- Кто это? - строго осведомляется Сергей; он не Лопухина, он не боится.

- Единственная, кто знает правду.

- Какую интересно правду? - злорадно интересуется он. - Что ты, Женечка, можешь знать обо мне?!

- Гораздо больше, чем ты думаешь.

- Милая моя, слово к делу не пришьёшь!

- Но слово-то было!

- Было. Я и сейчас могу подтвердить, но только тебе одной, что Мария получила по заслугам. И рука моя не дрогнула! И кошмары меня не мучают! Ты довольна?

- А пистолет твой нашёлся?

- Пистолет?.. Так это ты? А знаешь, что у меня до сих пор не сгибается сломанный палец? На правой руке! И я чуть не лишился звёздочки...

- Значит, верховный суд всё-таки есть? Он не воздал тебе по заслугам, но какие твои годы?!

Он грубым, хриплым голосом тихо смеётся.

- Ты не представляешь себе, какой криминогенный у нас город! Например, какой-то маньяк, кстати, как раз в районе, где ты живёшь, убивает женщин. На сегодняшний день уже пять трупов! Представь, они возвращались с работы. Ничего не предвещало такой страшной гибели, по улицам ещё ходил народ, но он как-то исхитрился!.. Ты не боишься ходить одна?

- Не боюсь!

- И те, жертвы, тоже не боялись. Надо же, какое совпадение! А ведь народ недаром говорит: береженого Бог бережет!

- Зря ты стараешься меня запугать. Начхать я хотела на твои угрозы!

Она кладет трубку и думает: "Надо срочно поменять замок! Он толком не закрывается, заедает." Сейчас, конечно, уже все магазины закрыты, но где-то в ящиках кухонной стенки должен быть новый замок. Красивый и блестящий. Год Назад его забраковал Аркадий: слишком сложный в установке. Тогда он не поленился поехать в хозяйственный магазин, чтобы выбрать другой, попроще и подешевле.

Неужели этот рассчитан на какие-то особые руки и мозги? Наверное, повсюду их устанавливают обычные отцы семейств. Неужели у нее, у инженера, не хватит ума в нем разобраться? Она раскладывает замок на кухонном столе и внимательно изучает инструкцию, к которой приложен чертеж замка. Если вспомнить, чертежи - это как раз её хлеб!

Глаза боятся - руки делают! Для начала, похоже, придется извлечь старый замок. А у него как назло не выкручивается болт. Резьба сорвана, ставит она диагноз и, безуспешно провозившись с отверткой, включает электродрель. Правда, сверло все время соскальзывает, не желая останавливаться в одной точке.

Приходит к себе в квартиру муж Кристины.

- Соседка, помочь?

- Спасибо, не надо, - отказывается Евгения. - Я уже разобралась!

- Смотри, чтобы обиды потом не было: шел мимо, не помог!

Лифт снует туда-сюда, народ возвращается с работы, а она все никак не справится со старым замком. Зачем отказалась от помощи соседа? Решила без посторонней помощи обойтись! В чужих-то руках все легче...

- Бог в помощь! - говорит прямо над ухом знакомый голос.

Евгения от неожиданности подпрыгивает, едва не воткнув сверло в палец. Оказывается, не такая уж она бесстрашная, какой хотела выглядеть перед Зубенко!

- Аристов! Опять ты подкрался!

- Я и не думал красться. Приехал на лифте, как и все. Это ты так увлеклась работой, что ничего не слышала. От Зубенко закрываешься?

Она обалдело смотрит на Толяна.

- А ты откуда знаешь? Шпионишь?

- Какое у тебя извращенное представление насчет обычного прохождения информации... Отойди-ка!

Он отстраняет её и сам берется за замок. И минуты не проходит, как он снимает его.

- Что ты собираешься ставить на его место? Покажи.

Толян бросает беглый взгляд на замок и хмыкает:

- Чем он тебя привлек: размерами или блеском?

В его голосе слышится обидный подтекст.

- Между прочим, я тебя не звала!

- Как же ты собиралась его ставить?

- Так, - пожимает она плечами, - стамеской бы отверстие расковыряла и как-нибудь впихнула...

- Ох, беда с вами, Лопухина! Надо же было вначале его разобрать, вынуть сердцевину. Остальная часть накладывается поверх и прикручивается.

Руки его, не переставая двигаться, разбирают замок, устанавливают. Он лишь немного поработал стамеской, никак не используя электродрель.

- Кесарю кесарево, а слесарю - слесарево, - говорит он, заканчивая работу и стоит в коридоре, пока Евгения сметает в совок стружки.

Но как только они закрывают дверь, как Аристов хватает её за руку и рывком подтаскивает к себе.

