Во время торжественного шествия, по мере приближения к королевскому трону, Анна сделала три глубоких реверанса и наконец преклонила перед королем колени. Представитель Ордена передал грамоту королю, тот в свою очередь передал ее своему секретарю епископу Винчестерскому, который был не кем иным, как доктором Стефаном Гардинером. Как, подумал Ричард Вестон, этот человек высоко взлетел после падения Уолси. Откашлявшись, епископ начал громко читать грамоту.

Король торжественно поднялся и надел на плечи Анны парадную церемониальную мантию, затем увенчал ее голову искусно выполненной небольшой короной. Она оставалась коленопреклоненной перед королем, пока член Ордена монотонно читал грамоту. Но двор уже будоражило от внутреннего возбуждения. Слово «законнорожденный» было опущено из древней формы указа. Таким образом, выходило, что если маркиза Пемброук — такой титул только что даровали леди — родит ребенка и вне брака, то к нему перейдет ее титул и права на ее владения.

Так вот в чем дело! Ее недруги обменивались понимающими взглядами. Теперь он никогда не женится на ней. Она потерпела поражение, а любой ребенок, которому давал жизнь король, уже был всем обеспечен. В стане сторонников Болейн это вызывало такой же интерес. Означало ли это конец восхождения их госпожи к власти? Или это было просто очередной ступенькой наверх?

Анна, все еще стоящая на коленях, как кандидат на вступление в Орден, отдавала себя отчет во всем происходящем. Она собиралась с силами. Они не смогут ничего прочитать на ее лице, когда она встанет с колен и повернется лицом к залу. И вот момент испытания наступил, потому что секретарь закончил чтение, и наступила тишина. Король сам помог Анне встать с колен, держа ее грамоту о вступлении в класс титулованной аристократии Англии и дарственную на 1000 фунтов стерлингов в год пожизненно. Все было совершено.

Не глядя ни направо, ни налево, а только прямо в глаза Генриха, с самым смиренным видом она поблагодарила короля за высокую честь, оказанную ей. Затем, с высоко поднятой головой, украшенной блестящей диадемой со сверкающими бриллиантами, она отступила, повернулась и вышла из зала — ее шлейф несла Нэн Сэвил. Со своей свитой Анна удалилась под звуки труб и горнов; двор остался в неведении о ее сокровенных мыслях.

— Что это значит? — прошептала Маргарет Ли, когда они следовали за новой маркизой.

— Я не знаю, — ответила Роза Вестон. — Я спрошу Фрэнсиса, что он думает обо всем этом. Он… близок… к ней.

Маргарет бросила на нее беглый взгляд, но ничего не сказала.

В приемном зале французский посол наклонился к Суффолку и, благо король был уже далеко и не мог ничего слышать, задал ему точно такой же вопрос.

— Она погибла! — радостно прошептал Суффолк. — Возможно, она беременна, и он попросту расплачивается с ней. Что касается меня, то я был бы рад ее изгнанию.

— Ради Бога, не так громко, — вмешался Норфолк. — Здесь полно тайных агентов. К тому же вы ошибаетесь. Эта особа будет сидеть на троне, запомните мои слова.

Суффолк расхохотался, но при этом все же понизил голос.

— У герцога есть незаконнорожденный сын, который предсказывает будущее по звездам, ваше превосходительство, — сказал он. — Клянусь, он знает, если кто-то откупоривает бутылочку в соседнем графстве. У звезд для каждого из нас предопределен свой путь. Не так ли, Томас?

Говард презрительно посмотрел на его широкий нос.

— Нельзя сказать, что предсказания моего сына безошибочны, — ответил он. — Но, кажется, он осведомлен о том, что должно произойти, и уже оказывался прав в своих предсказаниях.

Посол заинтересовался.

— Я бы очень хотел посетить его, — сказал он. — Я всегда восхищаюсь подобными вещами. Может быть, вы будете так любезны и поможете устроить мне встречу с вашим сыном, лорд герцог.

Суффолк, слегка надувшись, сказал:

— Все это вздор, по-моему. Гадание по стеклу, мистические карты! Это все для старух и молодых простушек. Прошу прощения, господин посол.

Де ла Помрай пожал плечами так по-французски, что это заставило Норфолка ухмыльнуться.

— Каждый имеет право на свою точку зрения, лорд Суффолк. Но я никогда бы не стал шутить с неизвестностью. И по правде говоря, у моего короля есть свой собственный придворный астролог.

