— Мы не могли бы послушать музыку?

— Музыку, говоришь? — по приподнявшемуся уголку губ я видела, что король ее дразнит. — Кто смог бы отказать такой хорошенькой просительнице?

— О, благодарю тебя! — воскликнула она, обнимая его с восторгом, заставшим его врасплох.

На мгновение он покачнулся, но тут же выпрямился и рассмеялся.

Я была так взволнована происходящим, что и сама была готова обнять короля. Заметив мою счастливую улыбку, королева Ленор поманила меня к себе.

— Ты это слышала, Элиза? — воскликнула она. — Музыка! Возможно, даже танцы!

— Ну, ну... — попытался урезонить ее король.

— Я и не собиралась танцевать сама. Я только хотела сказать, что с огромным удовольствием понаблюдала бы за танцующими. — Она откинула голову назад и поцеловала его в щеку, после чего обернулась ко мне. — Пойдем, у нас много работы. Как ты думаешь, налезет ли на меня фиолетовое платье, если мы распустим его в талии?

В эту ночь королева приняла участие в первом из множества банкетов, на которых она начала присутствовать, несмотря на непрерывно растущий живот. Наспех проглотив свой собственный ужин в Нижнем Зале, я пробиралась наверх и из дверей Большого Зала наблюдала за грациозными дамами и обходительными кавалерами, казавшимися мне воплощением благородства. В такие вечера пугающие меня тени скрывались в самых дальних углах, потому что десятки канделябров окутывали все золотистым светом. Я до сих пор помню темные глаза королевы Ленор, в которых отражался блеск серебряных подсвечников, и благодушное лицо короля Ранолфа, с восторгом наблюдавшего за балом. Ни прежде, ни после я не видела их такими красивыми, какими они бывали в эти вечера.

— За моего сына! — провозглашал король, поднимая бокал.

— За будущего короля! — восклицали придворные, и по залу разносился звон медных и серебряных кубков, хотя мне эти металлические звуки напоминали лязг мечей на поле боя.

Никто из нас не сомневался в том, что ребенок будет мальчиком, которому предстояло утешить королевскую чету за все годы ожидания. Мы не позволяли себе даже допускать какого-либо иного исхода беременности.

Все же я покривила бы душой, если бы стала утверждать, что наши дни проходили в сплошном водовороте счастья. Ловко потеснив леди Уинтермейл и остальных фрейлин, Миллисент явно наслаждалась ролью попечительницы будущего наследника. Во мне она искала своего союзника и требовала, чтобы я делилась с ней самыми интимными подробностями здоровья королевы Ленор: что она ела, как часто пользовалась горшком, спал ли в ее постели король. Я пыталась изображать невежество или ссылаться на то, что ничего не помню, но Миллисент не отступалась. Снова и снова я уступала, сообщая ей то, что она хотела знать. Когда она улыбалась и хвалила меня, меня охватывала радость, затмевавшая стыд за мое предательство. Несмотря на всю теплоту, которую я испытывала к королеве Ленор, и то, что любовь к ней соперничала с чувствами к моей собственной маме, одобрение Миллисент завоевать было труднее, а потому и ценила я его больше. Я верила в то, что мне удастся служить обеим госпожам, полагая, что в моей власти поддерживать между ними добрые отношения.

Но если бы Миллисент довольствовалась нашим с ней договором, наслаждаясь своей информированностью о частной жизни королевы, никого не посвящая в детали! Однако это уже была бы не Миллисент. Она открыто хвастала своим влиянием на королеву и насмешливо отмахивалась от жалоб короля на то, что своей опекой она слишком утомляет его жену. И я позволяла этому продолжаться. Я ничего не говорила королеве Ленор о навязчивых допросах, устраиваемых мне Миллисент, и о ее язвительных выпадах в адрес короля. Я не понимала — да и как я могла это понимать, — что Миллисент и ее племянник постепенно вступают в войну за королеву Ленор. Если кто и мог предостеречь королеву о коварстве Миллисент, то это была я. Но я покорно оставалась в стороне. И этого я простить себе не могу.

Когда наступил катаклизм, он оказался стремительным и опустошительным. Схватки у королевы Ленор начались среди ночи.

С присущей ей самоотверженностью она какое-то время сносила их молча, пока я не проснулась, разбуженная шорохом постели, в которой она беспрестанно ворочалась. Я встала на колени и увидела, что королева лежит на боку, обеими руками сжимая живот.

