Лариса Шкатула - Замуж не напасть

– После работы – куда?

– К тебе домой. – Он наклоняется, чтобы ее поцеловать, но тут лифт открывается, и его уже ждут другие. – Сегодня явно не мой день, – посмеивается Виталий, включая зажигание.

На этот раз Евгению в холле никто не встречает, хотя у президента, как всегда, открыта дверь.

– Здравствуйте, шеф! – говорит она, заглядывая в кабинет. – Вы уж простите, что я так рано и не пользуюсь вашим разрешением подольше поспать. Так получилось!

– Евгения Андреевна! С прибытием на родную землю! Как отдохнули? Я даже вроде по вас соскучился. Ах, где мои семнадцать лет!

Она смеется.

– Мы же ровесники.

– Дело не в возрасте. Не хватает свежести восприятия. Наверное, бизнес что-то в человеке выхолащивает.

– Извините, Валентин Дмитриевич, я все забываю спросить у вас насчет юриста.

– У меня тоже, честно говоря, все руки не доходят. Вроде есть пока приходящий, но он не сегодня-завтра надолго уезжает, так что хочешь не хочешь… Все же я хотел бы вначале познакомиться. С ним или с ней?

– С ней. Это моя подруга.

– Случайно, не Надежда?

– Она. Я и забыла, что вы знакомы.

– Я помню тот арбитражный суд… Как она нас тогда покусала!

– Значит, на работу вы ее взять не захотите?

– Почему же, нам как раз нужны зубастые юристы! Пусть заходит, поговорим!

– Спасибо.

– Пока не за что.

Она идет по коридору к себе и думает, что ее начальник – интеллигентный человек и она рада будет с ним работать.

Евгения открывает кабинет и морщится от запаха тления. На этот раз цветы – она даже не знает им названия – хозяйки не дождались. Поставили их, очевидно, в пятницу. Ну откуда он мог знать, что референт на день отпросилась… Она выходит в коридор и бросает цветы в урну в женском туалете, чтобы было не так наглядно, а потом включает в кабинете кондиционер – очистить воздух. Садится и начинает работать.

А в двенадцать часов приходит Надя. Она непривычно робко переступает порог кабинета и оглядывается:

– Ни фига себе! По-моему, даже у директора нашего института кабинет похуже.

– Зато намного больше. Что в моем особенного?

– Не скажи. Красна изба углами, как говорится.

– Лучше скажи, ты не передумала у нас работать?

– Вообще-то так вопрос еще не стоял, но я бы могла подумать.

Евгения набирает телефон шефа:

– Валентин Дмитриевич, вы заняты?

– Через полчаса освобожусь.

– Садись, нужно немного подождать. – Она усаживает подругу в кресло и включает чайник. – Кофейку попьешь?

– Не откажусь. На улице жара, а у тебя благодатная прохлада. Красиво жить не запретишь. Только у тебя такой кабинет?

– С незначительными деталями – весь офис отделан в таком стиле. Думаю, и тебе кабинет не хуже выделят.

– Серьезно?

– Президент хочет с тобой поговорить.

– Это Валентин-то? Мы с ним в свое время враждовали, неужели он такой забывчивый?

– Наоборот. Он все прекрасно помнит и считает, что именно такие зубастые, как ты, должны отстаивать интересы фирмы.

– Посмотрим… Потом о фирме. Женька, что это за мужик такой симпатичный, здоровенный встретился мне в холле?

– Странный интерес у женщины накануне свадьбы.

– Ты что, Вовкина мать? Блюдешь его интересы? Отвечай на поставленный вопрос!

– Местный донжуан. Начальник охраны.

« – Мощный мужик! Посмотрел, как по сердцу рашпилем прошелся! Аж мороз по коже.

– Что-то я раньше не замечала в тебе такой влюбчивости. Учти, с ним шутки плохи. Это современный герцог Синяя Борода! Съест тебя, и мяукнуть не успеешь!

– Быть герцогиней – это кое-что. Тут вам не здесь! Не подполковница какая-нибудь, – шутит Надя.

– Слушай! – не выдерживает Евгения. – Мы с тобой столько не виделись и о чем говорим?! Тебе не кажется, Надечка, что наша дружба дала трещину?

– Не кажется! – Надя поднимается и, чтобы скрыть замешательство, спрашивает: – Где тут у тебя можно руки помыть?

– За перегородкой.

Надя быстро споласкивает руки и, еще держа в руках полотенце, выпаливает:

– Да мне перед тобой стыдно!

– Что?!

– Замуж собралась, идиотка! Можно подумать, я кривая или горбатая, что другой доли мне нет!

Евгения уже ничего не понимает.

– Ты о чем?

