– Олег, что ты смотришь? – Катя задохнулась. Она вообще была не из тех, кто мог, что называется, дать отпор. Изящно нахамить зарвавшемуся нахалу или светски его проигнорировать.

– Галина, думаю, что вам лучше сейчас уйти, – неуверенно предложил Олег. – А белье это вам, наверное, лучше снять. И оставить здесь. Это ведь правда Катенькино белье.

– Да не нужно мне белье, главное, чтобы я ее больше здесь не видела, – взмолилась Катя. – Все равно я уже никогда не надену этот комплект после этой… Этой туши! Не могу больше видеть ее перед собою! И выслушивать очередные бредни о ее дегенеративном сыночке!

Галочка фыркнула и, опустив юбку, нагло улыбнулась Кате, однако глаза ее оставались холодными и темными. Перед тем как уйти, она подошла к столу и, наклонившись так низко, что Катя почувствовала исходящий от нее запах дешевых сигарет, сказала:

– Я-то уйду. Но ты еще поплачешь, сука. И в самое ближайшее время. Это я тебе гарантирую.


… – Шура?

– Да, папа.

– Как она?

– Кто?

– Ты знаешь кто. Катя.

– Хорошо. Как обычно.

– Ты уверена?

– А почему ты спрашиваешь?

– Здесь о ней сплетничают.

– Я думала, ты ни с кем не общаешься.

– Не дерзи. Я ни с кем не общаюсь. Но иногда прислушиваюсь. Я слышал, что у нее проблемы. Что ее обливают грязью. Это правда?

– Я не читаю газет. Ты же знаешь.

– Да, я знаю, насколько ты безответственна. Но ты могла бы делать это хотя бы для меня.

– Хорошо. Что конкретно я должна сделать?

– Принести мне подборку газет. О Кате. И как можно скорее!


…Киностудия имени Горького – это совершенно особенный мир. Проходят десятилетия, а здесь ничего не меняется. Нет здесь ультрасовременных офисов с белоснежными стенами и черными полированными столами. Нет престижного евроремонта. Только ветхие стены да потолки в желто-бурых разводах. А еще в коридорах киностудии живут кошки. Черные и рыжие упитанные коты с лоснящимися шкурками и тощенькие полосатые мурки – ну просто какой-то кошкин дом! И пахнет здесь кошками. Но никто их не выгоняет – жалко кисок, да и потом, все давно к ним привыкли. И почти возле каждой двери можно отыскать блюдечко с мутным молоком или обветренной колбаской.

Катя прибыла на Киностудию Горького ровно в девять утра – она всегда была пунктуальной, как часы на Спасской башне. Она остановилась перед охранником в синей униформе и приготовилась было достать из сумочки паспорт и пропуск, но охранник вытянулся перед нею, как новобранец на военном параде.

– Проходите, Екатерина Павловна. Думали, я вас не узнаю?

На киностудии Горького у звезд не спрашивают пропуска – в отличие от того же «Мосфильма» или Останкинского телецентра. Мимо тех охранников не пройдет и сам Джордж Клуни, если, конечно, у него нет соответствующего пропуска.

– Екатерина Павловна!

Она обернулась. Охранник неловко переминался с ноги на ногу, вертя в руках блокнот и обгрызенный карандаш.

– Екатерина Павловна. Извините, что задерживаю. А можно автограф? Это для моей жены.

– Конечно-конечно. – Она приняла из его рук блокнот, а к карандашу прикасаться побрезговала – вытащила из сумочки свой «Паркер» – позолоченную ручку, на которой сбоку изящной вязью была выгравирована надпись: «Любимой талантливой Кате от Олега». Эту ручку муж торжественно преподнес ей, когда она объявила о своем решении написать мемуары.

Она поставила на блокнотном листе свою подпись – всю в витиеватых закорючках. Вообще-то на официальных документах Катя расписывалась иначе, лаконично и просто. У нее был круглый, немного детский почерк, почерк отличницы с первой парты. А придумать еще одну подпись – «публичную» – для автографов ей предложил Саня. Он тогда еще совсем маленький был – семь лет всего. Она зачем-то расписывалась в его дневнике, а он глянул и едва не расплакался: «Мама, ты же в телевизоре, тебя же все знают, а расписываешься хуже нашей училки». Вот и пришлось менять подпись. Впрочем, в угоду сыну Катя даже пол бы сменила, не задумываясь. Она была из тех, кого принято называть «сумасшедшая мать».

– Вот спасибо вам, Екатерина Павловна, – умилился охранник, бережно убирая блокнот в ящик стола, – то-то Света моя обрадуется. Не поверит сначала, наверное. Эх, жаль у меня фотоаппарата с собою нет. Она все фильмы ваши смотрела и спектакли не пропускала. Она и в блондинку покрасилась, чтобы стать похожей на вас, – заявил он и вполголоса добавил: – А стала похожа на Наталью Крачковскую.

