Его принимала в Большом зале леди Вестон, сэр Ричард уехал покататься верхом. У Генри мелькнула мысль, что она как-то необычно взглянула на него, и, когда Роза спустилась по большой лестнице и подала ему свою руку для приветственного поцелуя, он был уверен, что хозяйка дома странно посмотрела на них.

Анна думала: «Как это похоже на мой сон. Они вдвоем, вместе, без Фрэнсиса. Я бы не хотела, чтобы он навещал нас — почему-то это пугает меня».

Но потом к ней вернулось доброе расположение. Изо всех мужчин на земле Генри Ниветт, без сомнения, был самым добродушным, менее всех способным причинить зло, предать или добиваться взаимности у жены своего друга — тут не могло быть ни малейшего сомнения.

— Я был бы очень рад, леди Вестон… и, если вы позволите… могу я пригласить Розу покататься верхом? Я думаю, прогулка на воздухе пойдет ей на пользу и…

Его слова вырвались залпом, он задохнулся и почувствовал, что снова покраснел от смущения.

— Да. Да, конечно.

Но в ее голосе было сомнение и холод от какого-то нелепого страха в крови. Генри уловил интонацию.

— Конечно, если вы считаете, что езда верхом будет слишком утомительна для нее, я…

Это было не похоже на Анну Вестон, но она ответила резко, что удивило даже саму ее:

— Да, это, возможно, слишком утомит Розу. Доктор Бартон прописал ей вести спокойную, размеренную жизнь.

— Тогда Генри может пройтись со мной по Длинной галерее, — сказала Роза. — Обещаю, если почувствую себя нехорошо, я присяду.

Когда они с Генри отошли и их никто не мог услышать, она проговорила:

— Мне кажется, моя свекровь на что-то сердита. Возможно, они поссорились с сэром Ричардом.

— А может быть, это из-за моего приезда. По правде говоря, кажется, она совсем не рада видеть меня. Я чувствую, что вызываю у нее раздражение.

Роза рассмеялась.

— О, Генри, ну как вы можете кого-то раздражать? Добродушнее и любезнее вас нет человека на земле.

— Как безрадостно звучит это для меня. Я не хочу выглядеть глупым, Роза.

Она хотела сказать: «Ты не прав», но слова замерли у нее на устах, потому что они в самом деле всегда думали о нем как о преданной, но не слишком смышленой собаке. Но его настороженные, горящие глаза ждали одобрения. И Роза солгала:

— Вы никогда не могли быть глупым. Ваша доброта придает вам яркость. Вы — замечательный друг.

Он неожиданно поднес ее пальцы к губам и поцеловал их, и в это мгновение она поняла совершенно точно, что Генри любит ее, поняла, почему леди Вестон забеспокоилась, и сердцем почувствовала, что если еще какое-то время будет в разлуке с Фрэнсисом, то легко может случиться так, что она станет наслаждаться счастьем, оказавшись в стремительном потоке обожания, исходящем от этого надежного, непоколебимого мужчины, так отличающегося от своего друга Фрэнсиса, как свинец от ртути. Она мягко отстранила свою руку.

— Думаю, что я уже скоро смогу вернуться ко двору, — сказала она.

— Но вы достаточно хорошо себя чувствуете? Что вам советует доктор Бартон?

— Доктор Бартон подлечивает меня своими микстурами. Я думаю, что он слишком уж боязлив.

— Вы скучаете по Фрэнсису? — вдруг спросил он.

Она повернулась и посмотрела на него.

— Да, Генри, скучаю. Я думаю, возможно, человек только тогда понимает, как сильно он любит другого, когда находится в разлуке с ним. Вы испытывали это когда-нибудь?

— Да, — ответил он и, отвернувшись, уставился в окно в конце галереи.

— Я думаю, что вела себя глупо, когда была в последний раз при дворе. Я не должна жить прошлым. У меня еще будут дети.

— Я уверен в этом.

Он бы отдал все на свете, только бы быть отцом ее детей. Он представил себе веселого маленького сына, коренастого, как он сам, и дочку, прелестную, как Роза.

— Ревность стала причиной этого, Генри. Я приревновала его к миледи.

Он перестал смотреть в парк и повернулся к ней.

— Господи, ревновали к ней? Но, по сравнению с вами, она безобразна.

Он так простодушно сказал это, что Роза расхохоталась.

— Вам надлежит быть более уважительным. В миледи нет ничего безобразного. Мужчины обожают ее, уверяю вас.

— Это что-то другое. У нее, конечно, много поклонников…

— …Одним из которых является Фрэнсис.