– Говорю тебе: о своем дурацком замужестве! Летчик! Подполковник!.. Как только он поверил в то, что я его люблю, так и началось. Он решил, что теперь можно все и все пройдет безнаказанно. Что бы я ни сделала, он всегда недоволен. То – не так, это – не эдак. Я и глупая, и тупая, и неумеха, и растеряха. И все у меня не как у людей! У людей, иными словами, у его Матрены. Сам же жаловался, что она его вечно концентратами кормит. Я же прыгаю на задних лапках, чтобы Вовику все свежее приготовить, все самое лучшее, – безрезультатно. По-моему, он просто мазохист. Ему нравится, когда над ним издеваются. Тогда он жалеет самого себя, тогда он «крест несет»! Но не попадайся ему кто послабее! Запилит. Вчера даже Ванька не выдержал. Говорит: «Дядя Вова, нехорошо капризничать». Тот ему подзатыльник. Понимаешь, махровый подкаблучник вдруг почувствовал себя героем. Особым, неповторимым. Которому все должны заглядывать в рот…

– Надька, ты же за него замуж идешь!

– Веришь, как под гипнозом! Умом понимаю, что нельзя этого делать, а сама – как бычок на веревочке…

– Надя, опомнись!

– Вот потому тебе и не звоню. Сама себя уважать перестала. Если и ты еще меня презирать начнешь, тогда хоть в петлю…

Вскипел чайник, и Евгения бросается готовить кофе, чтобы хоть как-то разрядить сгустившуюся до критической атмосферу. Неужели это Надюша – боевая, отважная? Та, которая не раз вытаскивала ее из серых паутинных настроений, когда жизнь кажется бессмысленной и ничтожной?

– Выпей кофе. – Она подает Наде чашку. – Помнится, одна моя близкая подруга говорила, что из всякого положения можно найти выход…

Но та будто не слышит ее и продолжает рассказывать:

– Мама к брату уехала. Сказала, погостить. Казалось бы, чего вдруг? Отгулы на работе взяла. Побоялась, что она своими советами может испортить мне жизнь. Мол, осмотрись и все реши без меня!.. А у меня теперь перед Вовиком как бы обязательство. Я же его из семьи увела! Понимаешь, он свалил на меня всю ответственность, вот и приходится отвечать. Дитя малое, неразумное, ошиблось, любимую жену оставило, ко мне, непутевой, перебралось…

– Выходит, ваша свадьба – его идея?

– Его. Он же чувствует, что дело пахнет керосином, а остановиться не может. Уж очень он себе в роли диктатора понравился!

– А ведь вы встречались не один месяц.

– Увы, пока он плакался мне в жилетку, я его по-бабьи жалела, предпочитала ничего не замечать. Все ведь мы думаем, будто та, что была до нас, хуже, глупее, эгоистичнее… Не понимала, какая у супруга нежная, ранимая душа! Вот и приходится теперь жизнь с ним связывать.

– Как это приходится? Ничего не приходится! Ты внушила себе черт знает что! Я не твоя мама, я могу взять на себя ответственность за твое будущее! Жалельщица!

– Ты права, жалость – хуже чумы! Раз уж человека приручил…

– Все ясно! Тогда вы с Эдиком друг друга поймете!

– А кто это?

– Тот, что тебя рашпилем…

Евгения включает зазвонивший телефон на громкоговоритель.

– Что вы хотели, Евгения Андреевна? – спрашивает шеф.

– Тут у меня Надежда сидит.

– Пусть заходит.

– Слышала?

– Как, прямо сейчас? – пугается Надя; совсем затуркал женщину этот летун – когда бы она прежде испугалась какого-то там разговора, пусть даже и «судьбоносного»?

– А чего откладывать?

Евгения смотрит, как на ее глазах сбегает с лица подруги неуверенность и виноватость. «Так-то лучше!» – с облегчением думает она.

– Ладно, пожелай мне ни пуха ни пера!

– Желаю.

– К черту!

Она уходит, а Евгения тщетно пытается сосредоточиться на завтрашнем докладе. Собственно, все материалы у нее уже готовы. По крайней мере их достаточно для того, чтобы выполнить при президенте свою роль советника.

Подруга возвращается через полчаса.

– Ну как? – спрашивает ее Евгения.

– Могу выходить на работу хоть завтра. Конечно, придется подчистить хвосты…

– Тебя отпустят без скандала?

– Какой скандал? Мы свободные люди… Вот только кабинетик мой, как сказал Валентин, пока не готов.

– Сиди в моем! – великодушно предлагает Евгения. Надя рассеянно кивает, но мысли у нее, похоже, далеки от новой работы.

