Лариса Шкатула - Замуж не напасть

Судя по всему, английский за столом знают почти все. Лишь кое-кто склоняется к соседу и шепотом переводит слова Дэвида Гроупера.

– Какие эти американцы беспардонные, – слышит Евгения негромкое замечание одной из женщин.

– Хозяева жизни, мать твою! – соглашается уже погромче сидящий рядом начальник охраны.

– Это наш главный бухгалтер, – говорит шепотом на ухо русский сосед Евгении. – Ирина Максимовна. Но все зовут ее просто Ирочкой. Вы подружитесь с ней, не пожалеете. Большая умница! Президент ею очень дорожит.

– А кто такой Петр Васильевич?

– Рыба-прилипала, – неприязненно говорит сквозь зубы сосед. – Моя бы власть… Совершенно ненужный для фирмы человек! Мне не понятна слабость к нему Валентина Дмитриевича. Когда-то они работали вместе в тресте… Старая дружба, что ли? Но шефа не назовешь сентиментальным!

Почувствовав вежливое, холодное внимание, американец наконец соображает, что его смех не ко времени, и сконфуженно замолкает. Петр Васильевич собирается с духом, чтобы продолжить пламенную речь, но президент трогает его за руку:

– Угомонись, Петруша, раз уж так получилось, закругляй свой спич, обедать будем!

Тот глянул не то чтобы зло, но неодобрительно. И Евгения тоже это отмечает. Раньше она не придала бы этому значения: подумаешь, кто-то на кого-то посмотрел с неодобрением. Теперь видит и удивляется своей прозорливости. Она будто стремительно взрослеет, поняв, что теперь она – женщина, которая не может больше плыть по течению, а должна не только заботиться о себе, но и осматриваться вокруг… Понадобится ли ей это когда-нибудь, она не знает, но в свою копилку наблюдений аккуратно складывает.

– Персонально прошу прощения у Евгении Андреевны, – обращается к ней президент, – за то, что пьем за нее и чокаемся водой, но это тоже общее решение – в рабочее время обходиться без спиртного!

Теперь и Евгения замечает, что на столах нет ничего, кроме ситро, колы, лимонада и… пива!

– Пиво есть, – соглашается Валентин Дмитриевич, проследив за ее взглядом, – но оно тоже безалкогольное.

– Я очень рада! – искренне говорит она. Сегодня не придется насиловать себя и принимать внутрь столь нелюбимый ею алкоголь, но другие? Неужели президенту удалось сплотить вокруг себя принципиально новый коллектив?

Она замечает и удивление американца. Должно быть, он кое-что по-русски понимает, и это никак не вяжется с его Представлением о русских. Чтобы здесь, в России, его встречали прохладительными напитками!

Когда все выходят из-за стола, перед Евгенией будто ненароком оказывается Эдуард Тихонович. И он явно навеселе. Ну вот, теперь все становится на свои места, а она чуть не испугалась, что попала куда-то в другое измерение.

– Для вас, конечно, закон – не закон? – замечает она.

– А у нас с собой было, – говорит он словами Жванецкого и опять так оглушительно хохочет, что идущий следом за ней американец испуганно вздрагивает, теряет ориентацию и с размаху налетает на него.

– Айм сорес! – бормочет он ошарашенно.

– Эдик, – обращается к нему президент, – если ты не научишься убавлять свою громкость в приличном обществе, придется тебя во время застолий оставлять в офисе, для охраны.

Тот немедленно умолкает. К счастью, он стоит от шефа довольно далеко и ничем не выдает себя.

Валентин Дмитриевич окружает американца усиленной заботой, а к Евгении подходит главный бухгалтер.

– Ирина. – Она протягивает руку.

– Евгения.

– Если не возражаете, часов после трех я забегу к вам, – говорит она в какой-то особой певучей манере. – Пошепчемся, познакомимся поближе. Нас ведь в фирме совсем мало, мы должны держаться друг друга.

Евгения согласно кивает.

– Мы могли бы посидеть в моем кабинете, – продолжает Ирина, – но это такой проходной двор! Мы с Ладой, – она кивает на стоящую поодаль миловидную женщину, – за день так устаем от посетителей, что готовы уединиться хоть в туалете, чтобы от них отдохнуть!

Евгения еще не привыкла сидеть одна. Много лет люди вокруг нее, шелест бумаг, телефонные звонки знаменовали собой привычную деловую обстановку, а здесь… Трудно привыкается – быть одной. Даже просматривая папки с чертежами и фотографиями, она нет-нет да и прислушивается: не идет ли кто-нибудь по коридору к ее кабинету?

