- Какими - такими?

- Надежными. Крепкими. Поверь мне, сейчас таких мало.

Она вслушивается в его голос: никаких трагических нот. Как будто, не любимая жена умерла, а... а... вагон с лесом в пути задержался! Евгения диктует ему телефон Виталия и ужасается про себя: неужели со смертью человека в жизни его близких не ощущается пустоты? Или они тут же эту пустоту стремятся заполнить? И уж совсем добивает её предложение Роберта:

- Может, давай как-нибудь встретимся, поужинаем, повспоминаем?

Что вспоминать? Проведенные вместе три дня? Или Юлию, которая уже тогда говорила о безысходности своей жизни?

- Ладно, встретимся как-нибудь, - внешне бесстрастно соглашается она.

- так завтра приходи, не забудь! - напоминает ещё раз Роберт и вешает трубку.

Будто приглашает на банкет! С ума можно сойти! Она берет в руки гитару. Недавно в сборнике молодых поэтов она отыскала одно стихотворение, которое поразило её своей выразительностью и откровенностью. Сейчас она подберет к нему музыку и... Опять звонит телефон - её главный отвлекатель от серьезных дел!

- Женя, как ты смотришь на то, что мы с Эдиком зайдем к тебе в гости?

- Заходите, - говорит она, вздыхая про себя - подруги, даже любимые, не всегда могут приходить кстати.

Они приходят оживленные, загорелые. Эдик вручает Евгении большую морскую раковину.

- Презент!

- Мы только приехали, - рассказывает Надя. - Оказывается в гостинице сидеть просто невыносимо. Внизу ресторан и через открытые окна бьет по ушам громкая музыка: то про завязанные узелки, то про женщину, которую и ему бы...

- Кому? - не понимает Евгения.

- Ну, тому мужику, который все время повторяет: ах, какая женщина, мне б такую!

- А-а-а...

- Дело в том, что рядом с домом, в котором мы останавливались, был бар, и там сутками громыхала музыка, и тоже о том же! В конце концов стало казаться, что наша кровать стоит прямо на эстраде. От музыки, причем оглушающей, не было спасения нигде. Ее слышно было на пляже, в горах, где мы было попробовали укрыться, в кафе, на теннисном корте... Словом, захотелось чего-нибудь потише...

- У нас прямо-таки мечта появилась, - продолжает её муж, - посидеть где-нибудь в прохладной комнате, попивая хорошее вино, - он ставит на стол красивую бутылку, - при свечах...

Надя роется в сумочке и достает упаковку свечей в прозрачной обертке.

- магазин уже закрывался. Еле упросили продавщицу, чтоб нам их продала. Думали, вдруг у тебя нет?

- При свечах, - Эдик укоризненно смотрит на жену, которая перебила его монолог, - и чтобы музыка звучала негромкая: брень-брень...

- А я сразу сказала, - не выдерживает Надя, - этот оазис - у Женьки в квартире. Играет она на гитаре, говорю, заслушаешься!

Как бы ты не бился за свою свободу, от соседствующего с тобой на планете человечества не отгородишься! Все равно, у тебя остаются обязанности. Например, быть гостеприимной. И не показывать друзьям, что именно сейчас ты бы хотела совсем другого - просто побыть одной!

Глава восемнадцатая

Дверной звонок буквально вытаскивает Евгению из душа. Она только что пришла с работы. Правда, подвезли её до дома Эдик с Надей, но и короткий путь в машине дал ей почувствовать силу солнца, которое и в сентябре, кажется, не потеряло своей мощи и жарило по-летнему, за тридцать.

- Женя, - нерешительно говорит, входя в открывшуюся дверь, соседка Кристина. - Там не тебя зовут?

- Где - там? - изумляется Евгения.

- Посреди двора стоит какой-то вдрабадан пьяный мужик и орет: "Женя! Лопухина!" По-моему, я видела, как он выходил из твоей квартиры.

Евгения краснеет.

- Извини, Кристя, я сейчас!

И бежит в комнату Никиты, которая выходит окнами во двор. Соседка, осторожно прикрыв за собой дверь, уходит.

О, Господи! Во дворе стоит пьяный Аристов. И кричит.

- Женя! Лопухина!

Всю фамилию ему произнести трудно, потому он выкрикивает её в два приема:

- Лопух-хина!

Что звучит прямо издевательски.

Евгения впрыгивает в спортивные тапочки и бежит к лифту. Кристина, которая специально оставила открытой дверь, и её караулила, спешит следом.

