Фрэнсис таращил на него глаза.

— Но, может быть, пройдет еще лет десять, а то и больше.

— Да. Но слушайте меня — никогда не снимайте с себя амулет моей матери и заговоренный камень Жиля. Они имеют громадную силу.

— Разве я в опасности?

— Они защитят вас до тех пор, пока Сапфира наберет силу. А теперь больше не волнуйтесь. Будет сделано все, чтобы противостоять проклятию. Думайте о ребенке, который должен появиться. Это лучше.

И Захарий подошел к маленькому деревянному сундучку, который не выпускал из рук во время любых странствий, открыл его, вынул две бутылочки с жидкостью, которую он приготовил маркизе.

— Что это?

— Я это дал вашей сестре, леди Деннис, и разве она не родила сына?

В изумлении Фрэнсис покачал головой:

— Доктор Захарий, вы — всемогущий!

Знакомая ухмылка бесенка появилась на лице Говарда.

— Едва ли. Я думаю, ваш шурин, Уолтер, тоже неплохо играл свою роль. Придется постараться и вам.

Фрэнсис улыбнулся.

— Вы опекаете меня, сэр? Ручаюсь, едва ли вы намного старше меня.

— Возможно, лет на шесть, но я мудрее.

— Хорошо, Мафусаил, — ответил Фрэнсис, — поручение, с которым я пришел от Его Светлости, состоит в следующем… Вы хотите, чтобы я передал его теми же словами, которыми оно было сказано?

— Да.

— Скажите, что сыну Томаса Говарда не следует на прием надевать свой страшный плащ, и пусть он по своим волосам пройдется расческой.

Захарий кивнул.

— Передайте Его Светлости, что от плаща я с неохотой, но откажусь, а вот с прической неизбежны затруднения. В редких случаях, когда моя жена предпринимает на них атаку, она достигает незначительного успеха. Кроме того, у меня нет расчески.

— Я не предлагаю вам взаймы мою: слуга принесет вам новую, — сказал Фрэнсис.

Уже стемнело к тому времени, когда Захарий вышел из башни Бошамп и направился по булыжной мостовой этой необычной цитадели — обнесенной стеной и, очевидно, неприступной крепости — города Кале. Он никогда в жизни не видел ничего подобного. С внутренней стороны громадного внешнего вала бастионов и башен ряд за рядом располагались узкие улочки, вдоль которых стояли дома, церкви, магазины, ратуша, казначейство, большой рынок, замок и обычное скопление постоялых дворов и публичных домов. И все это было обрамлено мощным каменным укреплением. Захарий с изумлением глядел на все вокруг, медленно проезжая на коне в сторону ратуши на торговой площади, где располагалась резиденция Генриха VIII и должен был состояться прием.

Казалось, из каждого окна в каждом доме свешивался флаг, потому что этим вечером повсюду развевались знамена, кружились в водовороте разукрашенные подвески с изображением львов, символов Англии, и геральдических лилий. И через определенные промежутки вдоль укрепленных стен и зданий затейливой формы были укреплены горящие факелы, чтобы многочисленные члены двора, приехавшие на встречу Его королевского Величества со своим королевским братом во Франции, могли видеть в октябрьской темноте дорогу, ведущую к казначейству, на котором, как на средневековом торговом дворце, были вывешены знамена. А площадь торгового центра была украшена ковром из цветов и зелени, и главным во всем этом великолепии было здание ратуши.

Очутившись здесь, Захарий почувствовал, как будто оказался в сказочной стране, потому что мастерски разработанный план убранства крепости, изобретательно воплощенный умельцами города, предусмотрел все мелочи, не жалея средств, лишь бы склонить Франциска Французского признать, возможно, даже вызвать у него поклонение самому дорогому сокровищу короля — Анне Болейн. Стены зала, где должен был происходить прием, были полностью закрыты вышитыми серебром тканями, а чтобы скрыть места швов, золотых дел мастера создали водопад из золотых нитей, инкрустированных бриллиантами и жемчугами. Для освещения громадного обеденного стола двадцать люстр со свечами — десять золотых и десять серебряных — были подвешены к потолку на цепях, выполненных из тех же металлов. Эффект был поразителен. Захарий, до десяти лет лазивший по заборам, а потом ведущий все-таки очень простую жизнь, был потрясен. Сегодня он не стал выставлять себя пугалом и был рад, что Джейн настояла, чтобы он взял во Францию новый, хотя и довольно пестрый, камзол и что он послушался приказа короля и не надел свой плащ. Одеваться эксцентрично при дворе в Лондоне — это одно, но здесь, среди этого сказочного великолепия, это было бы нелепо.

