— Эта проклятая лихорадка. О Господи, — пробормотал он.

А затем, стоя перед шестнадцатилетним мальчиком, Гарри — к своему стыду — разразился безудержными рыданиями. Это был ужасный момент для них обоих. Старшему было стыдно, что он не смог сдержаться, а Фрэнсис смутился, увидев мужчину средних лет в таком вызывающем жалость состоянии.

— Да, сэр Гарри, — сказал он, испытывая жуткую неловкость. — Лихорадка может выкидывать дьявольские трюки. Вероятно, вам следует отдохнуть.

И он взял Норриса под руку и уложил в постель, старательно укрыв одеялом. А затем, выходя из комнаты, он услышал это. Он ни секунды не сомневался. Гарри Норрис простонал в подушку одно слово: «Анна». Непонятно по какой причине — ведь это имя было самым обыкновенным и очень распространенным — Фрэнсис был совершенно убежден, что сэр Гарри имел в виду то странное лесное создание, с которым он встретился в это утро. Именно ее, с черными волосами и глазами, такую вызывающе необычную. Он вышел из комнаты и медленно пошел по коридору с выражением недоумения на лице. Он был уверен, что здесь происходит что-то неладное — и все связано с этой девушкой, но не мог представить, что именно. Весь остальной день он размышлял об этом. И во время сумбурной игры в теннис с Уильямом Бреретоном, и даже когда спешно переодевался, опаздывая к вечерней встрече с королем.

— Смотри, торопись, — крикнул Бреретон, когда они закончили игру. — У Его Светлости на неофициальном ужине будут гости.

— А кто?

— Не знаю.

И хотя Фрэнсис явился ровно в пять, в покоях уже царила суета. Цирюльник усердно трудился над бородой Его Светлости, а Генри Норрис, бледный и выглядевший ужасно, наблюдал за приготовлением ванны для короля.

— Фрэнсис, добавьте этих душистых масел! — окликнул он, подавая пузырек.

Фрэнсис, не подумав, воскликнул:

— О Боже, какая грандиозная подготовка! — Но был тотчас награжден суровым взглядом хищного зверя в облике человека — Экзетера.

— Придержите язык, юный Вестон.

Но когда Уильям Карей и Фрэнсис забирали сверкающий красный бархатный камзол, инкрустированный драгоценными камнями, тот шепнул ему:

— Будут только моя золовка со своим братом.

Фрэнсис раскрыл рот от удивления.

— Судя по приготовлениям, я подумал, что приедут королевские особы.

Уильям как-то печально улыбнулся и покачал головой:

— У них нет титулов.

К тому времени, когда Генрих остался доволен своим внешним обликом, уже прибыли королевские музыканты и заиграли одну из любовных песен собственного сочинения Его Светлости. Он вышел из спальни, надушенный, приятно благоухающий, и остановился у жарко пылающего камина, разожженного, чтобы не ощущать свежести мартовской ночи. «И все же под этими роскошными одеждами кроется всего лишь простой смертный», — думал Фрэнсис. Руки короля подрагивали, а бриллианты и изумруды на его пальцах создавали миллион тревожных отблесков, когда он теребил пальцами свой бокал. Стоявший у двери Роджер Рэтклиф громко объявил:

— Мадемуазель Анна Болейн и господин Георг Болейн.

Фрэнсис, кланяясь, подумал: «Значит, это — та девушка».

Словно выпытав у старшего гардеробщика, во что будет одет Его Светлость, Анна выбрала одеяние, как нельзя более подходящее к сегодняшнему костюму короля. Она была облачена с головы до пят в искрящийся золотистый наряд, а в прорезях длинных рукавов мерцали темно-красные вставки — точное повторение цвета и украшений камзола Его Светлости. Это производило захватывающее дух впечатление, когда она церемонно присела перед ним в реверансе, а затем он, подав ей руку, помог девушке подняться и приблизил к себе.

Наконец Фрэнсис нашел ответ к загадке. Пусть он еще и юн, но все же без труда мог прочесть нескрываемое восхищение короля, лицо которого озарялось радостью, когда он смотрел на девушку. И, мельком взглянув на Норриса — уже взявшего себя в руки, но все еще с побелевшими губами — Фрэнсис поймал ускользающее отражение такого же восхищения.

— Джентльмены, — произнес король, — позвольте представить дочь лорда Рочфорда Анну и ее брата Георга. Они присоединятся ко двору. Прошу вас оказать им радушный прием.

Мадемуазель Анна снова сделала самый изящный реверанс и промолвила:

— Я надеюсь подружиться со всеми вами.