- Женя, - говорит она, слегка запыхавшись, тебе одной ни за что с ним не справиться. У меня опыт, я знаю. Главное, ни в чем ему не перечить. Они, пьяные, знаешь, какие дурные!

Еще этого ей не хватало! С какой стати она станет возиться со всякими пьяницами, которые позорят её на весь двор! А на него, между прочим, выходят окнами четыре многоэтажных дома.

- Же-ня, - дебильно улыбается ей Толян. - Пришла. А я зову, зову... Устал.

Он выпускает из рук молодое деревце, за которое до сего момента успешно держался, и пытается сесть на землю. Впрочем, движения у него настолько замедленные, что Евгения и Кристина успевают с двух сторон подхватить его.

Аристов некоторое время послушно передвигает ноги, а потом вдруг спохватывается и с пьяной подозрительностью спрашивает:

- А куда вы меня ведете?

- Ко мне домой, - ласково говорит Евгения, помня наставления соседки, хотя с большим удовольствием стукнула бы его чем-нибудь тяжелым. - Разве ты не в гости пришел?

- Нет. Если в гости, я бы поднялся на лифте, - укоризненно объясняет он. - А я стоял и звал. Чтобы ты сама ко мне вышла!

К счастью лифт приходит пустой. Они с Кристиной успешно затаскивают в него Толяна и везут к Евгении.

- Я вам больше ни слова не скажу! - упрямо поджимает губы Аристов. Потому что вы меня не слушаете, а женщин я не обижаю!

Потом чувство справедливости в нем на минутку просыпается.

- Иногда, конечно, бывает, - нехотя признается он, - но я не нарочно!

Они дотаскивают до дивана пьяного Аристова и нечаянно роняют так, что он стукается головой о стену; правда, удар смягчает покрывающий её ковер.

- У, неуклюжие! - жалуется он кому-то, - ничего нельзя доверить!

- Спи! - строго говорит Евгения.

Толян послушно закрывает глаза и действительно мгновенно засыпает.

- Что ты будешь с ним делать? - простодушно спрашивает Кристина, но тут же спохватывается - какое ей дело! - и предлагает. - Могу я тебе чем-нибудь помочь?

- Чем тут поможешь? - вежливо, но настойчиво вытесняет её к дверям Евгения. - Сейчас я позвоню его жене, пусть она и решает.

- Если что понадобится, зови меня, не стесняйся! - предлагает соседка; она целыми днями сидит дома и радуется всему, что может отвлечь её от серой монотонности собственной жизни.

Сказала Евгения, что позвонит, но как сообщить об этом Нине? "Как есть, так и скажу!" - сердится неизвестно на кого она и набирает телефон Аристовых. Трубку берет Нина.

- Не знаю, как твой муж оказался в моем дворе, - говорит Евгения, - но он... не очень трезвый, потому мы с соседкой завели его пока ко мне... В общем, он уснул на моем диване.

Нина некоторое время молчит, а потом рассудительно говорит:

- Трогать его сейчас нельзя. Поднимешь, он, как медведь-шатун будет слоняться по квартире, все опрокидывать... И домой не доберется, и тебе покоя не будет... Он тебе очень мешает?

- Я могу оставить его на диване, а сама уйти спать в комнату Никиты он сейчас у бабушки, но ты уверена, что другого выхода нет?

- Женя, ты не бойся, он спокойно проспит до утра, а проснется, будет у тебя извинения просить... Мне так неудобно, что у тебя столько беспокойства...

- Да, ничего, главное, чтобы ты не волновалась.

- Теперь, конечно, я могу быть спокойной, - беспечно говорит Нина. - С ним это очень редко бывает, в самых исключительных случаях. А так он норму знает и обычно не перебирает!

Какая-то недоговоренность в словах Аристовой настораживает Евгению.

- Может, у него что-то случилось? Что-то выбило его из колеи?

- Скорей всего, я думаю, - мнется Нина, - он выпил из-за меня.

Она медлит, видимо размышляя: сказать или не сказать? И решается.

- Дело в том, что приехал Роман - отец Ярослава. Я тебе рассказывала и ты, я знаю, ни с кем больше не поделилась, что Слава - неродной Толе. В общем, у Ромы здесь мать, он навещал её, и мы случайно встретились. Представляешь, он даже не подозревал, что имеет взрослого сына! Думал, я сделала аборт. Я сказала, когда родился Славик, он подсчитал и сомнения отпали. А в той семье у него две девочки. Представляешь? Он всю жизнь мечтал о сыне, и вот он, готовый!

- И ты сказала об этом Толяну? - удивляется Евгения.

