милорд, не люблю короля Англии.

Взгляд Ричарда впился в лицо Стаффорда. Не стоит недооценивать Бэкингема. Он влюбчив, взбалмошен, но честолюбив, горд и мстителен, за ним стоит Уэльс. Лучше иметь его в союзниках. Поэтому Ричард не возразил Генри, но, прижав руку к груди, проговорил:

– Я помогу тебе, но помни, что никогда Йорк не поднимется против Йорка.

Бэкингем отбросил салфетку и поднялся.

– Джордж Кларенс об этом едва ли помнит. Кстати, вы так и не ответили, чем закончилось расследование по делу смерти Изабеллы Невиль?

Ричард тоже встал. Горбатый принц смотрел на стройного Бэкингема снизу вверх.

– Все зашло куда дальше, чем мы поначалу полагали, и речь идет не о семейном преступлении, а о государственной измене. Завтра же я получу подпись короля на смертном приговоре для ближайших подручных Кларенса братьев Стэси и его управляющего Бардета.

– И Кларенс так-таки и позволит казнить своих людей?

– Дорогой Генри, сразу бросается в глаза, что вы долго отсутствовали. Знайте же, что славный Джордж умчался в Ирландию, едва проведав, что его людей подвергли пытке. Об остальном вы узнаете, прибыв в Тайберн на казнь, где и будут оглашены все обвинения.

Когда Генри Стаффорд удалился, Ричард проследовал в свой кабинет. Он никогда не изменял своей привычке и не ложился, не просмотрев накопившиеся бумаги. Однако уже у дверей кабинета он осведомился у дежурного пажа:

– Джеймс Тирелл не появлялся?

Паж не успел ответить. От стены, словно тень, отделилась фигура рослого, одетого во все черное человека. Он молча откинул капюшон и поклонился.

– Идем, Джеймс, – сказал Глостер, толкнув дверь кабинета.

Тирелл бесшумно, словно на кошачьих лапах, проследовал за своим господином и остановился посреди покоя, молча наблюдая, как Ричард зажег от угольев в камине лучину и засветил одну за другой высокие красные свечи в настольном канделябре.

– Ты принес?

Так же беззвучно Тирелл извлек из-под накидки свернутые бумаги и протянул их Ричарду.

– Здесь протоколы допросов с собственноручными подписями обвиняемых в том, что они признают свою вину. Здесь же показания Джона Стэси, что именно он предсказал Джорджу Кларенсу, что после Эдуарда IV трон унаследует его брат, есть также признание всех троих в том, что они занимались ворожбой, насылали порчу на короля и пытались извести его многими иными способами. Вам будет небезынтересно узнать, как они это проделывали.

Ричард склонился над бумагами и не заметил, как легкая, словно бы даже пренебрежительная усмешка тронула губы Джеймса Тирелла. Но уже в следующий миг поверенный герцога застыл будто изваяние, не издавая ни звука, не сводя ничего не выражающих глаз с горбящегося над столом брата короля.

Джеймс Тирелл был прежде оруженосцем Ричарда Глостера, но вскоре получил рыцарский пояс и стал занимать куда более высокие должности. Порой он даже представлял Глостера в королевском совете, когда сам Ричард пребывал на Севере, то есть служил глазами и ушами герцога при королевском дворе, а точнее – посредником меж Ричардом и двором. Более того, Тирелл был поверенным тайных дел Глостера – как благовидных, так и тех, о которых знали лишь они двое и которые надлежало держать под спудом.

Дворянин из графства Саффолк, он редко бывал в своих владениях, все время или сопровождая Глостера, или разъезжая по его поручениям. Знатный вельможа, первый приближенный брата короля, он отличался странным характером, его избегали и старались не иметь с ним дел. При дворе шептались, что он тайный палач Глостера, но об этом было небезопасно говорить, так как Тирелл заседал в совете и имел всемогущего покровителя.

Когда Джеймс Тирелл оказывался в обществе придворных, будь то при дворе короля или герцога Глостера, разом стихали светская болтовня и смех и люди невольно расступались, давая дорогу одетому в черное молчаливому вельможе. Кое-кто из старых слуг Ричарда утверждал, что некогда Джеймс Тирелл был веселым, смешливым юношей, любившим хорошую компанию, добрую шутку и красивых девушек. Но со временем он разительно изменился.