Джулия Лэндон - Замуж за принца

— Я попрошу, — сказал Себастьян, — чтобы дело поручили ее отцу, судье Триклбэнку. Если он вынесет решение в нашу пользу — а у нас имеются все основания считать, что любой судья будет вынужден вынести именно такое решение, поскольку пошлина действительно имеет характер запретительный, — тогда я настою на том, чтобы ему за участие в достижении важной торговой договоренности пожаловали подходящий титул. Такие награды в Англии вполне допустимы.

— Безумие какое-то, — сказал Леопольд, взглядом ища поддержки у Кая.

Себастьян, однако, был настроен очень решительно. На такой поворот событий он возлагал все свои надежды, сколь бы несбыточными они ни казались даже ему самому.

— Если ему пожалуют титул, его дочь по праву станет именоваться леди Элизой Триклбэнк, ибо тогда она уже будет дочерью судьи Королевской скамьи лорда Триклбэнка.

— И чем это нам поможет? — сердито стоял на своем Леопольд. — Ни связей в высших кругах, ни способности принести пользу нашей стране у нее от этого не прибавится! И кто, кстати, сумеет убедить королеву возвести этого судью в баронское достоинство[19]? Объясни мне, бога ради, что ты сам от всей затеи выиграешь?

— Мистер Брэберн из Норфолка крайне заинтересован в импорте нашей руды, — спокойно разъяснил Кай. — Поэтому ему очень желательно, чтобы пошлину на импорт снизили. А его бабушка по материнской линии происходит из Саксен-Кобург-Готы, то есть является землячкой принца Альберта. Мистер Брэберн знаком с принцем Альбертом и пользуется его благосклонностью, если верить Ботли-Финчу.

— Настолько благосклонен, чтобы сделать Триклбэнка бароном? — уточнил Леопольд.

— Какая разница? — кипятился Себастьян. — Всем и каждому известно, что королева и принц-консорт не очень-то влияют на решения парламента.

— В определенных вопросах — да, — согласился Кай. — Как верно и то, что большинство заинтересованных лиц старается услужить ее величеству таким путем, который не задевает интересов парламента.

Как понял Себастьян, это означало, что никто не станет мешать королеве возвести судью в пэры, при условии, что она согласится утвердить договор, в котором пошлины будут снижены. Кому какое дело до того, что Триклбэнк сделается лордом? Лишь бы определенные лица смогли получать вожделенные прибыли.

— Каким образом можно достичь нашей цели? — спросил Себастьян министра.

— Учитывая происшедшее в Кенсингтоне, англичанам очень хочется, чтобы мы наконец покинули их страну, и чем раньше, тем лучше. Пока вы, ваше высочество, пребываете на их территории, существует известная опасность осложнений. Если говорить прямо, англичане боятся, как бы их не втянули в войну с Веслорией, да и дипломатический скандал их не устраивает. Если договор о торговле будет подписан, они готовы будут пойти на некоторые уступки, не затрагивающие интересы Англии. Поэтому я прошу позволения покинуть ваше высочество и заняться делами. — Леопольд при этих словах застонал, но Кай не обратил на это ни малейшего внимания. — Я в силах добиться того, чего желает ваше высочество. Вполне уверен, что мне это удастся.

— Бас, подумай сам, все так нелепо, — упрашивал брата Леопольд. — Такая выходка способна подорвать то, чего тебе удалось добиться здесь. Ты должен заключить помолвку с женщиной, которая располагает реальным влиянием в высших кругах. Нужна такая пара, которую при необходимости можно использовать в наших интересах. Подходящие кандидатки уже отобраны — сделай предложение одной из них, и дело с концом. Отец ни за что не согласится с тем вариантом, который ты предлагаешь.

Себастьян взглянул на Кая, на лице которого теперь читалась ярость. Министру было необходимо сделать то, чего желал его принц, — возможно, он хотел оказать услугу старому другу. Как бы там ни было, в душе Себастьяна впервые за долгие дни забрезжила робкая надежда.

