В это утро Ричард понял, что такое быстрая езда в Чевиотских горах. В заболоченной долине им пришлось разделиться: Флетчер повел Рэтклифа и часть его людей одному ему известной гатью через трясины, а капеллан взялся провести герцога через скалистый кряж. Теперь они уже не вздорили, а держались рядом.

Ричард порой оглядывался, подгоняя окриком отставших всадников, так как среди них оказалось немало таких, кто не спешил сломать в этой бешеной скачке шею только из-за того, что герцог замешкался в Нидри-Тауэрс, и поэтому, когда они выехали на склон долины и увидели дым над стенами Гнезда Орла, Ричард оказался один среди нейуортцев.

На какой-то миг они замерли, глядя на лениво уплывающий в утреннее небо дым. Герцог успел подумать о гневе брата, когда тот узнает о падении Гнезда Орла, и о том, что если ему не удастся заполучить наследницу Уорвика, то ему никогда не поколебать могущества Джорджа Кларенса.

Подъезжали все новые всадники, и топот копыт их коней и лязг металла привели его в чувство. И еще прежде, чем опомнились нейуортцы, он вздыбил своего коня и с громовым кличем «Святой Георгий за старую Англию!» пустил его в долину.

Шотландцы явно не ожидали появления войска англичан. Все произошло слишком быстро. Они еще, не придя в себя после штурма, вынуждены были вновь хвататься за оружие, но на этот раз уже не для того, чтобы наступать, а чтобы спастись от многочисленной конницы англичан.

Ричард понял, что битва идет к концу, когда вдруг обнаружил, что у него больше нет противника. Его конь, все еще дрожа от возбуждения, ржал и кружил на месте, а герцог внезапно ощутил, как он устал, как ноют все мышцы. Он натянул поводья, склонился и похлопал коня по взмыленной шее. Вокруг еще звенела сталь, сражались люди, но герцог видел, как скачут прочь десятки шотландцев, как англичане с радостными криками снуют среди повозок вражеского обоза, поджигая палатки и ловя перепуганных, оставшихся без седоков лошадей.

И тогда он наконец взглянул на Нейуорт.

Это было поистине гнездо на скале. Мощные стены, тяжелые контрфорсы, массивные прямоугольные башни. Из-за них все еще поднимался дым, однако замок уцелел. Первой мыслью Ричарда было – хорошо, что им удалось отстоять эту крепость.

Он машинально направил коня по склону холма к перешейку, и перед его глазами предстали открытые настежь ворота, а немного в стороне – пролом в стене, сквозь который виднелись обугленные балки построек. Эта картина отрезвила Ричарда, и он впервые ощутил беспокойство. Что произошло ночью за этими стенами? Кто остался в живых, кого унесла в когтях смерть? Он невольно пришпорил коня и въехал по мосту в ворота. Сырость и гарь. Все покрыто черной липкой грязью, перемешанной с обгорелыми обломками, еще дымившимися, а кое-где и догоравшими. Запах гари смешивался с тошнотворным запахом крови. Повсюду валялись тела, полуобгорелые, залитые кровью, утыканные стрелами. Среди трупов людей попадались и тела животных, раненая лошадь ржала, лежа на боку, и отчаянно била в воздухе копытом. Уже налетели почуявшие поживу вороны, но их зловещее карканье перекрывалось пением чудом уцелевшего петуха, который, взлетев на стропила, приветствовал новый день.

Лишь отсюда Ричард увидел, что массивные каменные стены замка черны от копоти. Дохнул ветер, и его окутал удушливый дым. Он огляделся. Ранее здесь был обширный, с многочисленными хозяйственными постройками двор, теперь же, несмотря на ночной дождь, все вокруг превратилось в груды горячего пепла, обуглившихся балок и обожженной глины. Среди остатков построек сновали люди. Они не обращали внимания на едущего мимо них рыцаря, даже узнав, что он из тех англичан, что пришли на подмогу.

В замке не приветствовали победителей, не возносили хвалу небесам за неожиданное спасение. В притихшем Гнезде Орла царило горе, и ни шум из долины, ни звонкое пение петуха не могли развеять этой погребальной тишины.

Ричард достиг вторых ворот. Надвратная башня была серо-черной от следов пламени и пороховой гари. Она словно покосилась, и даже Ричарду стало не по себе, а его конь дрожал, фыркал и пятился так, что герцог с трудом мог с ним совладать. Земля вокруг была словно изрыта страшным чудовищем. Среди глыб почвы он видел разорванные в клочья тела, кисти рук, ноги в стальных набедренниках. Запах горелого мяса, серы и селитры бил в ноздри. Мост был разрушен, и пробраться во второй двор можно было лишь по длинной доске.