Чарльз Брэндон, герцог Суффолкский, увидев входящего Захария, повернулся к Норфолку и сказал:

— Боже мой, Том, вот пришел твой внебрачный сын, похожий на сливу. Почему у него такая странная прическа?

— Я полагаю, что он сражался с расческой, — ответил Норфолк, рассмеявшись против собственной воли. — Но не говорите ему ничего, Чарльз. По его меркам он выглядит прекрасно.

Брэндон загоготал в бороду.

— Сохрани нас всех, Господи. Посмотрите на этих расфуфыренных павлинов. И ради чего? Чтобы Генрих мог выставить на показ свою…

— Я вам говорил тысячу раз, — зашипел Норфолк, — говорите потише.

— Я прямо сказал ему это в Англии, — ответил Брэндон. — Это нам слишком дорого обходится и может вовлечь нас в Бог знает какие отношения с Францией. А в ответ он послал меня собираться. И все это ради того, чтобы доставить ей удовольствие. Она решила устроить эту встречу. По этому случаю она получила драгоценности Екатерины. Поверьте, Том, я всего этого не перевариваю.

— Конечно, это возмутительно, — согласился Норфолк. — Но она спокойно оставалась здесь в Кале, в то время как он ездил в Булонь. Вы должны согласиться, Чарльз, что ведет себя она достойно.

— Да, достойно. Хотя, без сомнения, она в ярости. И сегодня вечером она также не выйдет. Бог знает, когда она собирается встретиться с королем Франциском. Хотел бы я знать, в какую игру она играет со всеми нами сейчас.

И, тяжело ступая, он отошел в раздражении, оставив Норфолка с Захарием, который подошел к ним в своем камзоле и штанах ярко-желтого цвета — в одеянии, от которого глаза Говарда полезли на лоб.

— Лорд герцог, мой отец! — приветствовал Захарий, кланяясь.

— Мой дорогой мальчик. Ты благополучно доехал?

— Прекрасно, милорд, прекрасно, очень приятно.

— Но, как я слышал, уже успел ввязаться в историю?! Сэр Фрэнсис Брайан тут всем рассказывает, как ты ударил его в живот, а потом украл его лошадь.

Довольный Захарий ухмыльнулся:

— Да, это был замечательный миг — видеть, как он лежит распростертый на земле и с него слетела вся его спесь.

— А из-за чего же вы повздорили?

— Ничего особенного, просто я не в восторге от его манер. Он любит лишь себя и никого больше, запомните мои слова.

Норфолк вздохнул:

— Тебе следует избегать его, Захарий!

— Буду стараться.

— Добавлю его к своему черному списку, — озабоченно сказал Норфолк.

Но голос Томаса Уатта, восторженного кузена Анны Болейн и шурина Захария, прервал их разговор.

— Глаз содрогается,

И сердце бьется едва-едва

Скажите же мне, умоляю,

Человек это или просто айва?

— Изысканно, — пробурчал Норфолк. — Очень даровито, Томас.

Краешком глаза он мог видеть, что сын нахмурился, и, зная строгость Его Светлости, когда дело касалось поведения придворных, он торопливо добавил:

— Мы высоко оцениваем вашу оду, посвященную одежде Захария. Она ведь в честь одеяния Захария, не так ли? Честно говоря, я считаю ваши стихи настолько остроумными, что иногда совсем не могу понять их. Всего доброго.

И, взяв сына под локоть, он увел его прочь, чтобы избежать назревавшей перепалки. К его облегчению громко затрубили английские трубачи, оповещая, что приближается король Генрих, а ответные звуки их французских коллег не замедлили сообщить, что монарх приближается к дверям ратуши, чтобы приветствовать короля Франции. Как только музыканты вступили в большую украшенную галерею, в зал вошел французский король со своей свитой, и герцог заметил, что Франциск I бегло скользнул взглядом по собравшимся, по-видимому, пытаясь увидеть маркизу. Но ему пришлось разочароваться. Анна держала свое слово: ничто не напоминало о ней и за блестящим банкетным столом: для нее не было приготовлено места между монархами. Вместо попыток сделать свое присутствие заметным, женщина, ради которой и замышлялось все это великолепие и встреча монархов, казалось, довольствовалась тем, что скромно пребывала в своих апартаментах, а ее прекрасные наряды и драгоценности королевы Екатерины так и лежали без дела.

