Джейн передала ему девочку, он высоко ее поднял, а потом опустил так, что она своими ручонками обвила его шею. Пока он нежно ее обнимал, она отчетливо прошептала ему в ухо: «Томас». Он почувствовал озноб и много думал об этом на обратном пути в Гринвичский дворец.

Захарий с Джейн и дочерью махали ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду, затем они возвратились в свой большой, комфортабельный новый дом. Расположенный в сельской местности, на равнине, в доступном месте, всего в нескольких милях от Гринвичского дворца, он отлично устраивал их: Захарий легко мог добраться до дворца верхом или по воде. А те, кто хотел обратиться к нему конфиденциально, тоже могли приехать к нему без затруднений. Джейн до некоторой степени было удивительно, что ее отец отдал им этот дом в качестве свадебного подарка, да и вся история ее внезапной свадьбы с Захарием озадачила ее. Она никак не могла понять, почему отец вообще дал согласие. Иногда ей хотелось узнать, не околдовал ли его Захарий.

— О, Сапфира! — сказала она, опуская дочь в ванну, чтобы помыть ее — занятие, которое та очень любила. — Какой странный, прекрасный человек твой отец!

— О, это действительно так, — подтвердил Захарий, появляясь в дверях.

Джейн засмеялась и брызнула в него водой.

— Это отучит тебя подслушивать, — сказала она и вылила целую пригоршню воды на его нечесаные волосы, заставив его затрясти толовой, как собачонку.

— Сегодня ночью я преподам тебе урок хороших манер, — сказал он. — Так что поспеши. Я проголодался.

Встав в ванночке и держась ручками за край, заплакала Сапфира. Захарий подошел к ней и склонился так, что его глаза оказались вровень с ее глазами.

— Успокойся, дорогая, — сказал он, и дочь сразу же прекратила плакать.

— У тебя прекрасный подход к малышке.

— Да, я давно ее знаю. — Джейн пожала плечами. Как это часто случалось, она совсем не поняла, о чем он говорит.

Летом у них вошло в привычку прогуливаться по своему парку после обеда, и в этот вечер, когда они стояли на берегу и наблюдали, как солнце опускается за реку, легкий ветер донес плеск воды и скрип уключин.

— Гости? — удивилась Джейн.

— Да, — вздохнув, ответил Захарий. Присмотревшись, они заметили появление барки леди Анны Рочфорд. — Да ведь это — сама Анна! Что ей понадобилось в такой час?

— Я полагаю, посоветоваться с тобой.

— Боюсь, что да. Хотя это так не похоже на нее — просить о помощи. Должно быть, что-то произошло. — Джейн шагнула вперед, чтобы приветствовать и поцеловать кузину, отметив при этом ее необычайную бледность и напряженное выражение лица.

— Доктор Захарий, — без предисловий начала Анна, — мне надо срочно поговорить с вами. Случилось что-то очень странное. Я не хочу обижать тебя, Джейн, мне сейчас не до разговоров, пока я не переговорю наедине с твоим мужем.

Захарий слегка поклонился.

— Тогда не будете ли, миледи, так любезны последовать за мной? — И он повел ее на верхний этаж своего дома. Как и на Кордвейнер стрит, он предпочитал работать на мансарде, потому что именно оттуда, как он повторял, было ближе всего к звездам, управляющим ходом всей нашей жизни.

— Я слушаю вас, леди Анна, — сказал Захарий, — что так глубоко встревожило вас?

— Это, — ответила она, из глубины своего плаща достала необходимую книжицу и швырнула ее на стол, где лежали его магический кристалл, ветхая колода карт и астрологические чертежи. Захарий нагнулся, изучая книжку. Это было ужасно. У него не было сомнения, что то было творение черных сил, предсказывающих будущее и вселяющих ужас. На одной странице грубо, от руки была начертана буква «Г», и изображен король, принимающий угрожающе толстые размеры. На следующей странице, отмеченной буквой «К», была изображена королева, стенающая от отчаяния, ломая себе руки; и следующая — самая зловещая — изображала саму Анну, причем ее окровавленная голова лежала у ее ног.

— Где вы раздобыли это? — спросил он.

— Это было оставлено в моей спальне. Но как это попало туда, я не знаю.

— Кто-нибудь еще видел это?

— Моя главная фрейлина, Нэн Сэвил. Она страшно перепугалась.

— Еще бы. Так же, должно быть, напуганы и вы, миледи, потому что это черные силы.

