Катя отправилась в туалет – отчего-то ей захотелось увидеть свое отражение. После разговора с сыном она вдруг почувствовала себя старой, и ей необходимо было убедиться, что это не так.

Даст Бог, ее отставка случится не скоро. Катя еще так молодо выглядит, она еще так хороша собой! И потом – ее любит камера. На экране ее правильное чуть загорелое лицо смотрится моложе, чем в жизни.

Да, она может расслабиться. Все в порядке, она самая красивая из всех сорокапятилетних актрис на свете.

Катя уже собралась было покинуть туалет, но тут ее внимание привлекли странные звуки, доносившиеся из-за двери закрытой кабинки – не то истерический хохот, не то сдавленные рыдания.

Катя остановилась и прислушалась.

– Какой… подлец… чтобы он… умру! – раздавалось из кабинки, и этот искаженный истерикой женский голос показался Кате странно знакомым. Ненавижу… убью…. Вот сука… – Казалось, рыдающую даму нисколько не смущал тот факт, что находится она не в собственной спальне, а в общественном туалете элитного клуба.

Катя осторожно подошла к двери и постучала в нее идеально отполированным ноготком.

– Эй, – позвала она, – кто там?

Женщина по ту сторону двери ахнула и затихла.

– Не бойтесь, – попыталась вразумить ее Катя.

Честно говоря, она уже успела пожалеть об этом внезапном приступе альтруизма. Что за вечер? Она так долго о нем мечтала, столько его ждала. Целую вечность выбирала подходящее платье, за две недели записалась к лучшей маникюрше Москвы. И что в итоге? Сначала на нее опрокинули тарелку, и теперь густое креветочное амбре заглушает аромат ее любимых духов «Герлен». Потом Любка со своими признаниями. А теперь вот какая-то туалетная истеричка. Кто знает, что у нее на уме? Вдруг она сейчас выскочит из кабинки и вцепится Кате в волосы? То-то журналисты обрадуются, то-то порезвятся!

Щелкнул замок, дверь распахнулась.

На полу сидела женщина, одетая в сногсшибательный костюм из розового атласа (вернее, сногсшибательным он был прежде, теперь же юбка помялась, а на лацкане пиджака алели пятна губной помады). Женщина была немолода, растрепанна и заплаканна. В первый момент Катя ее и не узнала. И только когда та вскочила с пола и с воплем: «Как хорошо, что ты пришла-а-а!!!» – бросилась ей на шею, Катя поняла, что перед ней не кто иной, как Марина Голицына. Та самая Марина, которая еще двадцать минут назад беззаботно пила шампанское, с удовольствием позировала фотографам и весело рассказывала Кате о своем вздорном муже Эдичке.

– Мариша? Что случилось?

Сказать, что Катя была шокирована, – значит, ничего не сказать. Конечно, Голицына, как и большинство актрис, была довольно взбалмошной. Иногда она могла быть неестественной, нарочито кокетливой, иногда вела себя как капризная примадонна; бывало, она тратила последние деньги на безумно дорогие румяна, а потом громко хвасталась этим общим знакомым. Она любила быть в центре внимания и иногда вела себя как девочка-подросток. Но в целом Марина Голицына была интеллигентнейшим человеком. Дочь оперной певицы и поэта-неудачника, она никогда бы не позволила себе устроить на людях вот такую бабскую, некрасивую истерику.

Марина вытерла рукавом красный, распухший нос (Катю даже передернуло, но она благоразумно промолчала) и криво улыбнулась:

– Эдичка пришел.

– Да ты что? – ужаснулась Катя. – Его же никто не приглашал.

– А то ты Эдю не знаешь! – фыркнула Маринка. – Без мыла в любую жо… Извини, я не нарочно. Короче, ушлый тип. Да он не один пришел. С кралей своей…

Краем глаза Катя заметила, как дверь туалета открылась и в него впорхнули две высоченные стройные девушки, должно быть манекенщицы. Они устроились перед зеркалом и, синхронно щелкнув пудреницами, принялись подкрашивать и без того перепудренные красивые мордашки. На Катю и Марину никакого внимания они не обратили.

Недолго думая, Катя зашла в кабинку и прикрыла дверь. Ну вот, теперь, если кто-нибудь увидит, как они вместе выходят из одной туалетной кабинки, по Москве прошелестит слушок: Екатерина Лаврова – лесбиянка! Но сейчас главное, чтобы никто не увидел зареванную Марину. Вот это будет настоящая сенсация – актриса, которая выглядит как вокзальная бомжиха.

Голицына так и сидела на полу, и Катя, подумав, присела на краешек унитаза.

– Рассказывай, – велела она.

