Лариса Шкатула - Замуж не напасть

– Жека, успокойся, – пытается поймать ее за руку То-лян. – Это все давно прошло! Кончилось!

– Кончилось! – не может остановиться она. – Да он мог, не выходя из машины, пристрелить тебя и скрыться!

– Мог. Но майора подвела самоуверенность. Он ехал на новой «Волге», а подо мной была – как назло! – легкая «хонда». При лобовом столкновении у меня шансов не было. Зато я был лучшим водителем! – Толян говорит это без хвастовства лишь констатирует факт. – Он мчался, не снижая скорости, мне навстречу… До назначенного места оставалось еще километра два, так что я не сразу понял, что это Сергей. Потом подумал, что он почему-то меня не замечает. Для верности посигналил ему. И тут он бросил на меня свою машину. Все произошло так быстро, что я не успел даже испугаться. За меня сработал многолетний опыт водителя. Я успел вывернуть руль, но чтобы уйти, доли секунды все же не хватило. По касательной он меня зацепил. Но и сам перевернулся. Как он там кувыркался, я уже не видел. Могу только догадываться: каменистые уступы, приличная высота.

Евгения обнимает Толяна и прижимает к себе:

– Не надо! Не вспоминай! Забудь! Ты не виноват. Это судьба отомстила ему. За Машу. Может, она стояла там, когда машина летела вниз…

– Жека!

Она целует его в ложбинку у шеи и говорит туда же, чтобы не видеть соболезнующих ее наивности глаз:

– Я знаю, ты не веришь, но когда Маше было сорок дней, ночью я проснулась от того, будто она меня позвала. Я про сорок дней вообще-то забыла. Потом сообразила, когда подсчитала: как раз в это время Сергей ее убивал… – Она опять целует его и чувствует, как он напрягся. – Что с тобой?

– Жека, возьми на тумбочке бинт и привяжи ручку двери к спинке кровати.

– Зачем?

Он начинает нервничать от ее непонимания.

– Ты что, маленькая, да?.. Разденься и ложись… на меня!

– Толя!

– Пожалуйста!

Евгения не верит своим ушам. И понимает, что он не шутит. Не уловила ли она страх в его глазах? Страх, что он после всех передряг окажется неспособным жить с ней как мужчина…

Конечно, ради него она могла бы заниматься любовью хоть на площади, но не при травме же позвоночника!

Кто знает, каким боком могут вылезти ему такие игры?!

Она раздевается, осторожно ложится рядом с ним и позволяет ему ласкать себя. А сама сует руку под одеяло и только прикасается к заветному месту, как чувствует его полную боеготовность.

– Тебе этого мало?

– Мало! – настаивает он.

– И даже не мечтай! – говорит она и передразнивает: – Ты что, маленький? Не понимаешь, что такое позвоночник?

– А вдруг?

– Что – вдруг? Ради сиюминутного каприза ты хочешь все испортить? Или ты не знаешь, какое напряжение для мужчины – оргазм?

– Ты рассуждаешь не как женщина, а как медик! – обижается он.

– А потому, что сейчас медик нам гораздо нужнее, чем женщина! Кроме того, не забывай еще про сотрясение мозга, для лечения которого нужен покой. Допустим, пошла бы я у тебя на поводу. Мы убедились бы: мужчиной ты останешься, но крыша уедет навсегда! Будешь целыми днями ходить за мной и только просить: «Женя, давай потрахаемся!»

Она изображает лицо дебила, от чего Аристов начинает хохотать и, отсмеявшись, говорит:

– Я хотел сказать тебе, Лопухина: выходи за меня замуж! Я пока не в форме, но через месяц, обещаю, ты меня не узнаешь!

Толяну перестали наконец колоть лекарства, и сегодня Евгения в бегах: договаривается с врачами, чтобы Аристова назавтра выписали.

– Теперь, Евгений Леонидович, я могу признаться, – говорит она лечащему врачу, не выдержав конспирации. – Я Аристову вовсе не жена!

– А я знаю! – передразнивает он тем же тоном. – По паспорту его жена – Нина, а не Евгения.

И смеется над ее растерянностью.

На бегу она как раз с Ниной и сталкивается, и та окликает ее первая:

– Здравствуй, Женя!.. Я не приходила раньше, потому что, думаю, у Толи не было особого желания меня видеть… Как раз перед аварией он позвонил сообщить, что дает мне развод и домой больше не вернется… Теперь для суда надо подписать заявление от его имени. – Она вытаскивает из сумки исписанный лист. – Я здесь пишу, что Анатолий постоянно находится в командировках, поэтому на суде присутствовать не может… В общем, что он не возражает. Отнесешь ему?