Ниветт подумал: «Сейчас я мог бы посеять между ними раздор, заронить сомнение, которое всегда будет в ее мыслях, и таким образом смог бы завоевать ее — если не жениться, то получить блаженство в постели».

Но как он мог подавить все, что было так естественно для него? Его честность заговорила в нем.

— Фрэнсису она нравится, это правда. Но у вас даже мысли не должно быть, что он влюблен в нее. Ведь как только он потеряет вас, то пропадет.

— Вы вправду так думаете?

— Клянусь Пресвятой Девой, это так!

— Но он был в ярости, когда я покидала двор, и с того дня я не видела его.

— Я встретился с ним, когда он отправился на корабле во Францию, он был очень приветлив. Вам нечего бояться.

Она протянула руку и коснулась его руки.

— Спасибо, Генри, — сказала она.

— Вы же знаете, что всегда найдете во мне друга. Помните об этом, Роза. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом, если вам потребуется моя помощь.

Роза улыбнулась ему.

— А если вы женитесь, ваша жена тоже будет моим другом?

— Несмотря на страстное желание моих родителей, я не собираюсь жениться — если только она не будет похожа на вас.

— Льстец! — воскликнула она и побежала по Длинной галерее, и песня, которая месяцами молчала внутри нее, вдруг прорвалась на ее уста.


Прошло уже три дня, как Захарий приехал в Кале; три дня, в течение которых он много и усердно работал: Утром следующего дня после первого приема Генриха Тюдора он явился в казначейство, где находилась резиденция французского короля, — и его почти сразу же проводили в кабинет, где Франциск сидел за столом, разбираясь в государственных бумагах. Он посмотрел на Захария, когда тот вошел, а затем поднялся, чтобы приветствовать его.

— Мой дорогой молодой друг, — сказал он по-французски, — с большим удовольствием приветствую вас. Жажда знаний — в любых областях — всегда увлекала меня.

Захарий поклонился, он не мог противостоять искушению и воспользовался трюком, который сам придумал, чтобы производить впечатление на почтенных леди при дворе: в его руках появилось магическое стекло и мистические карты.

Рассмеявшись, Франциск зааплодировал.

— Глубокие карманы в вашей одежде, не так ли?

Захарий кивнул и улыбнулся.

— Я думаю, однако, что остальное ваше искусство гораздо большая тайна для человечества. Расскажите мне, как вы овладели этими силами.

Захарий покачал головой.

— Ваше Величество, я не могу говорить. С того времени, как я себя помню, мать открывала мне сокрытые тайны жизни, и, раз я был ее сыном, она передала мне дар ясновидения. Я сразу понимал то, о чем она мне рассказывала. Затем отец отослал меня к одному ученому, который не только научил меня читать и писать, обучил латинскому и греческому языкам, но и показал мне, как могущественные звезды, совершая свой путь на небесах, оказывают влияние на жизнь королей и простых смертных.

— Итак, я не смогу постичь ваше искусство?

— После многих лет учебы, Ваша Светлость, вы сможете хорошо познать тайны небесного свода, но я сомневаюсь, что вам удастся, держа магическое стекло в одной руке, узнать, осязая будущее, то, что неизбежно должно произойти.

Франциск улыбнулся и показал Захарию на стул.

— А вы предскажете мне мою судьбу?

— Конечно.

— Даже если она будет несчастной?

— По ритму, окружающему вас, я знаю, что ничего плохого Вашу Светлость не ожидает. Но разрешите, я посмотрю внимательней.

Король Франции наблюдал за тем, как смягчилось лицо Захария, погруженное в призрачное безмолвие, стекло отсвечивало на его черном плаще. Он молчал долго, потом заговорил.

— Ваша Светлость, ваше имя будут помнить в веках не за блестящие победы в войне, и страдания, приносимые войной, быстро забудутся. Ваше имя будут помнить за то, что вы дадите миру благодаря вашей любви к искусству. Вы уже пригласили во Францию и поддержали человека по имени Леонард…

— …да Винчи?

— Дарование которого выше понимания простых смертных. И еще два великих художника — Рафаэль и Тициан — достигнут величия благодаря вашему покровительству. За это человечество всегда останется у вас в долгу. По великим законам вознаграждения ваша собственная жизнь всегда будет яркой и захватывающей. Вы есть и всегда будете любимцем многих женщин, одна из них — самая прекрасная женщина в мире, хотя она никогда не улыбается.