— Я провел успешные переговоры и добился торгового соглашения, которое будет приносить выгоду, быть может, еще не одному поколению алусианцев. А что до брака, то я постараюсь использовать свой шанс на счастье. Ступай, — велел он Каю. Тот покинул кабинет принца.

— Да поможет тебе бог, Бас, если вся эта затея закончится крахом, — проговорил Леопольд, который никак не мог прийти в себя. — Да поможет тебе бог.

— Йе, бог мне поможет, — заверил его брат.

Он дождался, пока Леопольд уйдет, затем вынул из кармана часы и потер пальцем выгравированную надпись. Он был не слишком-то уверен, что Каю и вправду удастся добиться желаемого. Депутаты, зависящие от своих избирателей, возможно, не согласятся на такую нелепую сделку: слишком уж незначителен повод для пожалования титула. И все же он надеялся на чудо — изо всех сил, как никогда в жизни.

Себастьян бросил взгляд на письмо, которое пытался написать, вчитался и, скомкав листок, отнес его к камину и швырнул в огонь. То же самое он сделал со всеми предыдущими черновиками. Теперь же смотрел, как обугливаются и сворачиваются странички, пока они все не обратились в горстку пепла.

Не было у него сил написать такое письмо, которое разобьет сердце и ему самому, и ей. Не мог он и заставить себя уехать, бросив Элизу здесь. Оставалось хвататься за соломинку и надеяться, что Кай сумеет добиться невозможного.

За его спиной отворилась дверь. Принц обернулся. Патро переступил через порог и поклонился.

— Ваше высочество, как мне сообщили, карета прибудет за вами через час. Вы будете обедать с руководителями Консервативной партии в доме сэра Роберта Пиля. Прислать вам Эгия?

— Йе, — только и сказал Себастьян и стал готовиться к очередному обеду, где ему придется делать невозмутимый вид, тогда как сердце его и мысли рвались к любимой.

Ему необходима была поддержка Элизы. Он снова погладил пальцем гравировку и взглянул на надпись, выведенную на латыни. У него вдруг появилось желание сказать Элизе нечто такое, о чем он не мог молчать. Принц вернулся к письменному столу, взял перо и быстро набросал короткую записку. Торопясь, пока не передумал, он позвал Патро и велел:

— Доставить это на Бедфорд-сквер, 34. — И пошел в гардеробную одеваться к назначенному обеду.

Элизе уже до смерти надоели окружающие, постоянно интересовавшиеся, что с ней. «У меня все чудесно», — отвечала она автоматически, что случалось и раза по три на дню.

Она понимала, что родственники желают ей только хорошего. Поппи и Маргарет хотели ей добра и потому перешептывались за ее спиной, глядя на Элизу печальными глазами. Хотел ей добра и хозяин мясной лавки, хотя мистер и миссис Томпкинс понятия не имели, что произошло с Элизой за последние недели. Им она сказала, что переутомилась.

Она пыталась отвлечься, занявшись своими часами. В иной день она разбирала, а потом аккуратно собирала по две пары.

Порой, когда она занималась ремонтом часов, отец рассказывал ей о том, как провел день на службе. Однажды он сказал, что ему пришлось разбираться с четырьмя делами подряд. На следующий день дело было только одно. Разве не удивительно, размышлял он вслух, что колеса судебного механизма то катятся с бешеной скоростью, словно понесшаяся с кручи тележка, то притормаживают, чуть ли не замирают? Но в тот день, когда заниматься пришлось одним-единственным делом, судья пришел в немалое замешательство.

— Оно касалось торгового соглашения с Алусией, которое, насколько я понимаю, уже практически совсем готово, исключая разве что несколько второстепенных деталей.

Элиза в этот момент держала в руке колесико часов, тщательно смазывая его маслом. Соглашение как таковое ее не очень-то интересовало. Заботило другое — то, что к ним домой никто не приходил, даже курьер с запиской. Она понимала, что Себастьян с головой погружен в расследование открывшегося заговора и подготовку к подписанию соглашения. Наверное, он также должен проследить, чтобы все его вещи были вовремя упакованы и готовы к погрузке на корабль. А может быть, он развлекал тех двух барышень, которых прочили ему в невесты.

