Ему стало не по себе от подобных мыслей. Повернувшись, он пошел назад. Приходилось почти продираться через заросли бузины и боярышника, ветки хлестали по ботфортам, и пугливые лягушки прыгали в стороны, спасаясь под листьями папоротника. Зачем Робсарт превратил такой прекрасный парк в чашу?

Стивену не давал покоя еще один вопрос. Почему Робсарт завел привычку спускать по ночам своих псов-людоедов?

Стивен подошел к вольеру, где обитали псы Робсарта, все как на подбор огромные и черные. Специально выведенная бароном порода. Зачем? Он ведь в состоянии нанять целый отряд охранников. К чему этот варварский метод? Он как-то не полюбопытствовал об этом у барона в те долгие зимние вечера, когда они говорили, сидя у камина. Стивен ни перед кем так не открывал душу, как перед Робсартом, и никого так не слушал, как его. Много было схожего в их судьбах!

Но эти псы… Стивен вдруг вспомнил, что собак кормят перед тем, как спустить. Значит, они не так уж голодны, когда охраняют, а следовательно, и не очень злы. Сытый зверь благодушен. И еще Стивен вспомнил: несмотря на то что тело Патрика Линча пролежало всю ночь, и он сам слышал, как выли над ним собаки, они не растерзали его, как перед тем труп Филипа Блада. Или этим зверям непривычно трогать мертвечину и их интересует только охота?

Глядя на эти устрашающие морды, Стивен ощутил, как его пробрал озноб. Он сделал шаг к клетке. Звери глухо заворчали, потом залились лаем, почти прыгая на прутья. Исчадия ада! Стивен невольно попятился.

— Не стоило бы вам их злить, — раздался рядом глухой низкий голос.

Стивен вздрогнул, но повернулся нарочито медленно. Второй охранник Томас Легг. Стивен крайне редко сталкивался с этим слугой, но не узнать его было невозможно. Внешность у Томаса была впечатляющая: огромный, квадратный, мышцы так и перекатываются под фланелевой рубахой. Из-под нависающих на лоб, чуть тронутых сединой волос глядят светло-карие блестящие глаза, сверкают по-волчьи. От него чуть попахивало спиртным, но держался он твердо. Томас подошел к клетке, успокаивая собак; те вмиг завиляли обрубками хвостов. Когда он касался прутьев грубыми, как клещи, руками, псы начинали даже поскуливать, норовили лизнуть. Томас оглянулся на полковника и повторил:

— Не стоит вам их злить.

А взгляд говорил: «И меня тоже».

Стивен ушел. Ему надо было уезжать. Он зашел в летнюю гостиную, надеясь застать там Еву, но там была только служанка Кэтти, смахивавшая кисточкой пыль с мебели. Он попросил ее найти госпожу. Ожидая, Стивен стоял у окна и наблюдал, как Чарльз Трентон играл перед фасадом замка со спаниелями Евы. Маленькие собачки (он невольно сравнил их с черными псами-охранниками) так и прыгали вокруг этого крупного мужчины. Забавно было видеть, как он убегает от них, а они носятся за ним пятнистой, гавкающей массой. И вдруг Стивен подумал, что этот человек симпатичен ему. Даже несмотря на то что он ревнует к нему Еву.

В этот миг из-за угла бокового крыла замка выбежал Осия. Он несся, оглядываясь, и не видел, как налетел на спаниеля. Песик истошно взвизгнул. Мальчик подскочил, оступился, потом упал. Чарльз Трентон расхохотался, затем подошел и поднял ребенка. Тот глянул на него со страхом, вырвался и кинулся прочь. Стивен вспомнил, как сегодня точно так же мальчик испугался и его. Он нахмурился. Не забыть бы ему еще раз поговорить с Осией.

Но тут появился Джулиан Грэнтэм, который вел под уздцы уже оседланного коня. Стивен не знал, что он еще в Сент-Прайори — ведь недавно он так торопился. Но тут его внимание привлекло нечто другое. Чарльз Трентон продолжал сидеть на корточках, лаская спаниелей, только повернул к Джулиану лицо. Джулиан стоял перед ним с непокрытой головой, всем своим видом выражая глубокое почтение, и это не оставляло сомнения, кто из них был главным. Выходит, ранее Стивен ошибался. Это не понравилось ему и пробудило прежние подозрения. Подозрения, которые почти внушали страх.

— Дьявольщина! — грубо выругался он.

И тут же услышал за спиной смех Евы.

— И это наш достойный пуританин-полковник!

Она говорила весело, но Стивен отчетливо уловил в ее словах оттенок презрения. Стивену стало больно.