— Началось, — прошептала она.

В темноте я видела только ее глаза, которые испуганно смотрели на меня.

Я вскочила и зажгла свечу. Затем я смочила водой ткань и положила ее ей на лоб.

— Я сообщу королю, — произнесла я.

Я выбежала в коридор, спотыкаясь от спешки, с единственной свечой в руке. Я постучала в дверь покоев короля, и из-за нее показался один из стражников, протирая заспанные глаза.

—  Необходимо послать за повитухой, — сказала я. — Время королевы подошло.

Стражник тут же выпрямился и кивнул. Я подождала, пока он натянет верхнюю рубаху и камзол. Затем он зажег свою свечу от моей и поспешил прочь. Повитухе, Урсуле, уже хорошо заплатили за то, что она осматривала живот королевы на протяжении всей беременности. Она утверждала, что ребенок в полном порядке. Ее общительность и уверенность в себе внушали мне доверие, и я думала, что с такой повитухой королеве Ленор будет легче пережить ожидающее ее испытание.

Шепотом сообщив новость слуге короля, я постучала в двери леди Уинтермейл и других фрейлин, после чего поспешила вернуться к королеве. Она продолжала лежать так же, как и когда я ее оставила, с влажной тканью на лбу.

— Элиза, — прошептала она и поморщилась от боли. Несколько мгновений она тяжело дышала, а затем продолжила: — Еще рано. Урсула говорила, что ребенок родится не раньше, чем через месяц.

Бегая взад-вперед по коридорам, я думала о том же. Но я понимала, что тревога королеве не поможет. Сейчас ей были необходимы все ее силы.

— Ребенок является в мир, когда он готов, — заявила я, надеясь, что мне удалось произнести это достаточно уверенно. — Мама всегда ошибалась в своих расчетах. Один из моих братьев родился на два месяца раньше положенного срока и оказался вполне здоровым малышом.

— Правда?

Похоже, она мне поверила.

От необходимости измышлять новую ложь меня избавило прибытие леди Уинтермейл. Если бы я увидела ее при иных обстоятельствах, меня позабавило бы зрелище ее всклокоченных волос и неряшливо натянутого платья. Но этой ночью я просто была благодарна ей за то, что она прибежала так быстро. Эта женщина всегда гордилась своей внешностью и ухаживала за собой самым тщательным образом. То, что она бросилась к ложу королевы в таком виде, свидетельствовало о ее искренней любви к ней.

— Как она? — воскликнула леди Уинтермейл, глядя на меня.

— Я в порядке, — отозвалась королева Ленор, храбро улыбаясь. — Во всяком случае достаточно хорошо для того, чтобы говорить.

— Отлично, отлично. Элиза, зажги свечи. Мы должны как можно лучше осветить комнату. Ты послала за повитухой? — Я кивнула. — Мы должны приготовить все необходимое.

Вскоре прибежала группа служанок, принявшихся исполнять распоряжения леди Уинтермейл. Вытирая потные от волнения ладони, я отступила в сторону, но тут же услышала, что королева Ленор меня зовет.

— Да, миледи?

— Позови Миллисент. Она обещала мне... — она поморщилась, пережидая схватку, — она обещала мне что-то для облегчения боли.

Леди Уинтермейл закатила глаза, но ничего не сказала. Я бросилась бежать в Северную башню, в своем беспокойстве за королеву превозмогая страх перед этими темными гулкими коридорами. Миллисент открыла дверь, когда я принялась колотить по ней уже в третий раз. Ее волосы были скрыты под ночным чепцом, а под глазами набрякли мешки усталости, и она впервые показалась мне старухой. Впрочем, опровергнув это первое впечатление, она быстро собралась, едва я объявила о своем задании. Она выскочила из комнаты и остановилась у соседней двери. Не успела она резко постучать, как дверь со скрипом приотворилась, как будто Флора ожидала этого стука в полной готовности приступить к действиям.

Долгие месяцы я думала о Флоре, жалела ее, даже боялась. Мое воображение, рисовавшее невероятные картины безумия, заставило меня забыть о том, что речь идет о реальной женщине, тетке короля, представительнице королевской семьи, славящейся своей удивительной красотой. И Флора в свое время наверняка затмевала всех своих родственниц. У нее были тот же решительный нос и подбородок, что и у Миллисент, но ее большие серо-зеленые глаза смотрели на меня мягко, почти грустно. Ее губы изгибались таким образом, что казалось, она улыбается, а на щеках светился нежный румянец. Это ангельское лицо обрамляли локоны белых волос, таких тонких, что они напоминали шелковую паутину. Основная масса ее волос была по-девичьи подвязана лентой. Ей, вероятно, было около шестидесяти, но в своей девственной белой сорочке, озаренная светом единственной свечи, она казалась женщиной без возраста.