Катя вежливо улыбнулась и прошла мимо. Она была знаменитой не первый год и все равно не умела «звездить». Не могла отказывать людям. Если кто-нибудь просил у нее автограф, она старательно расписывалась – даже если очень спешила. Для обычного человека ведь это целое событие – случайно увидеть вблизи такую знаменитость, как Катя. На чем только не приходилось ей ставить свои автографы! На магазинных чеках, на школьных дневниках и бумажных купюрах, а несколько раз – даже на ладонях своих обожателей…

Офис триста тридцать, в котором обитала «Студия Вадима Квадровича», находился в самом последнем, четвертом корпусе. Несмотря на то что Катя пришла в точно условленное время, в офисе находилась только секретарша. Видимо, она была из бывших манекенщиц – высокая, с копной красно-рыжих кудряшек. Одета девица была словно стриптизерка из американского фильма: лайковое красное мини-платье, щедро оголявшее ее длинные тощие конечности.

«А ведь ей уже под тридцать», – подумала Катя, рассматривая веснушчатые плечи секретарши.

Девица сидела, уткнувшись в компьютер. У нее был такой сосредоточенный вид, словно она не первый час решала логарифмические уравнения. Однако Кате был виден край монитора: девчонка всего лишь раскладывала пасьянс. На Катино появление она отреагировала вялым зевком. Не поздоровалась даже.

– Мне нужен Вадим Квадрович, – холодно-вежливо сказала Катя.

– Мне тоже, – нагло ухмыльнулась девка. – Нет его.

– Я с ним договаривалась.

– Какое совпадение. И я. – И она снова сонно уткнулась в компьютер.

Хамка! Даже кофе не предложила. Не узнала, что ли, Катю? Да нет, такого просто не может быть. Екатерину Лаврову знали все – и не только в России. В позапрошлом году, например, журнал «Пипл» включил ее в сотню самых красивых женщин мира.

– Мне, пожалуйста, чай. Желательно зеленый, без сахара, без лимона. – Катя уселась на офисный кожаный стул и закинула ногу на ногу. Она бы никогда не стала так себя вести, если бы девушка оказалась приветливой и вежливой. Посмотрим, что она теперь скажет! Неужели посмеет нахамить известной актрисе?

Девица оторвала глаза от монитора и уставилась на Катю так, словно та предложила ей исполнить танец живота прямо на коврике для мышки. Подумала несколько секунд, но спорить не стала. Загремела чашками. Ее движения были отрывистыми, выражение лица – неприветливым. Протягивая Кате чашку, она едва не выплеснула чай на ее светлую юбку от «Эскада». Всем своим видом секретарша словно пыталась показать, насколько ей претит обслуживать посетительницу.

Ну и ладно, подумала Катя. Не очень-то и надо. Кто такая эта секретарша? Обыкновенная неудачница. Мечтала, наверное, о славе Клаудии Шиффер, о своей божественно-красивой мордашке на обложке журнала «Вог». А в итоге лет десять отработала элитной подстилкой, как и большинство «вешалок». Теперь вот сидит в приемной, чай подает. И глаза такие злые!

…Катя уже допивала свой чай, когда дверь распахнулась и в офис влетел молодой кинорежиссер Вадим Квадрович. Это был энергичный высокий мужчина с темно-рыжим ежиком волос и водянисто-зелеными глазами. Выглядел он вполне богемно: черная хлопковая рубашка без пуговиц, джинсы «Кельвин Кляйн», небрежно обрезанные чуть ниже колена, в ухе болталась сережка-крестик.

– О, вы уже здесь! – Он, казалось, удивился, хотя опоздал почти на сорок минут. – Здравствуйте, девочки.

Катю немного покоробила эта фамильярная снисходительность. Девочки! Уравнял ее, звезду, с какой-то крашеной секретаршей.

Тем не менее она вежливо улыбнулась.

– Вы уже познакомились? – Квадрович плюхнулся на стул и отшвырнул свой потрепанный кожаный рюкзак в сторону. Было в его пластике что-то неприятное, нервное.

– Нет, – хором сказали Катя и секретарша.

– Что же вы так? Это Екатерина Павловна Лаврова, актриса, практически оскароносица.

Катя нахмурилась. Он пытается язвить или ей только так кажется?

– Я догадалась, – процедила рыжая, томно прикуривая ментоловую сигарету. – Екатерина Павловна Лаврова уже почти час здесь сидит. Чай пьет.