– Пожалуй, пойду, – наконец говорит она, – обрадую начальство. Дай-ка на всякий случай твой номер телефона. Позвоню, ежели что…

Оставшись одна, Евгения некоторое время сидит в полной прострации. Надя совершает ошибку, а она, ее ближайшая подруга, ничего не может сделать. Может, поговорить с самим Вовиком?

«В своих делах сначала разберись!» – советует ей внутренний голос. «Не твое дело!» – отвечает она ему.

До конца рабочего дня ее не покидает чувство тревоги за подругу, которая неожиданно дает о себе знать. Она звонит и спрашивает:

– Женька, ты не могла бы Ивана из детского садика забрать? А то мама только завтра приезжает.

– У тебя ничего не случилось?

– Случилось. Но это не то, что ты думаешь… Про Ваньку не забудь!

Она вешает трубку, и Евгения некоторое время смотрит на телефон – неужели это все, что она хотела сказать? Но Надя больше не звонит…

В холле Эдуарда Тихоновича не видно, и собравшаяся уходить Ирина осторожно посматривает по сторонам: нету! А ведь обычно он подвозит ее домой.

– Нет его! – сообщает заглянувшая с улицы Лада. – И машины нет. Что ты волнуешься, уехал куда-нибудь с Валентином. Или помнишь, как в прошлом году, вся наша охрана дежурила на конференции, мэр попросил… Пойдем, мы с Веней тебя подвезем.

Евгения машет им, садясь в машину к Виталию.

– Как прошел день? – спрашивает он, целуя ее; похоже, этот вопрос при встрече у них становится ритуальным. – Едем домой?

– Едем в детский сад номер тридцать шесть, – говорит она без улыбки.

– Серьезно? А где он находится?

– На углу Вишневой и Северной.

– Понял. – Он больше ни о чем не спрашивает.

Она выходит из машины и поднимается на второй этаж, в старшую группу. Ей и прежде приходилось изредка забирать Ваньку из детсада, но вот так, без объяснений его мамаши, – ни разу! Правда, беспокойства особого Евгения в том не видит. Она всегда в таких случаях немножко балует его: водит в детское кафе-мороженое, катает на карусели. Доставляет ребенку нехитрые, но памятные удовольствия. Видя ее в дверях, он всегда предвкушает праздник. Вот и сейчас, играя с детьми, он поднимает взгляд и, увидев ее, бросается навстречу.

– Ваня, кто это? – спрашивает его воспитательница.

– Это моя тетя Женя, – объясняет он на-бегу.

– А, ну раз тетя – тогда иди!

Евгения одевает его, невольно прижимая к себе – так вкусно пахнет ребенок, забытым, до боли родным запахом. «А ведь не поздно еще одного! – мелькает у нее мысль. – Одного, но от кого?» Она ехидничает в рифму, но увлечься своими переживаниями ей не удается.

– Тетя Женя, смотри на меня. – Ваня берет ее лицо в руки и приближает к своему. – Мы сегодня куда-нибудь пойдем?

– Как ты насчет мороженого?

– А потом в магазин? – спрашивает хитрый мальчишка. Они выходят на улицу.

– Мы поедем на автобусе или на трамвае?

– Мы поедем на этой серенькой машинке. Тебя устраивает?

– Устраивает. – Он вырывает свою руку из ее руки и независимо подходит к «вольво».

Вышедший из машины Виталий открывает перед ним заднюю дверцу. Мальчик, помедлив, сообщает ему:

– Меня зовут Иван Михайлович.

– А меня – Виталий Всеволодович. Можешь звать – дядя Виталий.

– А меня можете звать дядя Ваня. Он усаживается в машину.

Виталий, улыбаясь, переглядывается с Евгенией.

– Это сын Нади.

– Мы должны отвезти его домой?

– Мы должны его развлечь.

Он усаживает в машину Евгению, сам садится за руль и, полуобернувшись, спрашивает у мальчика:

– Значит, сегодня гуляем?

– Гуляем!

Важность в момент слетает с него, глазенки загораются, и он спрашивает:

– В игрушечный магазин заедем?

– Спрашиваешь!

Виталий заводит машину и говорит:

– Начнем с чего?

– С детского кафе! – говорят его пассажиры.

Во вторник утром они отвозят Ивана в детсад, причем тот требует, чтобы отвели его непременно оба. Они ведут его за руки, а мальчишка с гордостью посматривает по сторонам.

Сегодня он в новом костюме, купленном Евгенией вчера в «Детском мире». Она купила его тайком, зная, что Виталий непременно захочет принять участие в покупке и уж никак не согласится на такой вот, китайский, который она и взяла-то на всякий случай, надеясь, что Надя до ночи объявится. Но, как говорится, предчувствия ее не обманули!