— Конечно, мама, я тоже так думаю.

— Вот почему я должна уйти к нему как можно скорее, так скоро, как только смогу, и ты должна понять меня, не правда ли, дорогая?

— Я постараюсь, мама.

— Отошли письмо! Пошли его как можно быстрее! — настойчиво сказала миссис Гренвилл. — Тогда уже ни мне, ни папе не придется тревожиться о тебе.

Письмо было отправлено, но прежде чем успел прийти ответ, миссис Гренвилл навсегда ушла из этого мира туда, где ждал ее столь горячо и глубоко любимый ею муж; души их соединились, чтобы никогда уже больше не расставаться.

Однажды утром Леона нашла ее мертвой в постели; мать выглядела удивительно юной, на губах ее замерла легкая, светлая улыбка.

Ее похоронили рядом с мужем на кладбище около маленькой серой церкви. После похорон Леона вернулась в опустевший дом, раздумывая, что же ей делать дальше.

Ответы на все свои вопросы она получила неделю спустя, когда пришло, наконец, письмо из Шотландии, но не от герцогини, а от самого герцога Арднесса. Письмо было адресовано матери Леоны. В нем коротко сообщалось, что подруга ее, герцогиня, скончалась. Далее следовали такие слова:


«Тем не менее, если, как вы уверяете, жить вам осталось недолго, я буду рад принять вашу дочь здесь, в Шотландии.

Скажите ей, что, когда придет эта печальная минута и она останется одна, она может написать мне и получить от меня дальнейшие указания. Однако, я надеюсь, что все ваши опасения напрасны, и вы в скором времени поправитесь».

Письмо было милое и очень любезное, поэтому Леона тут же села и написала ответ; впрочем, она не видела для себя никаких других перспектив. Она сообщила герцогу, что мать ее умерла и, поскольку ей неудобно обременять его лишними заботами, она была бы очень благодарна ему, если бы он предложил ей хоть недолго погостить в Шотландии, так чтобы, по крайней мере, обсудить с ним планы на будущее.

Леона была уверена, что он, так или иначе, согласится на ее предложение, а потому начала искать покупателя: нужно было как можно скорее продать дом и распорядиться всей живностью на ферме, а также придумать, что делать с двумя их лошадьми, которых Леона очень любила.

Она нашла им нового хозяина, который был бы так же добр к ним, как и она, и хорошо бы о них заботился. Человек этот купил у нее лошадей, заплатив за них, по ее мнению, гораздо больше, чем они стоили, просто потому, что у него было доброе сердце и он пожалел сироту. Он пообещал ей также найти покупателя на дом и землю.

Конечно, Леона прекрасно понимала, что это будет нелегко, и все же, если это только удастся, у нее появятся хоть небольшие, но свои собственные деньги, что даст ей возможность быть независимой.

От денег, вырученных за лошадей, у нее почти ничего не осталось: нужно ведь было расплатиться с долгами да еще оставить кое-что на пропитание конюху, который ухаживал за лошадьми, так чтобы он мог продержаться, пока не найдет другую работу.

Покончив со всеми этими делами, Леона вдруг начала беспокоиться, что будет, если герцог, вопреки ожиданиям, откажет ей в ее просьбе.

Но опасения ее оказались напрасными. В письме, которое она получила, говорилось о том, что она будет желанной гостьей в замке Арднесс; герцог писал, чтобы она выезжала немедленно, и давал ей советы на дорогу.

Ей следовало сесть на поезд и доехать до Эдинбурга; там ее будет ждать карета герцога, которая и доставит ее в замок.

«Возьмите с собой горничную, — советовал герцог, — к письму я прилагаю расписку, по которой вы сможете получить два билета первого класса».

Последняя фраза поставила Леону в весьма затруднительное положение. С тех пор, как ее отец умер, они рассчитали своих домашних слуг; когда нужно было что-нибудь сделать по дому, они с матерью нанимали женщин из деревни; это обходилось достаточно дешево.

Леона нисколько не сомневалась в том, что если она попросит какую-нибудь из этих женщин сопровождать ее в Шотландию, та придет в ужас от такого предложения. Тем более, что ехать предстояло в одном из этих грохочущих, испускающих густые клубы дыма поездов, на которые жители Эссекса смотрели с опаской, как на каких-то доисторических чудовищ!