Но Ирина все равно появляется неожиданно.

– Здравствуйте вашей хате! – шутит она, открывая дверь. – Как вам понравился интерьер?

– Выполнен с большим вкусом.

– Спасибо, – довольно говорит она, опускаясь в кресло. – Я, знаете ли, когда в университет поступала, до последнего раздумывала, куда мне идти: в экономисты или в дизайнеры? Эти акварели я на нашем «Арбате» выбирала. Согласитесь, написано ребятками небесталанными. В принципе и фирме они обошлись недорого, и помогли талантливой молодежи дожить до стипендии или до родительской зарплаты… А как вам бар?

– Вы имеете в виду тот, что в кафе? – спрашивает Евгения, подбирая слова. – Но мы же в него не заходили.

– Я имею в виду ваш бар. Тот, что куплен на, так сказать, представительские деньги.

Евгения уже откровенно ничего не понимает.

– Мой бар? Представительские?

– Ладно, не буду вас больше мучить! – Ирина отодвигает в сторону с обычной полки вазу с шефскими гвоздиками, пустую хрустальную пепельницу и открывает незаметную за ними дверцу.

– Вот это да! – ахает Евгения. – А как же ваш «сухой закон»?

– Так я же говорю вам, представительские! То есть, на случай, если к хозяину кабинета придет важный гость. Разве главный бухгалтер не важный?

– Важный. А там и рюмки есть? – Евгения пытается заглянуть в шкаф поверх ее плеча.

– И рюмки. И посуда. – Ирина открывает другую дверцу – этакий мини-сервант. – Есть и где эту посуду помыть.

– Я видела. А спальни здесь нет?

– Спальни нет. Есть комната отдыха, но в кабинете у шефа. Хватит словес! – решительно говорит она. – Пора знакомиться! – Вынимает из кармана юбки апельсин и большую шоколадку. – Пожалуй, коньяк – это круто. А вот «Мадеру» можно попробовать.

– Сюда никто не зайдет?

– Валентин Дмитриевич такой привычки не имеет. Он предварительно звонит… Я у вас первый гость, или к вам уже кто-то заходил? – В ее голосе звучит плохо скрываемый интерес.

– Были. Начальник охраны пытался преподать правила дурных манер.

– Он вам понравился?

– Как может понравиться такой хам?!

У Евгении мелькает мысль, не слишком ли она откровенничает с незнакомым человеком, но ее возмущение манерами Эдуарда Тихоновича так велико, что она не хочет отказать себе в удовольствии высказаться по этому поводу. В конце концов, та, кто увлекается подобным мужчиной, должна быть готова к тому, что другим женщинам он может совсем не понравиться!

– Кому поп, кому попадья… – неопределенно говорит Ирина, и вдруг будто открывается клапан котла и горячий пар со свистом вырывается наружу – так начинают клокотать в ней эмоции. – Я – идиотка! Круглая дура. Знаю ведь, что он за человек, но с каждой вновь появляющейся женщиной я стараюсь сойтись накоротке, чтобы хоть как-то контролировать ситуацию и выведать, не положила ли она глаз на дорогого сердцу Эдика?! Это как болезнь, от которой нет лекарства.

По щеке ее скатывается слеза.

– Я же видела, как он на вас смотрел! И подумала: еще одна!.. Вы его выгнали?

– Я вежливо попросила его покинуть кабинет.

– Теперь он станет вас преследовать, пока не добьется своего… Так было и со мной.

Она задумывается. Какая-то мысль ее тревожит, но она пока ее не высказывает.

– Не замужем?

– Разведена. – Евгения намеренно не уточняет, что тому событию меньше месяца.

– Значит, препятствий нет, – бормочет Ирина, будто в забытьи.

Евгении становится жалко ее.

– Если вы обо мне, то ошибаетесь, у меня есть жених. Он не посмотрит, что ваш главный охранник – такой шкаф, наподдаст, мало не будет! – совсем по-детски хвастается она.

И удивляется, как на глазах оживает от такого пустячного заверения убитая горем женщина.

Вот тебе и Ларошфуко! Выходит, не про русских он сказал, будто умный не может быть влюблен как дурак. Это француз не может, а русский не только может, но еще и других успокаивает: любовь зла – полюбишь и козла! Так-то!

– Ты меня презираешь? – безо всякого перехода обращаясь на ты, спрашивает у нее Ирина.

– Жалею, – честно отвечает Евгения.

Главный бухгалтер открывает штопором бутылку и разливает понемногу в бокалы.

– Приспичило шефу референта завести, – грустно говорит она. – Неужели на эту должность мужика не нашлось?

