Лариса Шкатула - Замуж не напасть

– Кто пришел? – кричит из комнаты Толян.

– Твой сын пришел. Шурик. Аристов-младший проходит в комнату:

– Привет, папа!

– Здравствуй, сынок!

– Я тебе вещи принес. И сегодня твой компаньон Малышев конверт передал. Думаю, тебе ведь понадобится… – Он медлит, потом выпаливает: – Папа, я хочу жить с тобой!

Аристов не отрываясь с любовью смотрит на сына.

– Спасибо, Шурик, я очень рад… Но это все-таки квартира тети Жени, неплохо бы и ее спросить. Сразу два мужика на голову свалятся!

– Тетя Женя, – поворачивается к ней Шурик, – вы не беспокойтесь, я и готовить умею, и убирать!

– Если бы вы знали, Аристовы, – говорит она, – как я всю жизнь мечтала иметь большую семью – чтоб не меньше троих сыновей!

– Ну и сейчас еще не поздно, – будто про себя бормочет Толян.

– Пойдем-ка, Шурик, я тебя покормлю.

– Я есть не хочу, – слабо сопротивляется Шурик.

– Быстро мыть руки и за стол! – приказывает она. Шурик уходит в ванную, а Толян останавливает ее:

– Погоди минутку! Подай-ка мне чемодан! – Он щелкает замками, открывает крышку и протягивает Евгении конверт из плотной бумаги: – Так сказать, первый взнос.

Она заглядывает в конверт и говорит растерянно:

– Толя, здесь же доллары!

– Я знаю. У нас в городе уйма пунктов обмена валюты.

– Но их очень много!

– Впервые вижу женщину, которая не знает, как потратить деньги! Например, купить хорошую стиральную машину-автомат. Говорят, одна из лучших – «Бош».

– Я пойду покормлю Шурика, – задумчиво говорит она.

– Подожди! – Он ловит ее за подол. – Чего ты разволновалась? Я помногу получаю, привыкай. Не бойся, я их зарабатываю, не ворую. Разве что налоговая инспекция не все знает, но обычно все свои доходы никто у нас не показывает. Что я говорю! Словом, если не возражаешь, я пока полежу, почитаю.

На кухне она усадила Шурика за стол и положила в тарелку картошки, отбивную и соленья.

– Я правда рада, что ты к нам пришел. Мы должны действовать с тобой сообща! Доктор сказал, что рано или поздно твой папа будет ходить, но, знаешь, бывает так, что даже самые сильные мужчины… устают ждать, а в таком случае неверие равносильно поражению. Нам надо его поддерживать, занимать делами, чтобы он поменьше оставался наедине со своими мыслями. Понимаешь?

– Понимаю, – с облегчением улыбается юноша, и Евгения чувствует: он ее принял!

Шурик все же проголодался, потому что, слушая ее и кивая, он опоражнивает тарелку и с чаем съедает большой кусок торта.

– Пойдем, пожелаешь отцу спокойной ночи, а я выдам тебе белье. Можешь обживать комнату своего друга Никиты.

Устроив Шурика, она возвращается и некоторое время наблюдает, как Толян, закаменев скулами, яростно переворачивает страницы книги.

– С женой нежно поговорил? – сразу догадывается она.

– Какая она мне жена? Развели нас сегодня, оказывается! Если бы не позвонил, не скоро узнал бы!

– И это тебя расстраивает?

– Нет, не это. Она требует – заметь, требует! – чтобы я вернул Шурку домой. Якобы я улестил его, наобещал горы золотые, а сам в этой жизни уже ничего не смогу достичь!

– Какая гадина! – вырывается у Евгении. – Извини.

– За что, родная? Так мне и надо!

– Ты-то здесь при чем?

– При том, что полжизни прожил страусом. Спрятал голову в песок и думал, что задницу не видно!..

Его гневный монолог прерывает телефон. Евгения берет трубку.

– Добрый вечер, Женя! Это Монахов беспокоит, друг Толяна. Передай ему, что завтра в восемь утра я приду к вам е одним корейцем. Он лечит иглоукалыванием.

– А ты ему лично это сказать не хочешь?

– Завтра. Все разговоры завтра. Я звоню из аэропорта. Только что прилетел. С корейцем договорился – из Швеции ему звонил. Да, предупреди Толяна, пусть не пьет ничего спиртного!