— Конечно, он — француз, — сказал Суффолк, как будто этим все можно было объяснить, и продолжал бормотать.

— Я думаю, мой сын будет присутствовать на вечере у маркизы Пемброук, ваше превосходительство, — сказал Норфолк. — Там я и представлю вас.

Де ла Помрай поклонился в знак согласия.

— Вы очень любезны, милорд. Возможно, я спрошу его о будущем Англии, а также о своем собственном.

Он рассмеялся, но его глаза были настороже и не улыбались.

— Я очень сомневаюсь, что он скажет вам.

— Но я так понял из того, что вы только что сказали, что госпожа маркиза станет королевой, несмотря на сегодняшнюю странную церемонию.

— Я только выразил свое мнение, — уклончиво ответил Норфолк.

Но француз был стремителен и находчив. Не только из-за его дипломатического искусства король Франции Франциск назначил его послом в Англию в то время, когда там происходили самые грандиозные изменения, которые когда-либо переживала страна.

— Во всяком случае, лорд герцог, — сказал де ла Помрай, кланяясь вновь, — я совершенно убежден, что ваш сын-астролог дает вам советы. Было бы неразумно с вашей стороны, если бы вы не спрашивали его, не правда ли, сэр? Всего вам доброго. Мне необходимо переговорить с доктором Гардинером, он как раз идет сюда, не возражаете?

И он удалился, сверкая кольцами и источая аромат тонких парижских духов.

К двум часам дня во дворце все стихло. Были слышны голоса лишь в часовне Святого Георгия перед покоями Его Светлости; новая маркиза, тем не менее, благоразумно оставалась в своих апартаментах; оба не могли не думать о предстоящей ночи, и каждый по-своему страшился этого.

Генрих думал: «Боже милостивый! Должно было пройти шесть лет, прежде чем свершилось мое желание. Шесть долгих лет».

Он не мог думать без содрогания о том, как ужасно заканчивались его отношения с Екатериной. Каким униженным он себя чувствовал, каким обессилевшим, когда потерпел неудачу в том, в чем мужчины всегда видят подтверждение своей мужской значимости. Господи, в каком беспокойстве он пребывал, страшась бессилия. И потом эта тайная, боязливая беседа со своим главным врачом, доктором Кромером.

— Но простите меня, ваша светлость, так же ли у вас с… с… другой леди?

— Нет другой леди, — сухо отрезал король. — Только королева. — Каким образом у него мог быть еще кто-то, если он стремился обладать только ею — этой миниатюрной темноволосой дочерью кентского рыцаря?

— Я понимаю.

Доктор Кромер задумчиво теребил пальцами бороду. Он впервые в жизни оказался в таком щекотливом положении. Одно неверное слово — и можно закончить свои дни в Тауэре, но, несмотря ни на что, он должен выполнять свои обязанности врача по отношению к своему пациенту, будь это пахарь или король.

— Ваша светлость, — снова попробовал он, — а бывает все, как надо, когда ваша светлость… ээ… возможно… ээ… помышляет об этом?

— Помышляю? — непонимающе повторил Генрих.

«О, Боже, как он может быть таким бестолковым?» — подумал Кромер.

— Думаете… приятные мысли.

«Теперь он должен понять меня, просто должен!»

— О, понимаю!

Генрих ухмыльнулся, глядя на него. Он мог быть очень привлекательным, совсем по-мальчишески, когда хотел этого.

— Да, доктор Кромер. Все в порядке со мной в такие минуты. И также, когда я целую… одну особу.

— Тогда, Ваша Светлость, я боюсь, что причина кроется в Ее Светлости. Прошу прощения, Ваше величество, но я обязан говорить правду.

Какое облегчение после выговоренного! И еще большее облегчение чувствуешь, видя улыбку короля.

— Значит, я не потерплю неудачи, если «одна особа» даст свое согласие?

— Вам не нужно этого бояться, Ваша Светлость.

Но как мог предположить Генрих, что «одна особа» будет из года в год томить его ожиданием. И вот теперь он будет лежать в своей огромной постели и молиться о том, чтобы ночью, когда она наконец окажется рядом с ним, он был бы в состоянии совершить то, о чем так безудержно мечтал. Обладать ею — страстно, грубо отплачивая ей за то, что она тысячу раз отказывала ему. Будь он менее щепетильным, он попросил бы снадобья у доктора Кромера или даже у этого знахаря Захария — внебрачного сына Говарда. Но, сделав так, он объявил бы всему миру, как близка его желанная цель — обладание его возлюбленной Анной. Но он слишком любил ее, слишком лелеял, чтобы допустить даже намек на подобные сплетни. Он должен верить во все, что было для него священным, и пусть Бог простит его, но самым сокровенным была любовь к Анне.