Он посмотрел Анне прямо в глаза, но не заметил страха на ее лице, только необычайную бледность. Уже не в первый раз у Захария возникала мысль, что нельзя полностью отрицать то, что Анна знакома с нечистой силой.

— Почему вы приехали ко мне?

— Потому что, хотя я и успокоила Нэн, сказав, что это пустяк, мне в самом деле страшно. Захарий, я умру? Вы ничего не в силах сделать, чтобы помочь мне?

— Я начну с того, что предам это огню.

Он поднял книгу в одной руке и взял свечу в другую руку, но прежде, чем пламя коснулось одной из страниц, почудилось, что вся комната пришла в движение. Шкаф, в котором стояли стаканы, кувшины, наполненные травами, пестики и ступки, вдруг распахнулся, и все его содержимое стало с грохотом падать на пол и раскалываться. Магический кристалл был подброшен в воздух и наткнулся на окна, карты завертелись по комнате, как будто увлеченные смерчем.

— Что происходит? — вскричала Анна Болейн. Но Захарий не ответил. С побледневшими губами он выхватил из-за ремня свой кинжал, нацарапал на полу большой круг и потом другой — внутри него. Громадные напольные часы, стоящие в углу комнаты, поднялись и, как возмездие, стали двигаться прямо на него.

— Sator arepo tenet opera rotas![5] — запел он и бросился на пол, когда часы упали на него сверху.

— Войдите в круг! — закричал о Анне. — Ради Бога, скорее войдите! — Она, словно в трансе, повиновалась ему. Стараясь изо всех сил выбраться из-под часов, Захарий протянул руку, чтобы схватить немного вербены и укропа из всей этой кучи разбитых кувшинов, лежащих на полу. Затем пронзительно закричал:

— Salom arepo lemel opera molas![6] — И стал пробиваться к Анне, чтобы встать около нее.

— Рисуйте пентаграммы, — приказал он, передавая ей свой нож, и увидел, как она мигом поняла, что он имеет в виду. У него не было времени размышлять об этом, потому что он раскидывал ветви вербены между двумя кругами, постоянно отбиваясь от ударов.

— Уйдите, изыдите, силы зла, — повторил он вновь, но безрезультатно. Вихрь продолжался, пока он пробирался к безопасному месту возле Анны, которая в полуобморочном состоянии находилась в самом центре нарисованных четырех пентаграмм. Встав рядом и поддерживая Анну под руки, он отдавал себе полный отчет в том, что становится свидетелем дьявольского неистовства самых разнузданных сил, и если кто-то из них отважится покинуть созданное им укрытие, то мгновенно умрет. И, каким бы ни был он могущественным и сильным, он не знал, что ему делать. Его магическая сила была недостаточна, чтобы противостоять разбушевавшемуся неистовству злых сил.

Стулья разбивались о стены, а стол приподнялся в воздух и затем с оглушительным грохотом упал на пол. Захарий никогда раньше не испытывал ужаса, но сейчас ощутил это чувство. Он замкнул круг кинжалом после того, как вошел в него, так как знал, что, какой бы ни был сильный вихрь, ничто их не заденет здесь, но он не в силах был что-то предпринять, он мог только наблюдать, как темные силы грозят уничтожить все в комнате.

— Придите, помогите, силы добра, — с отчаянием снова произнес он и вдруг, к своему ужасу, увидел, что дверь приоткрывается.

— Джейн, не входи! — Завопил он. — Ради Бога, не входи! — Но было уже поздно. Его жена стояла в дверях с широко раскрытыми от страха и удивления глазами, а на руках у нее была отбивающаяся и кричащая Сапфира.

— Убери ребенка. Уходи! — снова закричал он, в то время как комнату заполнило большое облако зловещего зеленовато-желтого цвета. Но Джейн стояла как прикованная, она открыла рот, чтобы закричать, но от ужаса слова застряли у нее в горле. Руки ее ослабели, и ребенок вывалился на пол и пополз среди разбитых склянок и рассыпанных вербен, в беспорядке разбросанных по всей комнате. Казалось, девочку не пугают летающие вокруг нее предметы, и Захарий увидел, что дочь протянула свои крохотные ручки и начала играть с вербеной.