- Быстро, глядя мне в глаза, отвечай: чем ты так разозлила Сергея, что он хрипит от ярости?

- Ничем особенным, - пожимает плечами Евгения. - Просто один мой знакомый отобрал у него пистолет.

- Табельное оружие.

- Ну, и со своим знакомым попинал его маленько.

- Господи, и ты ему об этом сказала?

- Конечно. Пусть не думает, что за Машу некому отомстить.

- Так, а пистолет где?

- У меня, - с заминкой произносит она. - В стенке, среди книг.

- Неси сюда!

- Толя...

- Я сказал, неси!

Он забирает у неё из рук пистолет и прячет его во внутренний карман куртки.

- Аристов, - Евгения приваливается к стене и закрывает глаза, - я забыла поблагодарить тебя за то, что ты поставил замок.

Они сидят на кухне по обе стороны от стола. Агрессивность Толяна сошла на "нет", и он грустно посматривает на неё.

- А я-то думал, - вздыхает он, - как тебе удалось так быстро измениться? Раз, и другой человек. Впечатление оказалось обманчивым: ты так же наивна, как и была. Только шуметь стала больше. И торопиться.

- Я так долго спала, что теперь поневоле приходится торопиться.

- Но в этой спешке ты, согласись, кое-что упускаешь, делаешь поспешные выводы. Помнишь, твой тезис: Сергей Зубенко убил свою жену. Ошибочка вышла!

- Кто это тебе сказал?

- Имею информацию. После твоего категорического утверждения я, как говорится, держал руку на пульсе. Вывод следствия однозначен: жена Зубенко покончила жизнь самоубийством! Версия убийства не подтвердилась.

- Я бы и сама так подумала, если бы не далее, как сегодня Зубенко потешался надо мной, что никто ничего не докажет!

- Что ты сказала?

- То, что слышал!

- Он с тобой сегодня говорил о таких вещах?

- Считал меня этакой безобидной овечкой.

- Лопухина, уж не вздумала ли ты ему угрожать?

- А ты хотел, чтобы я сидела в загоне и блеяла?

Аристов вскакивает с табуретки и начинает, насколько позволяют несчастные девять метров метаться по её кухне.

- Пойми, Зубенко опасен! Он может долго выжидать, и ударить, когда ты не ждёшь!

- А чего ты разволновался? Если я всё придумала, какая это для меня опасность? Ты же не поверил!

- Слишком дико твоё обвинение прозвучало! В газете и вправду о таком пишут, но всегда кажется, что тебя-то уж оно никогда не коснётся... Боюсь, что он потому и позвонил, что не знал: помнишь ли ты его прежние откровения? А раз не стал отрицать, значит, он тебя уже приговорил!

- Руки коротки! А вообще-то не он мне звонил, я ему звонила!

Аристов непритворно стонет.

- Женька! Кому ты объявила войну? У него в корешах половина ментов города!

- И что мне теперь делать? Попросить у него прощения? Мол, извини, что плохо о тебе подумала?

- Женя! Не строй из себя Рэмбо. Поверь, я знаю жизнь немного лучше и мне виднее. Погоди. Поживи пока у мамы, я что-нибудь придумаю.

- Аристов, не вмешивайся! И не надо ничего придумывать. Если, не дай Бог, с тобой что-нибудь случится, я себе этого вовек не прощу!

- Спасибо за заботу. Ты, стало быть, сильнее меня, не боишься сразиться с самим Зубенко. А я, пока суд да дело, отсижусь за твоей спиной?

- А почему ты должен ради меня собой рисковать? Я тебе - никто!

Толян идёт к выходу и лишь у самой двери спрашивает, не оборачиваясь:

- А я тебе - кто?!

Глава двадцать пятая

- Что, доченька, трудно тебе? - мать присаживается рядом и обнимает Евгению.

Ей непривычна ласка Веры Александровны. Раньше она не баловала дочь нежностью. С годами мать стала сентиментальной - теперь всё чаще звучат в голосе бывшего "железного завуча" нотки нежности. Хорошо, бабушка внучку без оглядки голубила.

- Имеешь в виду Никиту? - на всякий случай уточняет Евгения; что поделаешь, и к материнской ласке можно привыкать в тридцать шесть лет.

- Имею в виду тебя. Грустная ходишь, вздыхаешь. Кураж потеряла. Безответная любовь? Кто же он, этот негодник? Случайно, я его не знаю?

- Толика Аристова помнишь?

- Ещё бы! Крепыш с коротким ёжиком волос и пронзительными серыми глазами?

- Ты правильно сказала, глаза у него пронзительные. Так и пронзают! Вот и я не успела увернуться.