Марина шмыгнула:

– Да ты же не знаешь ничего…

– Знаю, – напомнила Катя, – Эдичка хочет развестись, а ты – нет. У него любовница.

– Восемнадцатилетняя, – рассмеялась Голицына, – восемнадцатилетняя любовница, Катя. К тому же фотомодель. Не Клавка Шиффер, конечно, но Эдичка посодействовал, чтобы эта лошадь появилась в рекламе йогурта. Теперь ее считают модным персонажем… Ох, что-то жарко мне. – Марина небрежно расстегнула несколько верхних пуговичек. – Они решили меня достать. Понимаешь, сделать так, чтобы я сама умоляла его о разводе.

– Каким же образом? – нахмурилась Катя.

– Одежда! – Маринка вновь истерически расхохоталась, и Кате подумалось, что она все-таки немного пьяна. – Все дело в одежде! Она у нас одинаковая.

– Что-то я не поняла. Давай еще раз и по порядку.

– Да чего тут непонятного! – раздраженно выдохнула Голицына. – Он покупает ей такую же одежду, что и у меня!

– А зачем?

– Затем, что на тусовках нас фотографируют! – рявкнула Маринка. – А потом журналисты глумятся: мол, посмотрите, жена и любовница опять вырядились, как двое из ларца.

– И что? – недоумевала Катя. Ситуация показалась ей абсурдной.

– А то тебе непонятно что, – усмехнулась Марина. – Как ты думаешь, на ком лучше сидят наши общие платья? Нет, я не жалуюсь: для моих лет с телом у меня все в порядке. Но она-то модель! В итоге от газетчиков достается мне. Потому что на ее фоне становятся заметными мои недостатки.

Катя потрясенно молчала.

– Ты не представляешь себе, в каком аду я живу. На какие только уловки мне не приходится идти. – Марина говорила быстро-быстро, словно боялась, что Катя сейчас уйдет. – Я заказываю одежду по бразильским каталогам. Бразильским, Катя! Мне четыре месяца приходится ждать посылку с платьем! А потом выясняется, что у этой овцы уже есть такое. Я пробовала сама придумывать модели и передавала рисунки знакомому портному. Бесполезно! Портного подкупили, и он сшил все в двух экземплярах.

– Из Эдички получился бы великолепный секретный агент, – мрачно пошутила Катя.

– Именно. Он всегда знает, в чем я собираюсь выйти из дома. И всегда его шпала приходит в том же самом.

– И сегодня? – догадалась Катя.

– И сегодня, – вздохнула Голицына. – Нет, я ума не приложу. Знаешь, как я покупала этот костюмчик?

– Как?

– Прямо сегодня утром. Я сменила три такси, пока добралась до магазина. Я была в парике! Но все равно он меня выследил. Гад.

– Гад, – подтвердила Катя. Она не могла себе представить Маринку, крадущуюся по городу в парике. – Знаешь, мне кажется, что ты должна его умыть.

Марина подняла на нее заплаканное лицо:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну они же видят прекрасно, что ты страдаешь. Им это и надо. А ты веди себя так, словно тебя это совсем не волнует. Тогда они рано или поздно отвяжутся.

– Как?

– Умойся, успокойся. Выходи в зал, подойди к Эдичке, весело с ним поздоровайся. Обними его девчонку и сфотографируйся так.

– Спятила?

– Вовсе нет. Представь себе, как вытянется Эдичкино лицо. Только ради этого стоит попробовать.

Марина задумалась. Катя отметила, что только сейчас актриса перестала плакать. Наверное, Маринка все-таки была немного пьяна – уж больно долго она раздумывала. И наконец – о чудо! – лицо ее просветлело, Голицына заулыбалась.

– Черт возьми, а это идея!

– Ну вот видишь! – обрадовалась Катя. – Теперь для тебя главное – отсюда выбраться. Чтобы тебя в таком виде не сфотографировали.

Неожиданно Маринкино лицо исказилось от ужаса, она принялась нервно ощупывать собственные щеки, лоб, волосы.

– О ужас! – наконец простонала она. – О кошмар! Я как-то совсем об этом не подумала. Как же мне теперь быть?!

– Не скули, – грубо прервала ее Катя. – Мы с тобой не голливудские неженки, а советские актрисы. Вспомни, в каких условиях нам приходилось сниматься. Когда сразу после сцены драки идет сцена бала. Гримируешься сама, на ходу.

– Да, было дело, – улыбнулась Марина.

– К тому же у меня с собой полный косметический арсенал. Через пять минут как огурчик будешь.

– Юбка помялась…

– Ничего. Сними пиджак, у тебя же декольте.

– Думаешь, стоит отвлечь внимание на сиськи?

– Думаю, стоит.

– Кать… Спасибо тебе, – Маринка слабо улыбнулась, – вот увидишь, сейчас будет шоу!