— Сапфира! — окликнул он. Она услышала его, беспомощно стоящего в магическом круге, и посмотрела — эти глаза показались ему страшно знакомыми. Она слегка улыбнулась в ответ и отчетливо произнесла, ни к кому не обращаясь:

— Убирайся. Потом она сунула свой маленький пальчик в укроп и написала: «JHS+». Внезапно наступила полная тишина, и зловещая книжка, тлевшая на полу на том же самом месте, вспыхнула пламенем и исчезла. В последовавшем оглушительном безмолвии Захарий посмотрел на дочь и поклонился. Это был поклон подмастерья мастеру, признание превосходства. Он понял, что стоит перед силой, самой могущественной из всех.

* * *

Из-за того, что Роза находилась в положении, Фрэнсис настаивал, чтобы она совершала свой переезд из Морсби в Виндзор — куда двор переехал на сезон летней охоты — на носилках, а он будет скакать верхом рядом с ней. Она немного поворчала, потому что была отличной наездницей, но его взгляд, выражавший неподдельное беспокойство, когда он убеждал ее: «Но, любимая, это ради нашего ребенка», — так растрогал ее, что она уступила и они просто выехали на два дня раньше, чем обычно.

— И сразу же скажем леди Анне, что ты хочешь оставить ее свиту.

Но при этих словах на лице у Розы появилось решительное выражение, с которым Фрэнсис познакомился уже очень хорошо.

— Нет еще, дорогой, моя полнота не так заметна. Я останусь при дворе до тех пор, пока живот не станет выглядеть неприлично.

— Но почему? Ты любишь поместье Саттон. Почему бы тебе не отдохнуть там, пока не родится ребенок.

— Потому что мне нравится быть при дворе летом — на охоте, на выездах. Я оставлю двор осенью.

— Я не понимаю, — сказал Фрэнсис.

Они прибыли в Виндзорский замок и опять оказались в том самом улье сплетен и слухов, в который превратился не только английский двор, но и другие королевские дворы Европы. Королева Екатерина располагалась в своих апартаментах со свитой, леди Анна — в своих, а король, более напряженный, чем обычно, метался между двумя покоями. Его самые старые слуги не могли вспомнить, чтобы он когда-нибудь раньше бывал в таком состоянии. Однако и в самой Анне Болейн Роза сразу заметила перемену. Эти глубокие, таинственные глаза приобрели новое выражение, в котором был и вызов, и что-то еще, непостижимое. Роза задумалась об этом, когда в первое после возвращения из Морсби утро доставала бархатный охотничий плащ госпожи.

— Вы довольны вашей поездкой, госпожа Вес-тон? — спросила Анна, в то время как одна из служанок расчесывала ее густые блестящие волосы, рассыпавшиеся по спине, что вызывало у Розы сравнение с черным водопадом.

— Да, миледи. Я получила большое удовольствие, — и она подошла и встала позади Анны. Плащ в изящных складках лежал на руках у Розы, смотревшей в зеркало на Анну. Та поймала ее пристальный взгляд, и именно тогда Роза определила то новое, что появилось в глазах госпожи. Она выглядела загнанной. Как будто она побывала в аду и, избежав Страшного Суда, вернулась с беспощадной решимостью действовать, несмотря ни на что.

— Почему вы так пристально смотрите на меня? — спросила Анна. — Считают, что глазеть на другого человека в зеркало — к несчастью.

— Нет, мадам, эта примета верна только для старых жен, — возразила Роза. — А я просто думала о том, как прекрасно лежат ваши волосы.

Это только наполовину было правдой, но, казалось, ответ вполне удовлетворил госпожу.

— Да, — сказала Анна, — страх перед неизвестностью — это для старух и дураков. Вы верите в приметы, Роза?

— Иногда, госпожа. Например, считают, что поместье Саттон проклято, вы не слышали об этом?

— Да, Фрэнсис говорил мне об этом несколько лет назад.

Всякий раз, когда Анна упоминала имя Фрэнсиса, Роза чувствовала, как у нее холодеет внутри и просыпается обида, но она ничего не могла поделать. Его близкие, дружеские отношения с возлюбленной короля раздражали. Потому Розе было непонятно, когда Фрэнсис сказал ей вечером в постели:

— Завтра задолго до рассвета король едет на охоту и просил меня и нескольких других придворных присоединиться к нему. Я думаю, нас не будет несколько дней.

— Миледи тоже собирается?

— Полагаю, да. Его Светлость, вообще-то, не распространяется на эту тему. Кажется, он что-то скрывает.

— Она ни о чем не говорила мне.

— Я вспомнил. Король написал письмо моему отцу, и он хотел, чтобы ты лично доставила его в поместье Саттон.

— Я? А почему же он не пошлет гонца?

— Я не знаю, Роза. Готовится что-то странное.

— В каком плане?