Она после окончания церемонии попросила своих служанок освободить ее от парадных одежд и теперь лежала в своей постели только в белых нижних юбках, ярко-красная мантия — такая прекрасная, но такая тяжелая — лежала в стороне. Ей хотелось закричать: «Как это — лежать нагой рядом с мужчиной? Скажите мне правду?»

Но разве она могла это сделать? Она, представляющая собой будущее Англии. По милости Божьей, если ей хватит мужества, и сегодняшняя церемония не станет предвестником полного провала. Разве могла она говорить об этом с кем-либо из своих фрейлин?! Но, когда Роза Вестон задвигала тяжелые занавеси на окнах в ее спальне, она пересилила себя и решила все-таки заговорить, хотя это было совершенно не в ее характере.

— Мадам Вестон, однажды вы сказали мне, что нежно любите Фрэнсиса.

— Да, госпожа маркиза.

Она почувствовала напряженность в ответе и в который раз подивилась своей неспособности сближения с особами своего пола.

— Скажите мне…

— Да, госпожа?..

Роза совсем ничего не делала, чтобы как-то помочь ей.

— Есть ли какая-то прелесть в замужней жизни?

— Да, госпожа, — донесся ответ, и теперь она почувствовала в ее голосе ледяной холод и удивилась, чем могла испортить ей настроение. Она села в постели и посмотрела на свою фрейлину.

— Я не хотела вас обидеть, — произнесла Анна несвойственным ей смиренным тоном.

— Конечно, моя госпожа!

Теперь занавеси были почти задвинуты.

— Это все, моя госпожа?

— Да, — ответила Анна, вдруг почувствовав себя утомленной от всего этого. — Да, все.

Как приятно было опуститься на подушку и, просто закрыв глаза, отгородиться от прочего мира. Если бы только ей не нужно было больше открывать их. Если бы она могла сейчас выйти из игры, как бы она облегчила жизнь всем участникам разыгрываемой драмы. Екатерина была бы со своим обожаемым Генрихом; с честью закончился бы спор с Римом; погасла бы вынашиваемая народом Англии ненависть. Нан Буллен, маркиза Пемброук, могла бы спокойно спать в земле, породившей ее.

— Иди, — сказала она вслух, но это не относилось к Розе Вестон — это было обращение к ней самой.

— Как прикажете, госпожа.

Анна была слишком далеко, чтобы расслышать резкость в ее ответе.

Фрэнсис не задумывался почти до вечера о том, что Розы нигде в замке не видно. Встретив Нэн Сэвил, он узнал, что госпожа уже давно уединилась в своих покоях и отпустила фрейлин, и без особого воодушевления начал искать Розу. Но во время этих поисков он наткнулся на своего шурина, Уолтера Денниса, и предложил ему сыграть партию в шахматы — так как спортивные занятия по воскресеньям были запрещены — и провел с ним около часа. К тому времени искать Розу было слишком поздно, потому что ему надо было присутствовать на ужине у Его Светлости.

— Скажи Розе, что я искал ее, — бросил он Уолтеру при расставании.

Он успокоил себя тем, что он же искал ее. С какой-то тяжестью на сердце он отправился в свою комнату, чтобы переодеться к ужину, и там он обнаружил ее, лежащую в темноте, свернувшуюся калачиком, как маленький ребенок. Она не спала, но ничего не сказала ему.

— Анна, — сказал он. Его удивление было так велико, что он назвал ее настоящим именем.

— Если ты ищешь свою госпожу, — ответила она, — то она отдыхает в своих апартаментах. Почему бы тебе не пойти к ней? Как раз посудачите о прелестях замужества!

Сказав это, она горько рассмеялась и повернулась к нему спиной. Как все благородные люди, Фрэнсис, теряя самообладание, уподобился урагану.

— Боже мой, Роза, — закричал он, — это самые невероятные и несправедливые бредни. Ты понимаешь, что говоришь, или ты потеряла остатки своего угасающего разума?

Она села и закричала на него в ответ:

— Как ты смеешь называть меня сумасшедшей, ты — порочный человек?

Она вскочила с кровати, подбежала к нему и стала бить его кулачками по голове и лицу.