– Я и не сомневаюсь.

Катя незаметно выскользнула из кабинки и вышла в зал. Тут же к ней бросился Олег – у него был весьма обеспокоенный вид.

– Ты куда пропала? Тебя все ищут. Я уже заволновался.

– Так, разговаривала со старой знакомой, – расплывчато объяснила она. – Тебе здесь не надоело? Не скучаешь?

– Что ты, – удивился он, – только советую не оставлять меня надолго одного. Только что со мной пыталась познакомиться одна небезынтересная молодая дама. – Он саркастически улыбнулся и глазами указал ей на одну из манекенщиц, тех, что заходили в туалет.

Катя нахмурилась и невольно пристально осмотрела девушку. Рыжая, кудрявая, с узкими бедрами и внушительным бюстом. Красотка, одним словом. Дрянь!

– А ты что ответил? – с наигранным безразличием поинтересовалась она, однако внутри у нее все закипело. Да как она посмела, кошка драная!

– Нет, ты послушай до конца. Она подошла ко мне и заговорила о твоей книге. Она не знала, что я твой муж. Ей просто надо было завести разговор. Я вяло шутил, она громко смеялась. А потом спросила, чем я занимаюсь. И знаешь, что я ответил?

– Что?

– Сказал, что я местный бармен, просто у меня закончилась смена, и я решил остаться на дармовой фуршет. Девчонку как ветром сдуло.

Катя облегченно рассмеялась. Потом еще раз посмотрела на рыжую красавицу – та увлеченно беседовала с дорого одетым толстяком, именитым продюсером. Девушка перестала ей казаться «драной кошкой». Красивая девчонка, и, видимо, не такая уж и счастливая, раз ей приходится зарабатывать вот таким образом.

– Смотри, Кать, кажется, твоя подружка Голицына выпила лишнего, – внезапно отвлек ее Олег.

Катю словно током ударило.

– Почему ты так решил?

– Да вон она, лезет целоваться к любовнице своего мужа.

Катя в ужасе обернулась. Марина Голицына действительно пыталась запечатлеть поцелуй на щеке довольно симпатичной блондинки, одетой в знакомый атласный розовый костюм. Блондинка затравленно озиралась по сторонам и испуганно отбивалась. А рядом суетился Эдик Голицын – белый, как ресторанная скатерть.

– Марина, отойди, – шипел он, – Марина, угомонись, нас снимают.

И тут же ослепительно улыбался в очередную камеру.

– Ну почему ты не хочешь нас познакомить, Эдичка? – неестественно-светским тоном вопрошала Голицына. – Как вас зовут, милочка? По-моему, она такая милая девочка, просто прелесть. И костюмчик сидит как влитой.

– Да отвяжитесь вы от меня! – наконец не выдержала блондинка.

Катя заметила, что многие в зале перестали разговаривать и с интересом прислушиваются к перепалке. Мимо нее пролетел оператор телепрограммы «Желтая улица» с камерой на плече, и Катя поняла, что сейчас Маринке здорово достанется.

– Вы что, не слышали?! Отвяжитесь!!!

– Ах отвязаться?! – взвизгнула Маринка.

Теперь уже умолкли решительно все.

– Отвязаться, значит, я должна?! Это ты от меня отвяжись, вешалка безмозглая!!! И от мужа моего отстань, поняла?

– Это мы еще посмотрим, старая уродка! – парировала девчонка. – Наконец ты показала свое истинное лицо! Когда же до тебя наконец дойдет, что Эдя тебя больше не любит?! Что он хочет с тобой, дурой жирной, развестись?! Эдичка, скажи ей!!! Что же ты молчишь?

Эдичка стоял рядом, пунцовый, как переваренный рак. И все еще пытался улыбаться в камеры.

А женщин уже было не остановить.

– Кошелка! – вопила Голицына.

– Старая общипанная курица! – не осталась в долгу блондиночка.

– Проститутка!!!

– Идиотка!!!

– Лошадь, одетая в дешевые копии моих вещей!

– Зато на мне они сидят как влитые, а у тебя отовсюду выпирает жир!

– У меня-я? Жи-ир? – У Маринки даже глаза побелели от гнева. – Ты сама этого хотела, – как-то странно улыбнувшись, вдруг сказала она.

И, к радости журналистов и ужасу Кати Лавровой, принялась быстро расстегивать пуговички на своей декольтированной рубашке.

«Не делай этого! – мысленно взмолилась Катя. – Пожалуйста, остановись!»

Но было поздно.

Засияли фотовспышки, засуетились телеоператоры. Эдичка Голицын, все так же бессмысленно улыбаясь, мелкими шагами заторопился к выходу. О своей подруге он, казалось, позабыл.