Зато утром следующего дня карета домчит их на Белорусский вокзал, и комфортабельный фирменный поезд унесет их в Европу, в свадебное путешествие. Англия, Швейцария, Франция, Италия… Там, в Европе, состоится ее знакомство с дипломатом Гаврюшиным, отцом Эрнеста. И уж Шура приложит все свои силы, чтобы папаше этому понравиться.

А еще Шура возьмет с собою картины, и везде ее будут ждать встречи с крупными галеристами. Может быть, ей удастся продать несколько своих работ, может быть, ее пригласят поучаствовать в какой-нибудь престижной международной выставке. Даже, скорее всего, пригласят, ведь у графа Шульгина так много светских знакомых по всей Европе. Все они сочувствуют его болезни и обязательно помогут его молодой жене. Она станет знаменитой! Знаменитой! Разве не об этом она столько лет мечтала, разве не ради этого была готова, как бульдозер, смести все на своем пути? Она – знаменитость! Хо-хо!

И тогда можно будет наконец развестись.

Как хорошо она заживет одна, знаменитая и богатая, нарядная, светская, желанная в любом московском доме.

Но об этом лучше пока даже не мечтать – все это произойдет не скоро. Придется потерпеть. Нелегко будет Шуре, очень нелегко. Шизофрения – это не мигрень. Ее ждут сезонные обострения, визиты в клинику, уколы, нервные срывы и черные депрессии. Граф Шульгин будет терзать ее подозрительностью и необоснованной ревностью, возможно, он даже будет ее бить.

Ничего, она все вытерпит. Если терпела до сих пор, значит, у нее точно хватит сил.

Шура еще раз посмотрела на платье. А все-таки есть что-то в этом стиле ретро! Конечно, повседневная одежда, которую покупает ей граф, выглядит несколько странно, а вот свадебное платье… Скорее всего, Шура будет самой красивой невестой в Грибоедовском дворце.

Внезапно взгляд ее упал вниз – на дорогом паркете, прямо под свадебным платьем, валялись ролики! Ее любимые ролики – откуда они-то здесь взялись? Эрнест взял с нее обещание, что она их выбросит, – это было еще две недели назад. Шура, конечно, выбрасывать ролики не стала – просто убрала их подальше в шкаф. Может быть, Дунька их достала? Скорее всего, она – больше ведь некому.

И тут Шуру осенило – ведь не случайно домработница это сделала, отнюдь не случайно. Она решила подсказать Шуре, что выход есть. Стоит надеть ролики, выскользнуть на улицу, набрать скорость – она на свободе. А когда Шульгин проснется, его невеста будет уже далеко!

Шура вскочила с кровати, схватила ролики, нежно погладила пыльные колеса. Это не сон – честное слово, не сон. Подумав, она сунула в них босые ноги, туго зашнуровала. Медленно прокатилась по комнате, стараясь не натыкаться на предметы. Если граф Шульгин проснется, будет отвратительный скандал…

Светало. На синеющем небе такими красивыми казались силуэты деревьев и домов. Шура подъехала к окну и, засомневавшись, посмотрела вниз. Что же ты медлишь? Быстрее, быстрее! Словно кто-то в спину ее толкал. Шура натянула куртку, потом, подумав, еще и шапку. Присела на кровать и посмотрела на роскошное свадебное платье: не в последний ли раз?

Она видела это как наяву. Вот она, воровато озираясь, выходит из дома, зябко кутается в куртку. Вокруг никого, нет свидетелей ее бегства. Куда ей ехать, одной, без денег, без вещей? Шура разгоняется, набирает скорость, лихо вписывается в повороты. Мелькают по сторонам знакомые дома. Арбат, Парк Горького… Шура едет на юг, задыхаясь, торопясь. Мимо памятника Гагарину – раскинув руки, стоит он посредине пустынного проспекта, словно распятый. Мимо университета, шпиль которого утонул в низких мокрых облаках. На юг, к морю, быстрее…

Шура усмехнулась и расстегнула куртку: в комнате было жарко. Потом, подумав, сняла и шапку. Что ей делать в марте на море? Оно только-только оттаяло, купаться нельзя, песок ледяной.

А в Риме – двадцать пять по Цельсию. В Лондоне теплые мостовые и цветут тюльпаны. В Париже пахнет кофе и круассанами.

Шура с глухим стуком скинула ролики. В комнате стало уже почти совсем светло. Среди неясных очертаний антикварной мебели ослепительно-белое свадебное платье казалось живым человеком. Она легла в кровать, уютно закуталась в одеяло и закрыла глаза. Хорошо бы задремать. Ведь Эрнест категорически против декоративной косметики – он ни за что не разрешит ей замазать синяки под глазами и подрумянить бледные щеки. А ей надо хорошо выглядеть – ведь на свадьбу приглашены и журналисты. Осталось всего три часа. Три часа до славы.

Засыпала она почти счастливой.