Соскочив с коня, герцог прошел к воротам и вступил под глубокую арку. Здесь была все та же картина разорения и гибели: трупы, лужи свернувшейся крови, однако, не считая обгорелой крыши кухни, второй двор почти весь уцелел. Вокруг суетились люди, доносились причитания, плач, стоны. Глостер огляделся. Ему необходимо повидать Дайтона, чтобы выяснить две вещи: что с бароном Майсгрейвом и где находится Анна Невиль.

Ричард уже вышел из состояния опустошенности после яростной схватки и теперь лихорадочно соображал. Где-то в глубине его души закипало торжество. И хотя голубое знамя с темным силуэтом парящего орла все еще развевалось над крышей донжона, то, что самого барона нет среди людей, толпящихся во дворе, то, что он не поспешил выйти навстречу спасителям, свидетельствовало, что он либо тяжело ранен, либо убит. Взглянув же на лица обитателей замка и ощутив тягостную атмосферу непоправимого горя, он пришел к выводу, что Филип Майсгрейв более не является для него препятствием. Но где же хозяйка Нейуорта?

Ричард вдруг заметил, что перед ним, застыв, словно изваяние, встала худая желтоволосая девочка. Среди сумятицы и горестной подавленности, царивших во дворе, она первая обратила на него внимание. Подняв забрало, Ричард попытался улыбнуться.

– Эй, малышка! Ступай приведи кого-нибудь, с кем бы я мог поговорить.

Однако едва он сделал к ней шаг, как девочка отпрянула, лицо ее исказилось гримасой боли.

– Нет! Нет! – вдруг отчаянно закричала она и стала пятиться, творя старинный знак, охраняющий от злых духов.

«Слабоумная», – зло подумал Ричард и огляделся, ища, к кому бы он мог обратиться. Но желтоволосая девчонка вдруг закричала:

– Это злой дух! Это сам Зернебок![71] Зачем ты пришел туда, где воцарились зло и смерть, посеянные тобою?

Теперь Ричард замер, глядя на девчонку, которую била неудержимая дрожь. Когда же он снова шагнул к ней, она застонала так, словно его присутствие причиняло ей невыносимую боль.

Откуда-то вынырнула черная сутана священника Мартина.

– Успокойся, Пат, – проговорил он, кладя руку на плечо девочки. – Этот человек не враг. Это английский принц, и это он привел войско, чтобы помочь Нейуорту. Правда, поздно… – печально добавил он и сотворил крестное знамение.

– Что значит – поздно? – спросил Ричард, делая шаг вперед. Патриция, жалобно вскрикнув и воздев руки, словно пытаясь заслониться от него, рухнула на руки священника.

– Бедное дитя, – сказал отец Мартин. – Простите, ваше высочество, но людям в замке столько пришлось пережить за эти дни. А Патриция всегда была странной девочкой.

Этот священник, подумал Ричард после того, как они вместе скакали, рискуя сломать шею, а потом с мечами в руках прорубали себе дорогу к замку, стал по-иному относиться к нему. Он не сверлил больше принца пристальным взглядом, был почтителен, как и подобает простому священнику, и даже услужлив.

Передав бесчувственную Патрицию на попечение женщине из прислуги, отец Мартин повел герцога в главную башню. Ричард отметил, что внутри донжона ничего не пострадало. Значит, здесь шотландцы не побывали, а следовательно, с Анной Невиль ничего не должно было случиться.

Вокруг царила беспорядочная суета. Кто-то неистово кричал, пахло едким бальзамом, толстуха кухарка рыдала в голос, закрыв лицо передником. Пронесли тело на носилках. Священник шел впереди Глостера. Они миновали большой зал, где лежало множество раненых. В котлах над огнем кипела вода, женщины торопливо рвали полотно на бинты. Отец Мартин пояснил, что у одной из женщин в замке начались до срока роды. Ричарда бесила вся эта неразбериха.

– Куда мы идем? Где барон Майсгрейв? Где его супруга?

Они подошли к двери, обитой латунными гвоздями с гранеными шляпками. Здесь переминались с ноги на ногу несколько человек. Маленькая светловолосая женщина бросилась к священнику.

– О, сэр Мартин! Мы в отчаянии. Она никого не подпускает к себе, никого не желает видеть. Моя бедная госпожа! Сделайте же что-нибудь, я боюсь за нее!

– Успокойся, Молли, и уповай на Бога. Господь милосерден, в нем спасение. Все обойдется.