– Давай, – подчеркнуто безразлично соглашается Евгения. Она входит в палату. Толян подтягивается на руках, сгибая и выпрямляя ноги. С некоторых пор он постоянно разминает свое тело. Занимается неистово, до холодного пота, и если в ответ какая-то жилка начинает привычно отзываться, он радуется как ребенок.

– Тебе тут бумагу принесли. На подпись, – сообщает ему Евгения.

– Наверное, Нина пришла, – догадывается он. – Торопится. Боится, как бы ей калеку не навязали.

– Что ты придумываешь! – возмущается Евгения, не ради защиты Нины, а от того, что слово «калека» вообще приходит ему в голову.

– Не спорь, я ее лучше знаю, – говорит Толян и, не читая, размашисто подписывается.

– Хочешь ее увидеть?

– Нет!

Евгения выносит листок в коридор.

– И он не удивился? Ничего не сказал? – жадно интересуется Нина.

– Не удивился. Но сказал, что ты торопишься от него избавиться.

– Говорят, он не сможет ходить!

– Никто не знает этого наверняка. Посмотрим, жизнь покажет.

Нина внимательно смотрит на нее, будто впервые видит:

– Повезешь его к себе?

– А ты предлагаешь свою квартиру?

– Нет, но… Его бы мог забрать к себе тот же Кузя! С его-то дворцом! Который он, кстати, выстроил за наш счет! Толя горбатился на него день и ночь! Я говорила, но разве Аристов слушает кого-нибудь, когда речь идет о его драгоценных друзьях!

«Наверное, потому, что в беде именно его драгоценные друзья оказались рядом, – думает Евгения, – а вовсе не ты, которой он подарил не только жизнь, но и все для того, чтобы обустроить ее по-своему!»

– А почему ты думаешь, что у Кузи ему будет лучше, чем у меня? – спрашивает она как бы между прочим.

Нину ее вопрос сбивает с толку. Все-таки, думает она, любовница мужа могла бы вести себя и поскромнее. В своем праведном гневе она не думает о себе как о такой же грешнице, а лишь о женщине, имеющей на Толяна законные права. Невысказанная мысль написана на лице Нины: такие, как Лопухина, подлые и беспринципные, способны разрушать чужие семьи и вести себя при этом, не смущаясь, без стыда и совести.

Евгения с сожалением смотрит на нее. «А я еще чувствовала себя виноватой, отталкивала любимого человека ради нее, потеряла столько времени!..»

– Потому, что в данный момент это неприлично, – продолжает разглагольствовать Нина. – Я пока что ему жена!

В ее словах звучит суровость – пусть разлучница знает свое место!

А разлучница в душе откровенно веселится, отмечая для себя мимоходом, что еще месяц назад от таких слов Нины сгорела бы со стыда: она никто, а тут – законная!

– Вспомнила! Не скажешь ли, что это у тебя в руке?

Рука Нины непроизвольно дергается, а взгляд ошарашенно опускается на заявление о разводе.

– Я знаю, чего ты хочешь, – безжалостно продолжает Евгения. – Чтобы Толян пожил у Кузи, пока ты не убедишься, что твоя жизнь со вторым мужем складывается как надо. А если – нет? Тогда и бывший муж – вот он, под рукой! И не мечтай! Обратно Аристова ты не получишь! Что с возу упало, то пропало!

И тут же растерянно замолкает. Чего это она так расходилась?

Лицо Нины гневно искривляется – соперница попала в точку! Но она тут же оправилась, и в ее словах уже звучит угроза:

– Да если сейчас я эту бумагу порву…

– То для тебя уже ничего не изменится! – доканчивает за нее Евгения.

– Никогда не думала, что ты окажешься такой подлой! – Нина уже пришла в себя. – Только запомни: на чужом несчастье своего счастья не построишь!

– Не поняла, кому это ты говоришь: мне или себе?

Так и не придумав ничего в ответ, Нина уходит, а в голове Евгении начинает буянить внутренний голос: «Посмотрите на эту скромницу – поперла как танк! Аристов, оказывается, прав насчет тихого омута. Только не слишком ли много в нем чертей?!»

В больницу за ними приезжают Кузнецов с другим товарищем Толяна; как бы Аристов ни хорохорился, а ходить самостоятельно он не может. Отчаяние плещет в его глазах, когда он делает очередную безнадежную попытку.

Сегодня он покорно предоставляет друзьям донести себя до лифта.

Машина у Кузнецова огромная, вместительная.

– «Крайслер»! – хвастается он.