Как-то вечером к ним с отцом пришла на обед Холлис и поспешила сообщить, что все лондонские газеты заполнены скандальными пересказами слухов об алусианском заговоре с покушением на убийство, а также об интриге со сватовством принца. Казалось, Холлис ревниво отнеслась к этим слухам, но сама она утверждала, что ей обидно за Элизу.

— Официальное оглашение помолвки, конечно же, откладывают, ибо негоже писать о заговоре с целью убийства принца и тут же объявлять о его свадебных планах.

— Убийстве! — горячо воскликнула Элиза.

— Ну, строго говоря, не об убийстве, а о похищении, смысл которого, по всей вероятности, состоял в последующем убийстве принца.

— Не думаю, милая, что тебе следует строить такие предположения, — заметил ей отец.

— «Таймс» намеками высказывает предположение, что среди членов алусианской делегации процветают супружеские измены. Я даже слышала, — Холлис взволнованно подалась вперед, — что некоторые полагают, будто у принца была интрижка с дамой, а когда секретарь это обнаружил, принц приказал его убить, чтобы дело осталось в тайне. — У Холлис даже глаза расширились от ужаса.

— Здесь концы с концами не сходятся, — сказала Поппи. — Для чего бы ему убивать секретаря? Разве недостаточно было просто пригрозить тому увольнением?

— В этом-то вся проблема, — вставил отец. — Зачастую безответственные умозаключения преподносят как бесспорный факт. Никто из нас не знает толком, что именно там произошло, следовательно, никому из нас и не положено распространять сплетни.

Холлис с виноватым видом уставилась в свою тарелку.

Позже, когда отец уже удалился из столовой, она рассказала Элизе, что о помолвке объявят в последнюю очередь, перед самым отъездом принца в конце недели.

— Да? — Элиза старалась говорить беззаботно, даже весело. — А дата отъезда уже назначена?

— По сведениям «Таймс», алусианцы отплывают в полночь в среду, если позволит погода.

Вот, значит, как. Всего несколько дней осталось ей надеяться на то, чтобы получить записку от бабочки, увязшей в коконе своего высокого положения. Принца старательно оберегали от всего и всех, способных причинить ему вред. Что ж ты, Элиза, натворила с собой?

— Элиза! — обратилась к ней Холлис.

— У меня все чудесно, — поспешно заверила ее Элиза и так хлопнула дверцей часов с кукушкой, что та треснула.

— Оставь часы в покое…

— Ни за что, — ответила Элиза, шлепнув Холлис по протянутой к часам руке. Ей было необходимо чем-то занять свои руки. И мысли нужно было сосредоточить на мелочах, у которых имелись ясные и простые решения, не допускавшие двойного толкования.

Вечером Элиза читала отцу из совершенно непонятных и навевающих невыносимую скуку сводов законов статьи, касавшиеся взимаемых правительством торговых пошлин.

— Ну что же, я полагаю, — сказал отец, когда Элиза закончила, — что ответ на поставленный вопрос напрашивается сам собой. — Данная пошлина по сути своей носит запретительный характер. Разве ты не согласна со мной, дорогая моя?

Элиза даже не поняла, о чем он говорит, потому что мысли ее витали далеко, пока уста произносили написанные на бумаге слова.

— Ой… Я… даже не поняла, что читала, — призналась она.

Чем ближе подходила среда, тем задумчивее и мрачнее становилась Элиза. Однажды она лежала днем на кровати в своей спальне, свесив голову, и выводила пальцем на ковре воображаемые круги. Ей нездоровилось. При мысли о Себастьяне она ощущала, как что-то сворачивается клубком в животе и вызывает боль, не отпуская ни на минуту. Ей очень хотелось, чтобы принц как можно скорее вышел в море, тогда она, во всяком случае, сможет страдать в одиночестве и покое.

За дверью она услышала голоса отца и его друга мистера Флетчера. Джек и Джон заливались таким лаем, будто в их уютный домик вторглась вражеская армия.