– Что ты себя обманываешь?! – возмущается Евгения, тоже отбросив выканье. – Разве дело во мне?

– Я знаю, в нем!

– Ничего ты не знаешь! Все дело – в тебе! Ты по своей сути рабыня, и, если не сможешь себя пересилить, у тебя всегда будет хозяин, ты всегда будешь пребывать в аду ревности и скрипеть зубами от бессилия.

– Откуда ты это знаешь? – удивляется Ирина ее неожиданному мудрствованию.

– Мне объяснил один умный человек. Формы рабства ведь разные бывают. Такая, как у тебя, – самая мучительная. Та, что была у меня, – самая разрушительная.

– И ты вылечилась? – с надеждой интересуется ее нежданная наперсница.

– А как ты думаешь? – спрашивает Евгения.

Кончается лето, кончается лето! Осталась всего пара недель…

Это поет Виталий. На что там он намекает?

– Ты уже была на море?

– Увы, – вздыхает Евгения. – Да и от самого лета осталась не пара недель, а всего четыре дня. И ничего не светит!

– Как сказать. Я вон тоже не был на море, а надежды не теряю.

– Тебе легче. Ты сам себе хозяин, а я?

– Представь себе, – он обнимает ее за плечи и подводит к окну, будто и вправду хочет показать среди толпящихся друг за другом многоэтажек искрящееся синее чудо, – «Ты проснешься на рассвете, мы с тобою вместе встретим день рождения зари…»

– Что это ты вдруг распелся? – шутливо недоумевает Евгения и осторожно высвобождается из его объятий. – Если у нас сегодня вечер советской песни, то давай я хоть гитару возьму.

– А я возьму тебя!

Он целует ее, и Евгения опять ловит себя на том, что если поцелуи Аристова бросали ее в жар, то поцелуи Виталия – в холод. Почему она медлит с ним объясниться? Мол, так и так, Виталик, твоя близость меня не волнует, мое сердце от твоего не зажигается. Почему у нее не поворачивается язык, глядя в его преданные глаза, сказать правду?

Опять в ней подняла голову рабыня? А еще Ирину поучала! Значит, прав был Чехов, что раба надо выдавливать по капле и от него не враз избавишься.

А главное – людское мнение. Ох это людское мнение! Евгения невольно смотрит на себя глазами постороннего наблюдателя. За небольшой срок – трое мужчин! А если она откажется сейчас от Виталия, будет четвертый, пятый? И она покатится по наклонной плоскости? Что делают другие женщины, когда ищут своего мужчину? Неужели спят со всеми, кто им приглянется? И каждый раз убеждаются: нет, не этот!

– О чем все время размышляет моя благородная? – опять обнимает ее Виталий.

Как назло, он по природе мужчина ласковый. Ему все время хочется ее обнимать, целовать, гладить, а ей стыдно его отталкивать. Но чем дольше она это терпит, тем хуже ей приходится.

– Первый рабочий день, – говорит она неопределенно.

– Да, ваш Валентин Дмитриевич – большой оригинал.

– Ты его знаешь?

– А кто из производственников его не знает? Каков бы ни был наш город, для крупного бизнеса он все же маловат. Вот мы и сталкиваемся друг с другом…

– Ты, кроме магазина, еще чем-нибудь занимаешься?

– Конечно. Что такое магазин? Стационарное налаженное предприятие. Заниматься только им мне было бы скучно. Пусть госпожа референт не забивает свою хорошенькую головку чужими проблемами!.. Кстати, ваш президент ввел в своей фирме такой порядок: раз в две недели каждый работник имеет право взять один день для своих нужд.

– Думаешь, мне это удобно?

– Думаю, нормально. Он должен понимать, что ты осталась без отпуска. И что такое – один рабочий день? В четверг мы уедем, в воскресенье вернемся. Ты все успеешь. В среду приезжает твой сын, в четверг у них собрание в школе. За два дня ты все ему приготовишь. Думаю, ничего страшного, что в десятый класс он пойдет без тебя.

– Откуда ты все это знаешь? – изумляется Евгения. Она не обрадована, а скорее насторожена, и это сбивает его с толку.

– Поговорил с твоей мамой, когда ты была в душе.

– Что ты ей сказал?

– Правду. Что сделал тебе предложение, а ты взяла время подумать. Она меня предупредила, что твой бывший муж был тяжелый человек и, возможно, ты не сразу захочешь повторить свой печальный опыт…

Надо же, он нашел общий язык даже с ее мамой! Считает будущей тещей?

– Что еще сказала мама?

– Вера Александровна считает, что мне нужно познакомиться с Никитой.