— Придется ехать одной, — решила девушка. — Потом, когда приеду, я объясню герцогу, что у нас не так много слуг, и мне просто не из кого было выбирать.

Она надеялась, что герцог не догадается, как они на самом деле бедны и насколько условия жизни ее матери отличались от той жизни, которой жила ее подруга-герцогиня.

Размышляя обо всем этом, Леона вдруг испугалась, что герцог может принять ее за нищую в ее простеньких платьицах, которые она шила сама с маминой помощью. Правда, Леона не знала точно, насколько богат сам герцог Арднесс, но от матери она слышала о великолепных замках, в которых живут вожди различных кланов, и о пышных дворцах и особняках в Эдинбурге, где она в юности танцевала на балах. Оглянувшись вокруг себя, Леона вдруг заметила, что ее собственный дом совсем старый и весь разваливается, а обивка на мебели протерлась. У них вечно не хватало денег на ремонт или на покупку новой мебели, и только теперь, когда ей предстояло покинуть дом, в котором она прожила всю свою недолгую жизнь, Леона вдруг поняла, что очарование его крылось не в нем самом, а в людях, которые в нем обитали.

— Ну что ж, герцогу придется принять меня такой, как есть, — благоразумно рассудила девушка.

Однако еще прежде, чем сесть в поезд, Леона обнаружила, что кринолины ее платьев далеко не так пышны и округлы, как у других дам, что шляпки ее очень скромны по сравнению с другими и украшены только дешевенькими лентами, да и вообще весь ее багаж больше подошел бы пассажирке третьего класса, чем молодой даме, путешествующей в первом.

Леона совершенно не замечала, что многие джентльмены на платформе, раз взглянув на нее, оборачивались и снова смотрели ей вслед. Они не обращали внимания на то, как она одета, но видели только ее тонкое, овальное личико с широко распахнутыми серыми глазами, полными тревоги и ожидания, обрамлявшие его светлые, мягкие, как у ребенка, волосы, нежную, почти прозрачную кожу.

У Леоны был маленький, очаровательный прямой носик и чудесно изогнутые губы, доверчиво улыбавшиеся жизни; до того как потерять обоих родителей, она всегда была жизнерадостной и счастливой.

Носильщик проводил ее в купе для дам, и Леона доехала до Эдинбурга, как ей показалось, с необыкновенными удобствами.

Во время поездки она обнаружила, что захватила с собой слишком мало еды для такого дальнего путешествия, но, к счастью, ей удалось пополнить свои запасы, когда поезд останавливался на больших станциях и можно было заново наполнить плетеную корзиночку для провизии.

Доехав, наконец, до Эдинбурга, Леона не чувствовала себя чрезмерно утомленной; она была лишь приятно взволнована тем, что ожидало ее впереди.

Карета герцога оказалась самым роскошным экипажем, какой Леоне когда-либо доводилось видеть; ее поразили мягкие подушки и пушистая меховая полость, которую девушка сочла излишней для довольно теплой погоды последних дней августа. При виде пышной серебряной сбруи лошадей у Леоны захватило дух. Не менее великолепны были и сами лошади, а также всадники, сопровождавшие карету верхом, в своих темно-зеленых ливреях с блестящими пуговицами, украшенными гербами.

Леоне показалось, что слуги были удивлены, увидев, что она одна, однако они были к ней очень внимательны и предупредительны. Когда на ночь они остановились на постоялом дворе, слуги герцога позаботились о том, чтобы ей были предоставлены всевозможные удобства.

Арднесс был маленьким графством на восточном побережье Шотландии между Инвернессом и Россом. Леона нашла его на карте, обнаружив, что им надо будет проехать немного на север от Эдинбурга, прежде чем они пересекут его границы.

Когда на следующее утро, очень рано, они снова тронулись в путь, Леона заметила, что дорога стала более ухабистой и неровной, а местность вокруг — более дикой и необитаемой. Только изредка по сторонам дороги попадались деревушки; они ехали уже более часа, а вокруг на много миль тянулись все те же розовато-лиловые вересковые пустоши, и навстречу им не попалось ни одного путника. Но Леоне нравилась эта дикая красота, она не уставала восхищаться этими сказочно прекрасными видами.

«Ничего удивительного, что мама так тосковала по Шотландии», — думала девушка; страна эта оказалась даже прекраснее, чем она рисовалась в ее воображении.