Франциск засмеялся. Его изысканная госпожа Диана де Пуатье — волею судьбы, еще и любовница его сына — не только никогда не улыбается, но вообще имеет особенность не обнаруживать никаких эмоций.

— Улыбаться или хмуриться, смеяться или плакать — все это вызывает на лице появление морщин, — втолковывала она ему однажды, глядя на свое безупречное отражение в зеркале. — У вас, Франциск, в общем очень циничное выражение. У вас появляются морщины, и вы умрете молодым. Я же намереваюсь всегда оставаться такой, как выгляжу сейчас.

И она этого добилась-таки. При французском дворе поговаривали, что она занимается магией, чтобы совершить чудо, но на самом деле единственное, что она предпринимала, это пристально взирала на тех, с кем разговаривала, своими большими голубыми глазами, не позволяя себе ни малейшего намека на то, что происходит в ее душе. Диана де Пуатье каким-то образом раскрыла секрет вечной молодости и хранила его — каким бы он ни был — за бесстрастной маской.

Вспомнив ее слова, Франциск спросил:

— Я умру молодым?

— Нет, Ваша Светлость, но вы и не доживете до преклонных лет. Вы покинете этот мир в среднем возрасте.

— А каков мой удел здесь, в Кале? Мой королевский брат склоняет меня одобрить его женитьбу на госпоже маркизе, но я в нерешительности. Она станет королевой, Захарий? Куда все это приведет?

В первый раз за время разговора сын Норфолка поднял глаза и посмотрел на французского короля. Его лицо сохраняло прежнее отрешенное выражение, лишь черты слегка заострились.

— Ваше Величество, когда я плыл в Кале, с меня на корабле взяли клятву, что я не буду обсуждать с вами будущее Англии.

— Но я хочу узнать только о леди. Если я посоветую Генриху жениться на ней и получать удовольствия, пока он в силах, не совершу ли я грех в очах Господа и церкви?

— Ваша Светлость, я скажу так. Что бы вы ни посоветовали, ход событий не изменится. Маркиза будет носить английскую корону, и закончим об этом. Вы же должны посоветовать то, что вам подсказывает сердце.

— Тогда я скажу, чтобы он женился на ней. Ни один мужчина — особенно король — не должен быть лишен возможности иметь наследника.

— Пусть будет так.

— Но почему она избегает меня? Я не видел ее с тех пор, как приехал сюда. Почему она остается в своих покоях?

Лицо Захария потеряло выражение таинственности, и на нем появилась гримаса шаловливого сорванца. Он положил магическое стекло на стол.

— Ваша Светлость, ваш вопрос не требует помощи магического стекла. Весьма вероятно, что леди может не появиться совсем. Она играет с мужчинами — со всеми мужчинам сразу, даже с величественными принцами. Она будет приветствовать вас, когда сочтет нужным.

Думая о Диане де Пуатье, Франциск вздохнул:

— Почему женщины такие странные существа, Захарий?

— Если бы я знал это, Ваше Величество, я был бы самым могущественным волшебником на земле.

Они рассмеялись, а король прибавил:

— Как повезло Норфолку, что у него есть такой сын, как вы. Я никогда не наслаждался обществом другого человека в такой степени с тех пор, как… Я даже не могу вспомнить с каких пор. Вам разрешено остаться здесь днем, чтобы мы могли подольше наслаждаться беседой? Или у вас много дел?

Захарий поклонился.

— Почту за честь, Ваша Светлость. Для меня разговор с тем, кто понимает, чем я занимаюсь, — награда.

Так они провели время, переговорив о многом. Французский король сам подбрасывал поленья в камин, они весело трещали, согревая остывшую от октябрьских ветров комнату, и слуги не беспокоили их. Так же, как и в предыдущий день, уже наступили сумерки, когда Захарий вышел на улицы крепости и направился обратно в башню Бошамп. Но в этот раз он присутствовал на приеме короля Генриха, а всю ночь изучал при свете свечей, какие он только смог найти, жизнь короля Франциска I по своим картам. Он работал всю ночь напролет до следующего утра, пока наконец не заснул за столом, среди бумаг, спустя уже много времени после того, как часы отзвонили полдень. Этот длительный и сложный процесс был затруднен тем, что все необходимые ему книги, за исключением одной, остались дома, в Гринвиче. Однако именно в этом потрепанном томе обнаружил Захарий, что созвездие Девы правило на небесах, когда в провинции Коньяк вошел в мир сын мрачного кузена Людовика XII, который в силу замечательных личных качеств стал королем Франции. Формула-схема жизни Франциска I была завершена. Оставалось только начисто переписать ее.