Рабочий день начинается у Евгении со звонка обиженного Никиты.

– Что же это получается, мамочка? Твой родной сын будет жить у бабушки, а приемный – вместе с тобой?!

Она теряется, ибо взглянуть на происшедшие в ее жизни перемены под таким углом не догадалась.

– Ты сам захотел жить у бабушки, – напоминает она сыну.

– Захотел! Но тогда я был один, а сейчас – с Шуркой! – В голосе Никиты слышится неприкрытая радость. – Когда вы с дядей Толяном поженитесь, мы ведь будем братьями?

– Да, сводными.

– Вот видишь! А я всегда хотел иметь брата! Родного не допросился, так что согласен на сводного! Смешно теперь жить у бабушки, раз он там!

Бедная бабушка! Бедная мама! Вот она, черная неблагодарность.

– В общем, ты как хочешь, а мы сегодня прямо после уроков домой поедем!

– Конечно, приезжай! Можно подумать, я тебя домой не пускаю!

Она расстраивается от его эгоистичной непосредственности. Впрочем, ненадолго. Что с него взять: избалованный мальчишка, маменькин сынок!

На другой день звонит уже обидевшаяся Вера Александровна:

– Передай моему внуку, что, если его вдруг шиза пробьет, как он сам говорит, вернуться он не сможет. Я взяла квартиранток – теперь у меня в доме живут две студентки!

– Хорошо, мама, передам, – примиряюще говорит Евгения.

– Бабуля обиделась? – уточняет Толян.

Вечером после ужина каждый занимается своим делом. Мальчишки гоняют на компьютере очередной диск, Толян читает, а Евгения перебирает струны. Выбранное стихотворение Марины Цветаевой на ее музыку никак не ложится, и она погружается в задумчивость, а придя в себя, замечает внимательный взгляд Толяна, рассматривающего ее из-под опущенных век…

Он все время всматривается в нее, вслушивается в интонации ее голоса – не выкажет ли Евгения возмущения или раздражения? Каждую минуту он помнит и страдает от того, что не ходит, хотя и врач-кореец подтвердил: улучшение может наступить в любой момент.

Увлекшись каждый своим занятием, они оба вздрагивают, когда звонит дверной звонок. Евгения идет к двери и слышит вслед:

– Глазок!

Он все боится, что она забудет посмотреть и откроет дверь… кому-нибудь не тому! Толян сразу напрягается, когда Евгения возвращается на цыпочках, побледневшая, и говорит шепотом:

– Тот самый милиционер, помнишь, который замком скрежетал!

Толян в считанные секунды оказывается в коляске, и в руке его мелькает откуда-то взявшийся револьвер. Он ставит коляску так, чтобы ее не сразу увидели в открывающуюся дверь, и кивает:

– Открывай!

– Лопухина Евгения Андреевна? – спрашивает милиционер. – Я – ваш участковый, старший лейтенант Вершинин. Мы можем поговорить?

– Прошу вас!

Милиционер недоуменно оглядывается на катящегося за ним вплотную Толяна и медлит проходить в кухню.

– Это мой муж, – успокаивает его Евгения. Участковый пожимает плечами: мол, чего только не бывает!

– Знакома ли вам гражданка Конкина Лидия Николаевна? – примостившись у кухонного стола, спрашивает он.

– Это не моя соседка сверху? – морщит лоб Евгения.

– Месяц назад ее обокрали. Странно, бандиты вошли не через дверь, а через чей-то балкон… Я переговорил со всеми жильцами, кроме вас. Вы ничего не видели?

– Ничего. Я как раз в это время чаще всего у мамы жила. С сыном занималась.

– Жаль.

Участковый дает ей на подпись протокол, аккуратно укладывает бумаги в дипломат и идет к выходу. Уже взявшись за ручку, он полуоборачивается и замечает:

– Я приходил к вам на днях, но никто дверь не открыл, хотя мне показалось, что в квартире кто-то был.

– А мне показалось, что вы пытаетесь открыть замок, – говорит Евгения и краснеет.

– Но я видел свет в вашем окне! – ошарашенно поясняет милиционер. – Потому на всякий случай и подергал за ручку.

Евгения закрывает за ним дверь и оборачивается к подъехавшему в коляске Толяну. На время беседы с участковым он деликатно удалился в другую комнату.