Норфолк увидел, как Франциск прошептал что-то королю Англии на ухо, и оба посмотрели через зал на его сына. Он заметил выражение изумления и недоверчивости на лице давно ничему не удивляющегося француза. Без сомнения, посол рассказал ему о чудачествах астролога, но он явно не был готов встретить что-либо похожее на Захария. Герцог поймал себя на мысли, что самым большим его желанием сейчас было бы, чтобы эти ужасные штаны и камзол оказались на дне гавани Кале. Но в довершение всех бед, теперь оба короля направлялись к ним, и губы Франциска что-то шептали. Норфолк инстинктивно собрался, чтобы исправить положение, но он уже мало чем мог помочь. Весь двор следил за происходящим — всем сразу стало известно, что французский монарх проявил повышенный интерес к знаменитому астрологу из Англии.

Захарий с удивительным изяществом склонился, чтобы поцеловать руку Франциска, а когда поднялся, посмотрел прямо на французского короля. И так же, как много лет назад архитектор Да Тревизи, король Франции ощутил, что от стоящей перед ним фигуры с взъерошенными волосами исходят энергия и сила. Глядеть пристально, глубоко в глаза Захария значило почувствовать, что в мире присутствуют невидимые вещи — фигуры, окутанные туманом, молчаливо движущиеся тени, отдаленные шепоты в полупустых церквях.

— У вас большие познания, — медленно произнес Франциск. — Не поделитесь ли вы частью их со мной?

Захарий опустился на одно колено:

— Мои знания всегда к услугам тех, кто их ищет, Ваше Величество.

Франциск кивнул головой.

— Благодарю вас, астролог, — сказал он.


По дороге из своего дома в Ист Хорсли в поместье Саттон Генри Ниветт думал: «Какой же я дурак. Вот уже два года она замужняя женщина, и тем не менее я не могу упустить самый незначительный повод, чтобы искать встречи с ней. Такая неотвязная любовь никому не приносит добра».

И хотя такие мысли не выходили у него из головы, он настегивал своего коня, потому что только за день до этого к нему дошло известие о том, что Роза Вестон оставила двор и приехала в поместье Саттон из-за недомоганий. Он только что вернулся из поместья своего отца в Норфолк и узнал об этом от слуги.

— Говорят, хозяин, что она не в себе после того, как потеряла своего ребенка!

— Но это было почти год назад, не так ли? — ответил Генри, снимая запыленную в дороге одежду, чтобы помыться; большие кувшины с горячей водой и деревянная лохань уже были принесены в его спальню.

Генри вдруг остановился, расстегнув рубаху только наполовину.

— В таком случае мне лучше посетить поместье Саттон завтра, — сказал он и, заметив, что слуга смотрит на него пристальным взглядом, добавил, как всегда бывало с ним, еще больше выдавая свои чувства:

— Ее муж ожидает этого от меня. Сейчас он находится с королем в Кале.

— О, тогда вы составите ей прекрасную компанию. Без сомнения, она одинока в этом огромном доме.

Генри почувствовал, что его шея и щеки предательски запылали.

— Конечно, если сэра Ричарда и леди Вестон нет в поместье…

— Они там, хозяин. Но вы единственный там ее возраста. Я думаю, съездить туда — ваш долг.

Бедный Генри благодарно взглянул на него.

— Я думаю так же, Роб. Как друг господина Фрэнсиса, я обязан сделать это.

Его слуга притворно вздохнул.

— Это будет христианское проявление доброты, сэр.

Он повернулся спиной и нагнулся над лоханью, озабоченно пробуя, насколько горяча вода, чтобы его смущенный хозяин не заметил у него на лице широкой ухмылки.

И вот теперь Ниветт едет через саттонский лес, осталось миновать последнюю дубраву, и перед его взором раскинется замок Саттон. В свежем октябрьском воздухе неподвижные столбики дыма из труб поднимались над покрасневшими редкими листьями деревьев в саду, торчавшими, как указательные флажки. Терракотовая кирпичная кладка особенно хорошо смотрелась на фоне золотого осеннего поля после уборки урожая. Ниветт замедлил ход коня. Разве мог дворец сэра Ричарда не захватить воображение даже глупейшего из смертных?! А именно таковым он и считал себя сейчас — самым глупым и самым надоедливым. И в то же время каждый раз, когда он видел замок Саттон, он ощущал воодушевление. И это началось даже до того, как он впервые увидел Розу и как мальчиком влюбился в нее. Но теперь мысль о том, что она находится в доме — одинокая и подавленная, — заставила его снова поспешить, сердце радостно забилось.