— Ева, вы же знаете, что я не такой педант, каким вы хотите меня представить.

— Неужто?

Чуть приподнятые в насмешливом изломе брови, а глаза холодные, колючие. Стивен вздохнул. Он сам поставил барьер меж ними и знал, что Ева в обиде на него за это. Но как бы ни желал Стивен Еву, он прежде всего уважал ее отца и не хотел разочаровывать его, не хотел, чтобы эта связь опорочила доброе имя барона Робсарта.

— Ева…

— Что? — резко отозвалась она.

Почти интуитивно он чувствовал, что она хочет, чтобы он поскорее ушел. И вдруг ощутил, что желает того же. Как случилось, что после всего, что было между ними, настало это холодное отчуждение? Стивен искренне надеялся, что после свадьбы все изменится.

Сейчас же он лишь сказал, что вынужден уехать, и позвал ее, чтобы проститься. Она присела в низком реверансе, он поклонился. Они стали почти чужими. В следующий миг внимание Евы привлек лай спаниелей за окном, она повернулась, и Стивен понял, что о нем уже забыли. Глаза девушки засветились при взгляде на Чарльза Трентона. Стивен надел шляпу и вышел. Его обуяла злость — да знает ли эта глупышка, на кого заглядывается? Сам-то он опасался, что знает.

Он постарался отвлечь себя делами. Надо было посетить несколько имений приверженцев короля, у которых следовало взимать штрафы, заехать в одну усадьбу, где недавно исчезла дочь хозяев — как подозревал Стивен, ее попросту пришиб отец семейства, уличив в близости с местным сквайром, — а также договориться о покупке шерстяной мануфактуры. Но охотнее всего он побыл бы один. Поэтому прямо посреди пустошей он остановил коня, пустил его пастись и, сев на кочку, глубоко задумался.

Да, он подозревал, кем мог оказаться Чарльз Трентон. И если он не ошибается, как поступить тогда? Исполнить долг и навлечь немилость на дом невесты, укрывшей того, кого ловит вся полиция Кромвеля, а кроме того, поступить вопреки своей совести? Ибо если ранее он безоговорочно поддерживал парламент, то теперь его взгляды претерпели сильные изменения. Он уже понял, что за всеми речами парламентариев о свободе и справедливости стояли только корысть и расчет. А ведь как он им верил поначалу!

Он увлекся новыми идеями, еще когда учился в Кембридже, куда его отправили получать образование родители. Кембриджский университет был пронизан духом протестантизма, и на юном Стивене это не преминуло сказаться. Когда по окончании учебы он вернулся домой, то только и говорил, что король попирает старые английские вольности и хочет править, не созывая парламент. Уже тогда Стивен сошелся с пуританами, но это не мешало ему иметь пару хорошеньких любовниц и заигрывать с дочерью лорда Робсарта. Когда началась война, он сразу же вступил в парламентскую армию. Ему казалось, что он борется за правое дело, и даже те неудачи, что поначалу преследовали сторонников парламента, не погасили его пыл. Как ни странно, первые сомнения стали рождаться, когда они начали побеждать. Стивен задумался над тем, что король Карл все же монарх этой земли, а они попросту мятежники, восставшие против него; но тогда подобные мысли посещали его редко.

Он служил в армии Ферфакса, видел восходящую звезду Оливера Кромвеля и преклонялся перед гением этого человека. Но война… Они ведь убивали таких же англичан, как и сами, и в этом Стивен видел величайшее зло, что бы ни говорили их капелланы. Он восстал против мракобесия, какое несли с собой пуритане, потому что видел, как солдаты врывались в церкви, разрушали алтари, сжигали украшения, и вздрагивал, когда их топоры крошили распятья. А потом была победа под Нэйсби, когда он вновь встретил Еву, а позже помог ее отцу разыскать тело сына. Тогда у него впервые состоялся откровенный разговор с Дэвидом Роб-сартом, и он понял, что барон, как и он, сомневается в правоте их дела. Барон тогда оставил армию, Стивен не смог. Им еще владели честолюбивые помыслы, он был повышен в чине, а покровительство дяди Гаррисона сулило ему блестящую военную карьеру. Он остался и увидел воочию, как постепенно рушатся его идеалы.