Ричард чувствовал себя призраком – здесь никто не замечал его. Священник открыл дверь, и они оказались в небольшом уютном покое. Здесь было тихо. Шум замка не проникал сквозь толстые стены; у облицованного резным мрамором камина стоял длинный стол, а на нем – тело барона Филипа Майсгрейва. Рядом сидела женщина. Она не пошевелилась. Ричард узнал ее тотчас. Это была она, та, ради которой все и было устроено…

Это была дочь Делателя Королей – Анна Невиль.

Ричард жадно смотрел на нее.

В окна вливался блеклый, немного затуманенный свет дня. И в этом свете Анна показалась ему удивительно хрупкой и невероятно красивой. Ее кожа была бела, как у феи, темные, словно мех соболя, волосы подчеркивали эту неестественную бледность. Но глаза, эти ее необычные, раскосые глаза испугали его. Это были глаза мраморного изваяния – без блеска, без мысли, без жизни. Она могла бы показаться мертвой, если бы не ее поза. Анна сидела у стола, на котором покоилось тело ее мужа, совершенно неподвижно. Руки ее сжимали его руку выше сгиба локтя, но от того, что она слегка наклонилась вперед, казалось, что она просто держится за эту руку, ища опоры, чтобы не соскользнуть на пол.

– Вот, милорд, – негромко произнес священник. – Это хозяйка Нейуорта. Она сидит так уже несколько часов, с тех пор как узнала, что ее муж убит. По правде говоря, я опасаюсь за ее рассудок. А этот человек… – голос священника дрогнул. – Этот человек был ее мужем и моим господином. Это Филип Майсгрейв.

И, сложив ладони, он стал молиться:

– Requiem aeternam dona ei. Et lux perpetua luceat ei. Requiescat in pace[72].

Ричард по-прежнему не сводил глаз с дочери Уорвика. Теперь она в его руках, и человек, что лежит мертвым между ними, уже не является помехой в его планах. Он взглянул на Майсгрейва лишь мельком. Чело воина заливала восковая желтизна. Длинные волосы рассыпались. Глаза закрыты, и лицо удивительно спокойно. Такого покоя, такого просветления никогда не бывает на лицах живых. И даже если не видеть страшных рваных отверстий на груди и у горла рыцаря – нельзя ошибиться: он мертв.

Священник закончил молитву и перекрестился. Через плечо взглянул на герцога и спросил:

– Вы знали ее?

Ричард кивнул.

– Анна Невиль, – громко произнес он и уже тише добавил: – Силы небесные! Кто бы мог предположить…

Анна никак не откликнулась на его голос и слова. Она их не слышала и не замечала самого присутствия герцога Глостера. Ее горе было оглушающим. Ее горе было немотою. Она вся обратилась в камень.

Ричард осторожно приблизился, пытаясь что-то сказать, и внезапно заметил заплаканную, припавшую к ногам Анны девочку. Она испуганно взглянула на герцога и еще крепче приникла к коленям Анны.

«Наверное, это их дочь Кэтрин», – вспомнил Ричард.

Священник сказал:

– Что вы намереваетесь предпринять, ваше высочество?

Ричард не спеша отстегнул и снял шлем, стащил с головы кольчужный подшлемник.

– Для начала ей необходимо опомниться.

Увидев, что Мартин согласно кивнул, герцог попросил:

– Вы не оставите нас ненадолго одних, святой отец?

Когда священник вышел, Ричард поставил на одну из скамей шлем, сделал шаг к Анне, но вдруг замер в нерешительности. Его удержало суеверное чувство. Всем известно, что раны умершего открываются, если его касается тот, кто повинен в его смерти. Ричард не знал, рукою ли Дайтона убит Бурый Орел или в поединке с кем-либо из шотландцев, но в любом случае именно он привел шотландцев в Нейуорт и именно он, Ричард Глостер, виновник гибели Филипа Майсгрейва.

Он почувствовал раздражение. Даже мертвым этот человек преграждает ему путь к дочери Уорвика. К тому же Ричарда начало беспокоить состояние Анны. Она не замечала даже жавшуюся к ней дочь.

– Леди Анна! – негромко окликнул он. – Разве вы не узнаете меня? Опомнитесь, ради Всевышнего. Это я – ваш родственник, Ричард Глостер.

Слава Богу, по ее лицу прошла смутная тень. Ресницы дрогнули. Осмысленное выражение приобрел ранее безжизненный взгляд.

– Глостер… – бесцветно прошелестела она.

И это все. Ее душа словно захлопнулась опять, а взгляд снова устремился на лицо мертвого Филипа Майсгрейва.

– Миледи, вы не должны так отчаиваться, – заговорил Ричард. – Я разделяю ваше горе и скорблю вместе с вами. Англия потеряла лучшего воина, но я уверен, что слава его будет жить долго. Для опоясанного рыцаря нет большей чести, чем смерть в бою с врагами, напавшими на его отчизну.