Этой дружбе будет суждено убить четверых мужчин, стоявших сейчас в комнате и выказавших свое уважение к ней.


Выехав из леса и увидев первые очертания замка Саттон, Фрэнсис подумал, что никогда дом не казался ему столь мрачным. Над ним нависли серые тучи, придавая поместью заброшенный вид, а Надвратная башня была окутана туманом. Он никогда не думал о новом родительском доме как о несчастливом месте и сейчас был поражен его явно удручающим видом.

Внутри замка было не лучше. Отец стоял в Большом зале, уставившись на тусклый огонь, и слышалось только шипение влажных поленьев да постукивание капель дождя в окна. Услышав, как вошел Фрэнсис, сэр Ричард поднял взгляд, но даже радость от приезда сына не могла стереть мрачности с его обычно ничего не выражающего лица.

— Привет, мой мальчик, привет, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — Как там жизнь при дворе? Ты значительно подрос.

Фрэнсис подошел обнять его, и сэр Ричард впервые не сразу отодвинулся, а на несколько мгновений крепко прижал сына к себе. Уже этого было достаточно, чтобы Фрэнсис понял: что-то случилось.

— Все в порядке?

— Нет, твоя мать не встает с постели. Она лежит уже три дня.

— Она больна?

— Физически с ней все в порядке. Но она совсем выжила из ума! Она советовалась с каким-то безумным астрологом в Лондоне, и теперь уверена, что этот дом проклят. С тех пор она только стонет и плачет. Я готов оторвать голову тому негодяю.

Фрэнсис тотчас же подумал о докторе Захарии. Он не сомневался, что именно с ним советовалась мать во время последнего визита ко двору, однако решил ничего не говорить. Мрачно опущенный подбородок отца убеждал его, что сэр Ричард не отступится от своего мнения, а чтобы переубедить его, нужен чрезвычайно весомый аргумент. Фрэнсис почти не знал доктора Захария, хотя и не раз видел его лохматую шевелюру, когда тот время от времени посещал двор. Тем не менее он пришел к выводу, что астролог является внебрачным сыном самого герцога Норфолка, а не просто ублюдком низкого происхождения. Посмеявшись над собой, что уже немного усвоил у своего отца уроки дипломатичности, Фрэнсис только неодобрительно хмыкнул и покачал головой, в то время как сэр Ричард раздраженно пнул сапогом шипящее полено.

— О Господи! Порой она спит, а иногда просто лежит, ничего не говоря. Зайди к ней и уговори ее выбросить эту чушь из головы, Фрэнсис. Проклятие викингов! Этот предсказатель проповедует язычество!

— Викингов?

— Толкуют, что племянница короля Кнута, Эдит, прокляла тот заброшенный родник возле развалин охотничьего домика.

Фрэнсиса мгновенно прошиб липкий пот. Он предельно ясно представил то, о чем не вспоминал уже много месяцев. Призрак, корчащийся в муках на земле, с уставящимися на него пустыми глазницами.

— Боже! — непроизвольно вырвалось у него.

Казалось, его внезапная бледность еще более разозлила отца.

— Что! — прорычал он. — И ты туда же! Неужели я произвел на свет идиота?! Упаси тебя Господь, Фрэнсис, поддерживать в этом твою мать, а то я сам изобью тебя.

Фрэнсис подумал: «Ничего не меняется. Он дико накричал на меня и ударил несколько лет назад, когда я впервые увидел тот ужасный призрак. Теперь он точно такой же».

Казалось, хмурый день прокрался в комнату леди Вестон, потому что там было почти темно. Фрэнсис решительно прошел к окнам и раздвинул портьеры. Серый свет слегка осветил комнату, и он заметил, что его мать не спит, пытаясь из-под покрывала разглядеть, кто вошел.

— О, Фрэнсис! — воскликнула она. — Как я рада видеть тебя!

Твердо решив приложить все усилия, чтобы поднять ей настроение, Фрэнсис сказал:

— Отец говорит, что доктор Захарий расстроил тебя.

Леди Вестон сразу же попалась на его уловку.

— Да, разговор с ним встревожил меня. Значит, виноват Захарий. Фрэнсис решил поговорить с ним, а пока напустил на себя показную браваду.

— Он еще слишком молод, мама. Его многие считают шарлатаном.

— Мне казалось, что его высоко ценят при дворе.

— Только легковерные. К тому же как он мог узнать о проклятии викингов? Это было так давно.

— Очевидно, есть записанное предание в летописях тех времен. Написанное человеком, который был свидетелем этого события и ушел в монастырь, испугавшись увиденного. А предание все еще существует в хрониках братства.