- Основательный мужичок. По крайней мере, на меня он произвёл именно такое впечатление. Помнится, он был женат.

- Он и сейчас женат... Хочешь дать мне какой-нибудь совет?

- Дам. Не слушай ничьих советов, - Вера Александровна усмехается. - В наше время было однозначно: женатых любить нельзя. У вас сейчас всё проще.

- Значит, в ваше время в женатых не влюблялись?

- Ещё как влюблялись. И в женатых, и в замужних. Сердцу не прикажешь. Похоже, и у прадедов наших такое случалось. Вряд ли Лесков "Леди Макбет Мценского уезда" от начала до конца выдумал.

- То Лесков, а то я - простая смертная. Хорошо вам с папой. Всю жизнь любили друг друга и таких проблем не знали!

- Вон ты как о нас думаешь! - Вера Александровна вздыхает и покачивает головой. - Впрочем, ты давно уже выросла, и пора пришла свергать авторитеты...

- Неужели и у вас с папой не обошлось без проблем? - изумляется Евгения. - А мне казалось...

- А детям о таком вовсе необязательно было знать! - её мать поднимает глаза кверху. - Прости меня, Андрюша, что помяну тебя перед дочерью не в лучшем виде, а только пусть знает, что и мы не жили святыми... У меня не было любви к женатому, а вот у твоего папы любовь к незамужней была. Может, и не любовь, так, увлечение, но гром грянул! Пришёл как-то домой твой отец и говорит: "Прости меня, Вера, если сможешь, но я тебе изменил!" И не разверзлась земля, и молния не испепелила неверного! Лишь у меня руки-ноги налились свинцом, не смогла я ни двинуться, ни подняться, и язык мой онемел...

Евгения недоуменно вслушивается в голос матери: где её обычные спокойствие и благоразумие? Даже привычная речь изменилась: будто не о своей жизни рассказывает, а какую-то книгу читает.

- Мам! - осторожно окликает она.

- Сколько лет прошло, а всё забыть не могу! В ту ночь мы впервые спали врозь: отец ушёл в нашу спальню, а я осталась в гостинной, на диване... Подруги часто рассказывали мне об изменах мужей, но их рассказы я не принимала близко к сердцу. Вернее, не примеряла их на себя. Мне казалось, я бы в таких ситуациях не стала церемониться: вот Бог, а вот порог! И вычеркнула из сердца! Даже втихомолку презирала женщин, которые так поступали. Ведь они прощали предательство!.. Тяжело далась мне эта ночь на жёстком диване! Наутро я вошла в спальню. Андрей - твой отец - тоже не спал: лицо у него было измученное, глаза запали. Я спросила: "Ты хочешь уйти к ней?" А он прямо закричал: "Нет! Не хочу!" И я сказала: "Тогда оставайся. Я попробую тебя простить. Только, наверное, не сразу получится!" А он: "Я буду ждать и надеяться".

- Странно, - задумывается Евгения, - а мы с Юркой ничего такого не чувствовали. Думали, в вашей жизни только тишь да гладь!

- Но я свою историю не окончила, - продолжает Вера Александровна. Спустя месяц после объяснения мы с отцом оказались на вечеринке у его сестры - она в шестой раз выходила замуж. И стала новобрачная меня уму-разуму учить. Видишь ли, братишка и перед нею повинился! Мол, она бы такого не потерпела, гнать его надо поганой метлой... Слушала я, слушала, да и говорю: "Ты, Соня, шестой раз замуж выходишь. Надо думать, каждый последующий брак у тебя лучше прежнего?" Она молчит. Да и что скажешь, если не только не лучше, а один другого хуже! Легко разрушать! А ты попробуй сохранить то, что имеешь...

И для чего ты мне это рассказала? - интересуется Евгения. - Чтобы я на Аристова губу не раскатывала? "Парней так много холостых"? Думаешь, у них с Ниной ещё всё наладится?.. не переживай, я ему говорю то же самое: надо ли ради сиюминутного увлечения разрушать хорошую, крепкую семью?! А он, дурак, слушать не хочет!

Мать смущается: действительно, нашла аналогию! Наверное, она думает: "Хотела, как лучше..." Увы, её подходы к собственной дочери так и остались на внешнем уровне. Мать с дочерью не привыкли говорить по душам, потому так трудно находить общий язык теперь, когда потеряно столько лет!.. А Евгении, похоже, лучше и вправду никого не слушать!

Несколько ночей она ночевала у матери и вдруг поймала себя на желании оказаться дома. Зайти к себе в квартиру... Что же получается, родительский дом - для неё уже не дом? А дом - квартира, где она прожили ... тринадцать лет?