«Такое впечатление, что эта секретарша помыкает Квадровичем, – подумала Катя. – Почему он позволяет ей так разговаривать? Почему не поставит наглую девку на место?»

– А это Элеонора Квадрович, – невозмутимо продолжал Вадим, – тоже актриса. А по совместительству – моя жена.

Катя едва чашку из рук не выронила. Надо же, как неудобно получилось! «Секретарша» оказалась женой самого Квадровича. А Катя так грубо с нею обошлась… Хотя она сама виновата, Элеонора эта. Могла бы и представиться. Катя старше ее, Катя – знаменитость, так что предложить ей чаю было бы естественно.

– Эля тоже будет сниматься в сериале. – Вадим приобнял рыжую, но та строптиво дернула плечом, сбрасывая его руку. – Она сегодня злая. Ну что, Екатерина Павловна, вы прочитали шаблонный контракт? Можете вписать в него свои особые условия. Если такие, конечно, есть. Я вам говорил, что съемки планируем начать уже через две недели?

– Да.

– Насчет графика пока ничего сказать не могу, – развел руками Квадрович. – В любом случае не больше трех дней в неделю. Это вас устроит?

– Вполне, – кивнула Катя, а сама подумала: «Три дня в неделю? Отчего же так мало? Странно…»

Ей уже приходилось сниматься в мини-сериале. Это был российско-итальянский тридцатисерийный фильм, очень зрелищный, качественный. Катя играла главную женскую роль и работала как каторжная. Она приезжала в съемочный павильон в половине восьмого утра, а домой возвращалась за полночь. Съемки длились почти все лето – за это время восемь Катиных килограммов и незарегистрированное количество нервных клеток остались на съемочной площадке. Они не укладывались в график – фильм начали показывать, а съемки еще продолжались. После такого стресса Катя уехала в Карловы Вары на целых три недели – отдохнуть от напряженного сериального графика.

А тут – три дня в неделю. Главная женская роль. Пятьдесят серий. Наверняка еще и съемки будут сложными. Сериал-то – о женщине-адвокате, а по сценарию ей предписано вступать не только в словесную перепалку с преступниками. Кате придется брать уроки самбо и стрельбы.

– Екатерина Павловна, сценарий, который я вам посылал, вы, конечно, прочитали?

– Разумеется.

– Вы знаете, мне хотелось бы, чтобы вы встретились с гримером заранее. Может быть, на этой неделе. Все-таки такое необычное амплуа, может потребоваться специальный грим.

– Специальный грим? – удивилась Катя. – Что вы имеете в виду?

– Ну, проблема в том, что вы слишком молодо выглядите, – тепло улыбнулся Вадим.

«Молодо для женщины-адвоката? – недоумевала Катя. – В сценарии написано, что она опытный адвокат, а не выпускница университета. Он что, хочет, чтобы главная героиня выглядела бабкой?»

– Хорошо, что вы блондинка, – продолжал тем временем Квадрович. – На блондинках более естественно смотрится искусственная седина.

«Искусственная седина?»

– Наверное, мы закажем для вас очки. Потом… Я думаю, что надо сделать специальные поролоновые накладки на живот и бедра. А то вы слишком стройная.

«Поролоновые накладки?!»

– Не волнуйтесь, – улыбнулся Вадим, – разумеется, накладок не будет видно под костюмом. Ну и, конечно, многое зависит от оператора и осветителя. Свет поставим снизу, чтобы лучше были видны морщины.

«Морщины?!?!?!»

Катя поднялась со стула – она была в недоумении. Квадрович будто говорил с нею на незнакомом иностранном языке, и она не понимала смысл его слов.

– Постойте… Я не понимаю, Вадим. Зачем все это надо моей героине? Морщины, какие-то накладки. В сценарии обо всем этом ни слова.

Квадрович посмотрел на нее так, как терпеливый учитель посмотрел бы на непонятливого второгодника.

– Ну согласитесь, Екатерина Павловна, будет странно, если главная героиня и ее мать будут выглядеть ровесницами. Ведь так?

– Так, – машинально подтвердила Катя, и нехорошее подозрение зашевелилось в ее голове.

– Ну вот. – На лице Вадима теплилась улыбка Деда Мороза из детского кинофильма – добрая и мудрая. – Главной героине, которую будет играть Эленька, – он поцеловал «секретаршу» в рыжую макушку, – по сценарию двадцать семь лет. Впрочем, в жизни тоже.

Элеонора наградила его испепеляющим взглядом, и Вадим нежно погладил ее по костлявой коленке.

– Извини, котенок, проговорился. Так вот, ее матери, которую будете играть вы, должно быть как минимум сорок семь. Ну хорошо, сорок пять. Отсюда и специальный грим.