— И доктор Захарий действительно видел его?

— Да.

Фрэнсис умолк. Трудно было придумать ответ, поскольку мать не упоминала ни магический кристалл, ни гадание по звездам. Ничего, что дало бы возможность поднять на смех выдумку чародея.

Его мать вновь заговорила.

— Фрэнсис, шут Жиль немного рассказывал нам об этом, когда ты был еще ребенком. Это место привело к гибели все семейство Бассетов, но тогда я подумала, что прокляты были только они.

— Возможно, так и было. Может быть, это и является объяснением их смерти.

— Боюсь, что нет. Доктор Захарий дорассказал мне эту историю. Она слишком правдоподобна.

А затем леди Вестон так лихорадочно и сбивчиво пересказала эту легенду, что Фрэнсис, и без того сидевший в состоянии все возрастающего напряжения, почувствовал, как весь дрожит. В памяти вновь и вновь всплывало видение призрачной фигуры у родника, а по мере рассказа стало казаться, что всю комнату заполнили зловещие тени.

После смерти гомосексуалиста Хью Деспенсера, повешенного на собственных подтяжках, старый барский дом, где он когда-то забавлялся с королем, обратился в развалины, и, хотя Эдуард III подарил поместье Саттон Вудстокам — графам Кентским, они не захотели поселиться там.

— Несмотря на это, — продолжала леди Вес-тон, — на их род тотчас посыпались несчастья. Оба, граф Кентский и его брат, умерли, не оставив наследников, и поместье Саттон перешло К их сестре, Джоан. И хотя Джоан, законная наследница владений Кентов, продолжала жить и трижды выходила замуж, ее старший сын Томас был обезглавлен и не оставил детей, а младший умер вскоре после того, как унаследовал поместье.

— Опасность всегда преследует наследников, Фрэнсис.

Два брата умерли, не оставив наследников, и поместье перешло к дочери Джоан, которая вышла замуж за члена семьи Бофортов. И сразу же зловещая участь постигла это семейство. Джон Бофорт, граф Соммерсетский, умер молодым, едва унаследовав Саттон, а вслед за ним и два его сына. Третий сын, Эдмунд, был убит в сражении у Сен-Олбани вскоре после получения поместья в наследство. Любимый сын Эдмунд, новый хозяин господского дома Саттона, был обезглавлен на поле боя после Хексгемской битвы, а оба его младших брата были убиты в сражении у Тюкесбери. Не осталось ни одного наследника по мужской линии. Все повторилось вновь. Смерть и гибель, бездетность и крушение еще одного могущественного дома.

— Ты осознаешь, Фрэнсис, что эта земля уничтожила четыре великих семейства — Бассетов, Деспенсеров, Вудстоков и Бофортов? Она может принести крах и Вестонам.

— Упаси Господи. А Захарий ничего не посоветовал? Ведь явно можно что-нибудь сделать, чтобы отвести это зло.

Анна Вестон впервые улыбнулась.

— Да, он дал мне амулеты для всех нас — даже для Маргарет и Кэтрин. Но для тебя он прислал нечто особенное. Амулет, перешедший к нему от матери, обладающий необычайной мощью. Подай мне вон ту деревянную шкатулку.

Она достала золотую цепь, на которой висел странный синий камень, какого Фрэнсис никогда не видывал. И в камне, невообразимо каким образом, был вырезан символ, смутно напоминающий глаз.

— И сколько он взял за это? — машинально спросил Фрэнсис, взяв его в руки.

Мать осуждающе посмотрела не него.

— Он ничего не взял с меня за амулеты; даже за твой, который был ему очень дорог.

Фрэнсису сразу же стало стыдно. Темноволосый незаконнорожденный отпрыск Норфолка не сделал ему ничего плохого, а он попытался унизить его. И пока Фрэнсис держал в руке древний талисман, в его мозгу вспыхнула странная картина: девушка с прекрасными волосами, идущая через поле васильков, а рядом с ней темноволосый малыш, бегающий и собирающий для нее букет цветов: босоногий мальчуган, наслаждающийся свободой, черные кудри которого весело треплет ветер.

— Цыгане, — произнес он вслух.

Леди Вестон с любопытством посмотрела на него, но Фрэнсис больше ничего не сказал. Он надел цепочку на шею, и совершенно неожиданно для него самоцвет, прикоснувшийся к коже, оказался не холодным, а теплым и трепещущим. С глубоким вздохом облегчения Анна Вестон вскочила с постели.