- А что оставалось делать? Не могла же я прятать сына от родного отца? Плохо только, что Ярослав ничего не знал. Анатолий считал, что знать ему необязательно, хотя я была против. Как чувствовала! Представляешь, Анатолий так кричал! Говорил, что я пытаюсь отнять у него сына, что никакие прохиндеи не имеют права лишить его отцовства. Это Роман-то прохиндей! Да, он просто ничего не знал! Слава тоже расстроен, но согласись, отец есть отец!

Боже, что она говорит! Нина беспокоится обо всех, кроме собственного мужа. Только теперь понимает Евгения, какую тяжесть носил на сердце все время Толян. Конечно, надо жалеть ближних: делиться с ними последним куском хлеба, последней рубашкой... но не жизнью!

Те, с кем ею делятся, чаще всего не понимают бесценности такого подарка. В их представлении время, отпущенное человеку, бесконечно, потому чего стоят потраченные на них месяцы, годы? Разве переведешь их на рубли или караты?

Не любит Толяна его жена! Получив от него однажды в дар жизнь, она приняла это как должное. Была хорошей матерью, хозяйкой, что же еще? А о самом Толяне, выходит, не думала?

Ведь не чистые рубашки и вкусная еда - главное для человека!

Евгения осторожно заглядывает в комнату, где он спит. Хотя с равным успехом она могла бы и топать, как слон. Аристов спит тяжелым, омутным сном и стонет во сне. К сожалению, облегчить сейчас его кошмары она не может. Жена предупредила: будить нельзя. Ей виднее. Она успокоилась, поручив Толяна заботам Евгении. Будто заблудившегося щенка ей препоручила: присмотри за ним!

Между тем, пока суд да дело, натикало уже восемь часов. Евгения вспоминает, что не ужинала. Она ставит чайник, делает себе бутерброд. В жизни одинокой женщины - как все же не любит она это словосочетание! - есть и свои плюсы. Например, можно почти не готовить: заварила кипятком пакетик супа "Галина Бланка", поджарила яичницу - вот и вся стряпня!

В ожидании, пока закипит чайник, она приваливается к стене. Кухню Евгения оклеивала сама. И плитки бумажные под мрамор сама изготавливала. Узор получился нежно-зеленый, стены и потолок в одном цвете, напоминает малахитовую шкатулку. Что ли Евгения не дизайнер! Оригинально.

Ее подруга Надя с ходу погрузилась во всевозможные споры-претензии, постоянно ходит в суды и частенько утаскивает с собой президента. Первое время он пытался от неё отбиться, но когда Надежда выиграла для фирмы два спорных дела - вернула "Евростройсервису" девяносто тысяч рублей, Валентин Дмитриевич уверовал в особые способности юриста и с тех пор ходит с ней беспрекословно.

- Не Бог весть какая сумма, - подчеркнуто равнодушно хмыкает довольная Надя, - но тоже на дороге не валяется!

Президент доволен куда больше самого юриста - оба дела он считал безнадежными!

Зато Эдуарду Тихоновичу пришлось уйти на работу в другую фирму - тут Надя не согласилась ни на какие компромиссы: или она или работа в "Евростройсервисе". По странному совпадению, он устроился туда, где работает Маша Зубенко. И теперь прославляет всюду свою умницу-жену. Если бы она не настояла... Эдуард работает телохранителем у одного американца и получает в месяц две тысячи долларов. Может, у них, на проклятом Западе, это и немного, но молодые супруги смогут решить теперь кое-какие свои проблемы. Тем более, что от обещания помочь им построить коттедж Валентин Дмитриевич не отказывается. Смеется, что новый юрист, которого он выменял на начальника охраны, фирме гораздо выгодней...

А ещё на Евгению накатывают воспоминания о том, чего вспоминать не хочется.

Похороны Юлии. С утра светило солнце, а потом вдруг пошел дождь. Зонтов ни у кого не было. Хорошо хоть в автобусе-катафалке нашелся большой кусок полиэтиленовой пленки. Под ним и укрылся, кто мог.

Из-за дождя процедура прощания оказалась скомканной, а земля у могилы под обильным дождем, которую горстями полагалось бросать на гроб, превратилась в грязь. Ев гении казалось, что Серебристую Рыбку забрасывают грязью даже после смерти.

Небольшой бульдозер ездил туда-сюда и сталкивал в могилу такие огромные куски земли, что, наверное, в конце концов повредили крышку гроба. Такое закапывание выглядело святотатством, как и вся церемония.

Все происходящее оказало на Евгению такое гнетущее впечатление, что она без возражений позволила Виталию посадить себя в машину и увезти. По его словам, она была на грани обморока и цветом лица напоминала покойницу.