– Да пойми ты, глупая, семья нужна не только Никите, но и тебе самой. Ты не знаешь, что такое жить одной!

– А ты знаешь?

– Я читаю объявления в газетах. Это очень поучительно. Бабы воют без мужей. Пишут, согласны на любого, только без ВП. Чего ты на меня уставилась, темная! Без вредных привычек! Одна даже написала, что согласна на жизнь без секса.

– И правда рабыни! – бурчит Евгения.

– Это что-то новое, – проницательно посмотрела на нее Люба. – А может, ты, мать, просто заелась? У тебя муж – другим на зависть! Не пьет! По бабам не ходит! Всю зарплату отдает! Наверняка даже заначки не имеет.

– А зачем? – пожимает плечами Евгения. – По карманам я не шарю. Карманные деньги считаю само собой разумеющимся.

– Тогда скажи, чего тебе надо?

– Любви!!!

– Думаешь, разведешься и просто не будешь знать, куда от нее деваться? Косяками пойдут мужики, предлагая Лопухиной свое пылающее сердце?

– Знаешь, сытый голодного не разумеет! – взрывается Евгения. – Забыла, как твой Сашенька в командировку на месяц уезжал?

– Помню! – Голос Любы лишается воинственности, а глаза затуманиваются. – Тогда мы сутки пролежали в постели обнявшись. Все не могли оторваться друг от друга.

– А почему ты считаешь, что я хуже тебя?

– Что ты, дурочка, что ты! – пугается Люба. – У меня и в мыслях не было тебя обидеть! Но ты ведь никогда прежде не собиралась взять и пустить свою семью под откос…

Она опять впадает в прежний покровительственный тон. Воистину «чужую беду – руками разведу»…

– А ты все средства перепробовала? – спрашивает Надя, другая ее подруга.

Надо отдать им должное: обе стараются удержать ее от опрометчивого шага. Люба – потому, что у нее есть семья и она хочет того же для Евгении. Надя – потому, что у нее нет семьи и она не хочет, чтобы Евгения шла по ее стопам.

Но никто из них не знает о Викторе. Почему-то Евгения вдруг перестала делиться с ними, знающими всю ее подноготную чуть ли не с материнской утробы. И сейчас они отговаривают ее не по причине своей душевной черствости или невнимательности, а потому, что просто не знают! Даже не представляют себе, как Евгения изменилась!

Пойти на суд Аркадий никак не соглашался. Она его еле уговорила. Пригрозила – со слов юриста, конечно! – что если он не придет два раза, на третий ее все равно разведут, но уже без его участия.

Конечно, судья стал допытываться, в чем причина их развода. Трудно поверить в то, что они не сошлись характерами… после семнадцати лет совместной жизни!

– Не знаю, что с ней случилось! – горестно сказал Аркадий и при всех заплакал.

Судья закашлялся, а женщины-заседатели суровыми взглядами окинули Евгению.

– Спросите мою жену, в чем она может меня обвинить? – продолжал публично горевать Аркадий. – Разве все эти годы я жил не для семьи?

– А вы что на это скажете? – обратился к Евгении судья. Что она скажет? Да уж не правду! Она представила, как округлятся глаза у дам-заседательниц, если она произнесет:

«Мой муж меня не удовлетворяет!» Или: «Хочу развестись, потому что мы не живем как муж и жена».

Она вспомнила, как горько плакала на днях в женском туалете ее сотрудница:

– Эта тварь – любимый муж – во всеуслышание объявил, что я шлюха. Представляешь? Только за то, что я робко… понимаешь, робко намекнула: мол, Коля, мы с тобой совсем перестали заниматься любовью! Фразу эту дурацкую у сверстников дочери подцепила, чтобы не называть вещи своими именами. Зато он не стал стесняться. А ведь я и забыла, когда в последний раз…

Подруга Надя, как человек, с мужем разведенный и в житейских делах опытный, сразу предположила:

– Может, у твоего Аркадия есть женщина? Он с ней накувыркается, а на тебя уже сил не остается?

– А когда?

– Что – когда?

– Когда он с ней кувыркается? С работы приходит минута в минуту, вечера и выходные дни – дома.

– Ну, такие истории рассказывают даже в анекдотах. О том, что у мужа есть любовница, узнают порой лишь на его похоронах. А на вопрос, как им удавалось это скрывать, слышат объяснение: «А нам хватало обеденного перерыва и его премии…»

Евгения могла бы радоваться: ее муж – пока еще муж! – вдруг воспылал к ней страстью. Следующее судебное заседание отложили на три месяца, и за это время Аркадий, надо понимать, стремился вновь завоевать так легкомысленно отданные позиции. Если прежде он ее месяцами не трогал, то теперь прямо-таки нагло пер! А она не хотела его принимать. И это было ужасно. Отказывать в близости человеку, который до недавнего времени был единственным мужчиной в ее жизни.