– Кузя любит масштабность, – хмыкает Толян, с помощью Александра забираясь на заднее сиденье.

К дому Евгении подъезжают быстро, и только здесь она вспоминает:

– Ой, у меня ведь дома беспорядок!

Но в квартире не просто порядок – она сверкает чистотой. Удивлению Евгении нет границ, пока она не находит на кухонном столе записку: «У твоей мамы взяла ключ и прибралась. Приедете – позвони. Очень соскучилась. Надя».

– Ну, если это называется беспорядок… – в восхищении разводит руками Кузнецов.

Евгения протягивает ему записку:

– Вот и весь секрет.

– Ваша подруга? – понимающе кивает он и говорит с какой-то затаенной грустью: – Только друзьями мы и живы! Ругаемся с ними, злимся, а без них и не обойдемся…

Аристова усаживают в кресло, а двое друзей, извинившись – мы сейчас! – возвращаются к машине.

Евгения дает почитать записку и Толяну.

Мужчины возвращаются. В руках у Александра огромная хозяйственная сумка, у другого, Стаса, – большой тяжелый пакет, перевязанный веревками.

– Сейчас мы с Женей такой обед сварганим! – оживленно сообщает Стае, подталкивая Евгению в сторону кухни. – По поводу возвращения сэра Анатолия Аристова… как бы это поделикатнее сказать, к домашнему очагу!

Они разгружают сумку с продуктами и сразу начинают чистить овощи, в то время как в соседней комнате царит оживление, слышится скрип, металлическое звяканье.

Кухонные работники полностью ушли в приготовление пищи и потому не сразу замечают, как в дверях появляется этакий металлический передвижной стул, на котором восседает Толян. Устройство сверкает никелированными частями и, судя по всему, несложно в управлении. Оно легко проходит в дверной проем. Толян смотрит на нее, и тут же его глаза будто заволакивает пелена.

– Конечно, Жека, это не то, что ты хотела! – усмехается он.

– А что я хотела?

– Нормального, здорового мужика, а не безногого инвалида! В комнате повисает тяжелое молчание, а Евгения в упор разглядывает Толяна.

– Я очень хочу, – между тем мягко говорит она, – чтобы впредь ты не употреблял это выражение не только вслух, но даже и мысленно! Иди-ка сюда!

Толян послушно подъезжает. Она дает ему в руки нож и пакет с картошкой.

Александру подвигает консервы:

– Открывай!

А сама тем временем быстро режет морковь – так быстро, как режут повара. Она сама научилась этому, из принципа. В последнее время ей приходится часто задавать себе вопрос, на который приходится тут же отвечать: «Если другие могут, то почему не смогу я?» Нож так и мелькает у нее в руках. Толян украдкой посматривает на нее, и в глазах его удивление. То-то же! Смотри и учись, чего может добиться человек, когда захочет!

Они садятся за стол. Едят. Пьют за окончательное выздоровление Толяна. Он тоже шутит, и на первый взгляд ничего в нем не изменилось. Но Евгения с тревогой чувствует его подавленность. Будто усмехается про себя их оптимистическим речам: «Говорите, говорите, а я-то знаю, что больше на ноги не встану…»

Она слышит, как Кузнецов обращается к Толяну:

– Скажи, могу я сделать для тебя еще что-нибудь?

– Можешь, – кивает тот. – Помоги мне выкупаться.

– Толя! – укоризненно восклицает Евгения.

– Успеешь еще со мной навозиться! – грустно машет он. Пока мужчины в ванной, она успевает убрать со стола, помыть посуду и постелить постель. После ванны Аристова, завернутого в махровый халат, Александр подсаживает в кресло, а в кровать с него Толян перебирается уже самостоятельно. Стае и Кузнецов тянутся к выходу.

– Выздоравливай, Толян! Мы будем забегать.

За окном стемнело. Евгения зажигает бра над головой возлюбленного.

– Будем считать наш праздничный обед пропиской в твоем новом жилище. Может, в нем не слишком шикарно, но пусть тебе здесь будет тепло!

– Мне уже тепло, моя хорошая! Ты собралась куда-нибудь?

– Всего лишь на кухню. Надо сложить посуду в шкаф. А тебе оставляю «Крючок для пираньи» твоего любимого Бушкова…

Склонившись было к Толяну, Евгения выпрямляется, услышав дверной звонок.

– Подожди, не открывай, сначала я посмотрю, – беспокоится он.

– Кого нам теперь бояться?.. А в глазок я могу и сама посмотреть!

На лестничной площадке с чемоданом в руках стоит Шурик Аристов.

– Шура, заходи, – приветливо улыбается ему Евгения.