Теперь возлюбленный Евгении посмеивается:

– Мания преследования у вас, леди! Ведь это его ты приняла за киллера?

– Его, – нехотя соглашается она. – Конечно, тебе меня не понять! Ты – смелый мужчина и не знаешь, что такое страх!

– Ошибаешься! – Он закусывает губу и, кажется, неприязненно смотрит на нее. – Еще никогда мне не было так страшно, как сейчас.

– Но чего теперь ты боишься?

– Твоей жалости! – выпаливает он.

– Идиот! – кричит Евгения, которой больше не хочется следить за своей речью, так разозлил ее Аристов. Носятся все с ним, а он и пользуется их любовью, позволяет себе такие свинские рассуждения. – Значит, если бы со мной случилось несчастье, ты бы меня бросил?

– Ты что! – возмущается он. – Я тебя люблю и буду любить, что бы с тобой ни случилось!

– А я, выходит, хуже тебя? И кроме жалости, ни на что не способна? Да ты просто самовлюбленный эгоист!

– Я – эгоист?!

Он разворачивает кресло и с размаху пытается проскочить в дверной проем. Колесо цепляется за косяк и застревает. То-лян тщетно дергает за рычаг, стараясь другой рукой освободить его.

– Я – эгоист! – повторяет он. – Я – эгоист!

– Конечно, – не отступает Евгения. – Привык, что друзья тебе во всем потакают. Вон и машинку купили: сиди, Толечка, спокойно, не напрягайся! А ты и рад. К тебе таких врачей приводили т лучшие специалисты страны! И кстати, оба говорят, что у тебя нет ничего серьезного!

– Ты думаешь, я притворяюсь? – изумляется Толян.

– Не притворяешься, а трусишь. Ты хочешь встать и боишься: а вдруг будет больно? А вдруг не получится? Ты в глубине души уже смирился с этим креслом!

Она кричит и не сразу замечает, как, ухватившись за подлокотники побелевшими пальцами, он резко встает, но, против ожидания, не падает, хотя Евгения бросается к нему, проклиная себя за этот дурацкий, как она думает, эксперимент шоковой терапии.

– Я стою! – шепчет Толян, обняв ее за плечи. – Я стою!!!

– А почему бы тебе не стоять? – переспрашивает она непослушными губами и не может утереть катящиеся по щекам слезы, потому что обеими руками держит его.

Месяц спустя

Дверь лифта открывается на первом этаже, и Толян Аристов, поддерживаемый Евгенией, медленно передвигает ноги в сторону выхода.

У подъезда его ждет «мерседес», в котором на заднем сиденье расположились все трое их сыновей в выходных костюмах и с нетерпением поджидают выхода жениха и невесты.

– Наконец-то! – Шурик распахивает дверцу машины и делает шаг навстречу.

В это же время, оглянувшись по сторонам – нет ли кого поблизости? – Евгения приподнимает ногу и коленом стукает Толяна пониже спины. От неожиданности он пролетает вперед, и на мгновение его шаг приобретает прежнюю твердость.

– Гестаповка! – бурчит он, оглядываясь на хохочущую Евгению.

– Притворщик!

– У меня поврежден позвоночник! Спроси у врача.

– Не поврежден, а ушиблен, – поправляет она. – Не обнаружено даже смещения позвонков. Хочешь, чтобы тебя жалели? И не надейся!

– Папа, теть Женя! – теребит их Шурик. – Мы же опаздываем. Все уже ждут.

– А куда торопиться? – замечает Евгения, усаживаясь на переднее сиденье. – Больно надо, выходить замуж за калеку!

– Да не обращай внимания! – машет Никита. – Забыл, что ли, они ведь все время так развлекаются!

– А не рано тебе вести машину? – уже серьезно озабочивается Евгения. – Может быть, пусть Слава сядет за руль?

– Правда, пап, давай я? – поддерживает ее Ярослав.

– Нишкните! – хмыкает Толян, трогая машину с места. – Что же, тебя из загса на руках тоже Ярослав понесет?

Евгения всем корпусом поворачивается на сиденье:

– Аристов! Надеюсь, ты шутишь?

– Ничуть.

– Останови машину! Я не собираюсь выходить замуж за психа!

– Ха-ха-ха! – подражая Фантомасу, хохочет Толян и прибавляет газу. – У тебя еще есть пара минут, чтобы выпрыгнуть на ходу!