Теперь с ним она больше этого не хотела. Во-первых, она прежде не догадывалась, что это таинство вовсе не так примитивно, как было у них с Аркадием. Во-вторых, оказалось, что в интимных отношениях мужчина вовсе не должен был в первую очередь заботиться о самом себе. Скорее наоборот, он должен думать о ней, а женщина воздаст мужчине сторицей за заботу. Так, заботясь друг о друге, они и приходят к высшему наслаждению. И супружеский долг здесь вовсе ни при чем.

Что-то в этом словосочетании Евгению возмущало и одновременно смешило. Разве можно считать долгом чувство близости? Что же тогда долг? Наверное, необходимость совокупления при отсутствии чувств…

Несмотря ни на что, Аркадий ее отказ воспринимать не желал. Он просто-таки кипел и пенился от бессилия: его жена, прежде существо скромное и податливое, на глазах превратилась в фурию, которую нельзя было взять даже силой. Разве что убить!

Нельзя сказать, что Евгения так сразу взяла и очерствела. Она жалела Аркадия, но эта жалость была какая-то отстраненная. Теперь она четко разграничивала: вот жизнь Аркадия – он ее хозяин и все в ней обустроил по своему разумению. Необременительные обязанности, неслышная поступь, незыблемые принципы: никогда не бегать, ничего быстро не делать, не выказывать никаких эмоций, беречь свое здоровье – обязательно спать днем. Молодым, эмоциональным, безрассудным Евгения его не знала. Любил ли он когда-нибудь?

А вот ее жизнь. Она тоже не менее ценна, и поскольку у Евгении другой нет, то просто принести ее в жертву Аркадию она не может. Да и какая в этом необходимость? Евгения вдруг стала относиться к себе по-другому. С уважением, как к личности. И решила впредь руководствоваться не только чьими-то интересами, но и своими собственными…

Попытался Аркадий вернуть и расположение сына. Не то чтобы он его прежде не любил или чего-то для него жалел. Но Никите всегда не хватало именно отца-друга, а не принципиального наставника, который ни за что не пойдет с тобой на стадион, но охотно прочтет лекцию о пользе спорта.

Теперь он стал жаловаться сыну на мать. Евгения об этом не догадывалась, пока однажды не услышала:

– Папа, разбирайся с мамой без меня! Что я ей скажу? Не бросай папу? Но она и сама взрослая.

Всему свое время. Евгения сына на свою сторону не перетягивала. Она только сказала:

– Мы с папой разводимся.

Они были хорошими товарищами и не стеснялись говорить друг другу все, что думают, но тут собственный сын удивил ее.

– Если честно, мам, я этого ждал.

– Ждал?!

– Ну хорошо, не ждал. Но не удивился. Знаешь, обычно говорят: муж и жена – одна сатана. А вы так и остались разными. Ты пыталась под отца подлаживаться, ломать себя, но нельзя же переродиться! Удивляюсь, как отец этого не понимал, когда на тебе женился! У меня есть знакомые ребята, родители которых тоже развелись. Так один на стороне отца, другой на стороне матери… А мне не хотелось бы выбирать, понимаешь? Отец – это отец. Ты – это ты. Лучше я пока поживу у бабушки… Что ты сразу заволновалась? Я обещаю: ни в учебе, ни в поведении моем ничего не изменится!..

Вот так! Сын вырос, она и не заметила. Считала, он еще маленький, не понимает…

Никита жил у бабушки, а Аркадий не прекращал попыток добиться близости. У него терпение тоже оказалось не безграничным, и он вышел из себя:

– Скажи наконец, что тебе надо?! И онемел от ее спокойного:

– От тебя – ничего.

Он напился. Таким Евгения его никогда не видела. Она как раз пришла с работы, когда он был уже готов. Видимо, под каким-то предлогом ушел с работы. Сидел на диване красный, взъерошенный, а перед ним стояла наполовину порожняя бутылка коньяка и куча каких-то белых таблеток.

– Что это за таблетки? – удивилась Евгения.

– Аспирин! – глупо хихикнул Аркадий. – У нас на работе один мужик так с жизнью покончил: глотал таблетки и коньяком запивал. Сердце не выдержало! – Он опять хихикнул. – А у меня не вышло. Организм все выдал обратно.