Они остановились перекусить уже после полудня; второй завтрак оказался очень обильным, и Леона, удивляясь такому количеству еды, вдруг заметила, что погода начинает меняться. Все утро дул легкий ветерок, но теперь он стал резким и порывистым; он налетал с моря, пронизывая насквозь, гоняя наискось струи проливного дождя; Леоне стало жаль лошадей, которые были вынуждены везти ее в такую погоду, не имея возможности нигде укрыться.

Около часа дорога шла на подъем, а сейчас она узкой тропой пролегала по голой, заболоченной местности; вокруг не было видно ни деревца, ни кустика.

Ветер был таким холодным и пронизывающим, что Леона возблагодарила Бога за то, что в карете есть меховая полость; она жалела только, что не может достать из своего дорожного сундучка теплую шерстяную шаль, чтобы накинуть ее на плечи. Она поплотнее запахнула полость, молясь только об одном — чтобы дождь и ветер не помешали им добраться до замка, прежде чем стемнеет. Леона представила себе, как уныло и мрачно будут выглядеть эти болота в темноте, и она была совершенно уверена, что свет фонарей кареты окажется слишком слабым, чтобы они могли разглядеть дорогу.

Порывы ветра становились, казалось, все сильнее.

Леона подумала, что оба кучера, сидящие на козлах, должно быть, уже промокли до нитки, а их высокие шляпы в любую минуту может унести этот страшный ураган, от которого вся карета трясется, будто крыса в зубах у терьера. Трудно было поверить, что еще пару часов назад солнце светило вовсю и было почти жарко. Они достигли уже самой вершины крутого подъема, когда внезапно раздался страшный треск и скрежет. Карета дернулась, задрожала и остановилась. Леона вскрикнула от страха.

* * *

Сознание медленно возвращалось к ней, и постепенно она стала различать звуки голосов.

Кто-то рядом с ней отдавал распоряжения. Леона слышала, как лошади возбужденно били копытами, в то время как кучера ласково пытались их успокоить.

Девушка обнаружила, что она уже не сидит в карете, а лежит на земле и, открыв глаза, увидела склоненное над ней лицо незнакомого мужчины.

Лицо это расплывалось перед глазами, Леона видела его словно сквозь дымку, и все же она поняла, что никогда раньше не встречала этого человека и что внешне он очень привлекателен.

Она услышала, как он произнес мягким, успокаивающим тоном:

— Все хорошо. Не бойтесь!

— Я… Я не… — попыталась выговорить девушка, но тут же обнаружила, что на лбу у нее царапина, и ей трудно сказать хоть слово.

— Полагаю, лучше всего немедленно перевезти леди в замок, — произнес незнакомец, и Леона заметила, что он стоит около нее на коленях. — Я пришлю людей, которые помогут вам доставить карету и починить ее, а лошадей можно поставить в мои конюшни.

— Хорошо, милорд, как будет угодно вашей милости.

Мужчина, отдававший распоряжения, отстегнул застежку из дымчатого кварца, придерживавшую его плед на левом плече.

— Как вы думаете, вы сможете сидеть? — спросил он Леону. — Если у вас найдутся силы, я закутаю вас в плед — он защитит вас от дождя и ветра, и отвезу в замок на моей лошади; так будет быстрее всего.

Говоря это, он поддерживал девушку, помогая ей сесть.

Накрыв ей голову и плечи своим пледом, он подхватил ее на руки и понес туда, где стояла его лошадь, которую держал под уздцы грум.

Очень мягко и бережно незнакомец опустил Леону в седло, приказав одному из слуг, сопровождавших экипаж герцога, крепко держать ее, затем легко и уверенно он вскочил на лошадь и обнял девушку одной рукой, заботливо придерживая ее.

У Леоны все еще слегка кружилась голова, она была точно во сне и еще не совсем пришла в себя от удара в опрокинувшейся карете, поэтому с трудом понимала, что с ней происходит; только когда копыта лошади застучали по дороге, она вдруг очнулась и оглянулась назад. Она увидела, что лошадей уже выпрягли, а экипаж, покосившись, лежит на обочине.

Сильный ветер, дувший ей прямо в лицо, заставил Леону отвернуться и прижаться щекой к плечу незнакомца.

Рука его напряглась и сжала ее еще крепче.

— До замка не так уж далеко, — объяснил он, — но потребовалось бы слишком много времени, чтобы исправить карету так, чтобы вы могли в ней доехать.