В то время Стивен был охранником младших детей Карла I — Джорджа, Елизаветы и Генри — и порой сопровождал их на свидания к королю. С детьми этот властный сухой человек становился мягким и добрым, играл с ними, как обычный фермер. Но с остальными он был предельно сдержан. Стивен не мог понять той преданности и любви, какие прямо светились в глазах личных слуг его величества. Его, не привыкшего склоняться перед власть имущими, это поначалу раздражало. Конечно, король был всегда предельно вежлив в обращении, никогда не позволял себе повышать на них голос и все же всегда умел дать понять, что он — существо высшее. Однажды Карл Стюарт обратился к нему и двумя-тремя словами выразил признательность, что Стивен так добр и предупредителен с его детьми. Он протянул руку для поцелуя — высшая милость в былые годы. Но Стивен был сторонником парламента, и лишь вежливо поклонился, делая вид, что не заметил протянутой руки. Король удалился, словно ничего не произошло — маленький, изыскано одетый человек с величественной осанкой. А камергер его величества едва ли не кипел от злости. Слепая собачья преданность, думал тогда Стивен. Потом он стал узнавать кое-какие детали. Так, когда у того же камергера заболела жена, Карл, которого еще содержали чисто по-королевски, распорядился прислать к ней своего личного лекаря, а когда горничная случайно разбила дорогую вазу и зашлась плачем, король лишь пожал плечами и подал неудачливой служанке свой платок с королевским вензелем. Постепенно Стивен стал понимать привязанность к венценосному господину этих людей и даже сам проникся симпатией к царственному пленнику.

Однажды, когда Стивен привел к нему детей и Карл гулял с ними в саду, Стивен увидел, как на примыкавшей к парку террасе появился сам Оливер Кромвель. Какое-то время он глядел на августейшее семейство и даже умильно прослезился. В руке у него был свиток. Когда он подошел к Карлу и протянул его, то держался даже почтительно; потом голоса стали громче, но Стивен стоял слишком далеко, чтобы разобрать слова. Король коротко отвечал, был сдержан и спокоен, что составляло значительный контраст рядом с беснующимся генералом Кромвелем. Стивену в какой-то миг даже показалось, что Оливер был готов ударить короля, и невольно поспешил к ним. Он даже разобрал последнюю фразу Карла I:

— Без меня вы ничего не сможете сделать. Если я вас не поддержу, вы погибнете.

Король знал, что говорил. Пленение его особы многих взволновало в королевстве. Ибо, что бы ни постановил парламент, без подписи короля это не будет считаться законным. Но Карл решительно отвергал те унизительные требования, какие вынуждал его подписать парламент, свято верил в свою власть от Бога и не желал становиться марионеткой военных диктаторов.

Поэтому Кромвель и злился. Ведь без согласия с королем банкиры из Сити не выделят ему денег, роялисты не сложат оружия, а шотландцы вторгнутся в страну. Невысокий бледный человек с кроткими глазами и слабой складкой губ оставался непреклонен, Кромвель ушел в ярости. Уходя, он повернулся так резко, что задел по ноге короля эфесом шпаги. Стивен видел, какой ненавистью было искажено лицо Оливера Кромвеля. Карл I стоял меж ним и властью, а Кромвель слишком многого достиг, чтобы идти на попятную.

Вечером Стивен видел, как принц Джеймс спустился из окна по связанным простыням, но не поднял тревогу. В темноте мальчик почти налетел на него и едва не закричал от страха, но Стивен лишь повернулся и ушел. Зная нрав Кромвеля, он понял, что детям грозит опасность, поэтому был даже доволен, что второй сын Карла I окажется на свободе.

Побег Джеймса Стюарта наделал много шума. Стивен впал в немилость, и его услали в Понтефракт, одну из крепостей на севере Англии, которую все еще удерживали роялисты. Но, к своему изумлению, он попал в абсолютно мирную обстановку. Осада крепости велась вяло, осажденные часто покидали крепость, и зачастую можно было видеть, как «брат круглоголовый» братался с «братом кавалером»; общие обеды и визиты друг к другу тут не были редкостью. И Стивен вдруг понял, как он тоскует по мирной жизни, вспомнил старые добрые времена, и, хотя его послали ускорить наступление на Понтефракт, он не предпринял ничего, чтобы нарушить установившуюся там идиллию. Более того, когда в ставку под Понтефракт прибыл суровый фанатик Рейнсборо и стал требовать возобновления штурма крепости, Стивен использовал все имеющееся у него влияние, чтобы Рейнсборо услать как можно дальше.

Да, время, проведенное под Понтефрактом, было самым светлым воспоминанием Стивена за годы войны. А потом пришел приказ от его дяди Гаррисона прибыть в Лондон.

— Мы отправляемся за Карлом Стюартом, — заявил дядя прибывшему племяннику. — Он находится в заключении на острове Уайт, и у меня есть постановление парламента доставить его в Лондон для суда.