Только теперь Евгения заметила, что Аркадий надел чистую рубашку. На тот свет собрался! Она сгребла таблетки и выбросила в унитаз.

– Куда ты дела мои таблетки? – капризно спросил он. – Немедленно верни, я еще раз попробую! Вдруг получится?

Мелодрама стала отдавать дешевым фарсом.

– Ложись-ка ты спать! – сказала она устало. – Жизнь прекрасна и удивительна.

– Да? – не поверил он.

– Да, – успокоила Евгения, – не все то, что привычно, обязательно лучшее.

Он послушно дал снять с себя туфли и укрыть пледом.

– У меня умная жена! – бормотал он. – И что главное, верная. Ни одной ночи вне дома…

Опять он притворялся! На этот раз пьяным. И так всегда, поняла она, вместо того чтобы жить, жизнь изображает…

Жалко… Жалко – у пчелки! Так шутил ее отец, и это же сейчас повторяет Евгения.

Люба ее поведения не одобрила.

– Зачем мужика мучаешь? Может, он теперь все поймет! Не терпится развестись? Просит – дай, от тебя не убудет!

– Убудет. Я его не хочу.

– А семнадцать лет до этого хотела?

– Хотела. Но тогда я не знала чего.

– Что ты придумываешь? – разозлилась Люба. – Не хочешь говорить, не надо, но зачем же вешать лапшу на уши!

Евгения чувствует себя виноватой: ничего подруге не рассказала, а хочет понимания. Конечно, Люба еще не знает ее теперешнюю, вот и не поняла. Ушла разобиженная.

Между тем в спокойной, прежде вяло текущей жизни Евгении начались такие передряги, что она только диву давалась!

К ней вдруг стали приставать в транспорте, окликать на улице. Видно, что-то этакое появилось в ее глазах. Она будто заново родилась, чтобы услышать, как благоухают цветущие вишни, как с треском лезут из земли дурманные травы, как с восхищением смотрят ей вслед мужчины, когда, забросив подальше туфли без каблуков, которые она носила, чтобы не выглядеть выше Аркадия, она гордо вышагивает в только что купленных лодочках на шпильках. И слегка покачивает бедрами. И разворачивает плечи. И вздергивает подбородок. И не прячет от мужских взглядов высокую грудь. Почему же она столько лет ходила ссутулившись? Может, потому не хотел ее собственный муж, что в Евгении, как и в нем самом, не было жизни?

И вот она осталась одна. Аркадий переехал в небольшой домик, оставленный матерью в наследство. До последнего времени в нем жили квартиранты… Евгения сидит и играет на гитаре. Как говорят в таких случаях? Осталась у разбитого корыта? Пожалуй, и она бы сейчас напилась, как когда-то Аркадий. Правда, почему женщины не снимают стрессы подобным образом? Или снимают?

Как давно она не играла! А когда-то с удовольствием подбирала музыку к понравившимся стихам.

Морозы по ночам. И рация доносит, Что красные в Уфе, и нам несдобровать…

Дверной звонок обрывает ее стенания. Кто бы это мог быть? Евгения никого не приглашала. Она идет открывать.

Света! Странно, что пришла именно она. Инспектор из отдела пожарного надзора. Они часто вместе ездят домой – Светлана снимает квартиру в двух остановках от дома Евгении. За ее спиной – высокий интересный мужчина. Немудрено, что Светлана на высоких каблуках. Евгения только недавно стала такое подмечать. Раньше она была вся в себе… И в своей семье!

– Алексей, – представляет спутника приятельница. – Ты не возражаешь, что мы без приглашения?

– Не возражаю, – улыбается Евгения, проводя их в большую комнату.

– Я сказала Лешке, что ты вчера с мужем развелась, а он говорит: наверное, ей сейчас несладко. Мы и пришли. Он у меня чуткий.

Глаза чуткого мужчины внимательно ее рассматривают. Наверняка все, что нужно, он для себя отметил. Гости выставляют на стол две бутылки водки.

– Так много? Нас же всего трое! – пугается Евгения.

– Не было бы мало! – шутит Светлана. – У нас и закуска с собой.

– Ну уж закуску я нашла бы.

– Это опять Лешка, – смеется Света. – Говорит: она, то есть ты, может быть так расстроена, что и не вспомнит – ужинала сегодня или нет?

Вдвоем они быстро накрывают на стол, и Алексей помогает им, нисколько не смущаясь в незнакомой обстановке. Евгения таким людям завидует: ей самой нужно обычно время, чтобы освоиться.

Наконец они садятся за стол. Собственно, это не стол, а журнальный столик. Света с Алексеем сидят на диване, Евгения – напротив, в кресле.