— У королевы начались роды, — коротко сообщила ей Миллисент. — У тебя есть нужные травы?

Флора скрылась в темноте своей комнаты. Насколько я могла судить, она была такой же просторной и такой же роскошной, как и спальня Миллисент. Я растерянно смотрела на свисающие со спинки ее кровати предметы. Всмотревшись в эти неясные очертания, я разглядела зубчатые контуры веток и листьев. Мне показалось странным, что благородная леди сушит травы, как обычный аптекарь. Возможно, это служило доказательством помутнения ее рассудка?

Флора вернулась и подала сестре маленький стеклянный флакон, наполненный темно-зеленым веществом.

— Это необходимо положить ей под язык, — с придыханием прошептала она. — Не больше, чем поместится на ее самый маленький ноготок.

— Хорошо, — кивнула Миллисент.

Флора с любопытством смотрела на меня, и Миллисент торопливо объяснила, что я личная служанка королевы. Услышав это, Флора спросила:

— Как дела у твоей госпожи?

Обезоруженная искренним беспокойством Флоры, я честно ответила:

— Ей страшно.

— Ну конечно, бедняжка. Конечно, ей страшно.

Это прозвучало так, как будто она была посвящена в самые потаенные мысли королевы, и мне стало не по себе.

— Пойдем, — произнесла Миллисент, кивнув в сторону лестницы.

Я быстро присела в реверансе перед Флорой, и она грустно мне улыбнулась. Ее лицо было таким милым и одновременно таким печальным, что я на мгновение растерялась. Только стук трости Миллисент вывел меня из транса, напомнив о моих обязанностях.

Когда мы вошли в коридор, ведущий к покоям королевы, Миллисент внезапно остановилась, потому что путь ей преградили король и двое его рыцарей.

—  С королевой повитуха, — резко произнес король. — Она не нуждается больше ни в чьем присутствии.

Стиснув зубы и скрестив на груди руки, любящий супруг королевы превратился в самоуверенного правителя, и было ясно, что он не потерпит посягательств на свою власть. Это был тот же человек, который публично унизил своего брата, даже не задумываясь о последствиях.

— Я должна ей кое-что дать, — возразила Миллисент.

Она сделала шаг в сторону, как будто намереваясь обойти короля. Этот оскорбительный жест воспламенил его и без того разгорающийся гнев.

— Ты не войдешь к ней!

Оба рыцаря сделали шаг вперед, и Миллисент попятилась. Она улыбнулась, как будто вся эта сцена показалась ей забавной, и помахала стеклянным флаконом.

— Мой дорогой Ранолф, ты все неправильно понял. Меня приказала позвать твоя жена. Можешь спросить Элизу.

Я прижалась к стене. Меньше всего мне хотелось быть втянутой в их выяснение отношений.

— Королева послала за снадобьем, которое облегчит ее боли.

— В чем королева совершенно точно не нуждается, так это в твоих снадобьях, — с нескрываемым презрением заявил король. — Это всего лишь очередная неудачная попытка втереться в доверие к Ленор в надежде переманить ее на свою сторону и настроить против меня. Я этого не допущу! Я не позволю тебе вбивать клин между мной и моей женой!

Несмотря на склонность Миллисент всегда и везде мутить воду, меня встревожило, что король избрал именно этот момент, чтобы положить всему конец. Неужели только ради того, чтобы насолить тетке, он не позволит облегчить страдания королевы Ленор? Миллисент бесстрастно, ни разу не переменившись в лице, выслушала тираду короля. Она стояла так неподвижно, что напоминала статую, и только я, находясь совсем близко, видела, что ее пальцы стискивают рукоять трости с такой силой, что под кожей набухают вены. Затем она улыбнулась, как будто припомнив, что в ее арсенале имеется еще одно оружие.

— Ты по-прежнему не желаешь отдать мне должное, дорогой Ранолф. Я провела с королевой долгие часы, молясь в храме Святой Агреллы, несмотря на то что нас трясло от холода. Теперь благодаря мне она дарит тебе наследника. Но разве ты способен на благодарность!