Он быстро, но неловко поклонился, а затем сухо улыбнулся и покачал головой.

— Извини. Я не знал, как следует одеваться на такие мероприятия.

—  Это гулянка слуг, а не господ, — ответила я, ободряюще улыбаясь ему.

Затем в надежде, что алкоголь поможет мне немного успокоиться, я предложила ему выпить эля, и мы вместе начали преодолевать шумную толчею вокруг бочонков.

Наши первые попытки заговорить были натянутыми и робкими. Я неуклюже пыталась выяснить, не помолвлен ли он, а он столь же неуклюже подтвердил, что свободен. К тому времени, когда каждый из нас осушил свою первую кружку, мы уже поддерживали полноценную беседу, достаточно непринужденно обсуждая придворные сплетни и новости Сент-Элсипа, в то время как наши тела мучительно намекали на другие, более дразнящие сюжеты. В этой давке то Маркус прижимался своей рукой ко мне, то мои пальцы невзначай касались его плеча, когда я наклонялась к нему, чтобы шепотом поделиться очередным возмутительным слухом. Когда в стельку пьяный ремесленник, шатаясь, шагнул ко мне, демонстрируя явные позывы к рвоте, я шарахнулась от него, врезавшись в Маркуса, и мы оба едва удержались на ногах. Шатаясь, пытаясь удержать равновесие и сохранить достоинство, я услышала смех Маркуса, обхватившего меня за талию, чтобы помочь мне устоять. Но он надо мной не насмехался, как на его месте сделал бы любой другой мужчина при виде моей растерянности. Нет, его смех звучал ласково и радостно.

Я видела, как вокруг меня мужчины и женщины разбиваются на пары, поборов робость с помощью эля. В такие вечера слуг освобождали от всех обязанностей и позволяли делать то, что им хочется. В кои-то веки мне хотелось к ним присоединиться. Я хотела получать удовольствие, не задумываясь о том, кто и что подумает.

Как только Маркус выпустил меня из объятий, я схватила его за руки.

— Здесь слишком много людей, — заявила я. — Пошли со мной.

Я провела Маркуса через двор, и мы вошли в замок. Я надеялась, что мое лицо не выдает волнения, трепещущего у меня в груди. В молчании мы шли по коридорам, извивавшимся сквозь стены главного этажа, мимо Большого Зала, где веселилась знать. Пройдя через пустой Приемный покой королевы, мы направились к двери, которая вела наружу, в огороженный стеной сад. Солнце уже почти опустилось на линию горизонта, погрузив все вокруг в золотистую дымку. Цветочные клумбы были на пике цветения, и нашу прогулку по саду сопровождали умопомрачительные ароматы. Совсем недалеко от нас толпились сотни людей, но здесь, в этом укромном убежище, мы с Маркусом были совсем одни.

Мы были одни, и нас никто не видел. Мое сердце колотилось от предвкушения.

— Присядем? — предложила я, кивая на полукруглую деревянную скамью посреди розария.

Я села первая, и Маркус сел рядом, на расстоянии одной ладони.

— Ты никогда... — он помолчал и устремил на меня пронзительный взгляд, испепеливший остатки натянутой вежливости между нами. — Ты никогда не задумывалась об удивительной перемене в твоей жизни? Тебе верится, что ты живешь здесь, в таком обществе?

Столь прямой вопрос заслуживал прямого ответа.

— Не верится, и я изумляюсь этому каждый божий день.

—  Эта жизнь, она тебе идет, — с какой-то грустью в голосе произнес он.

—  Мне идет королева. Но замок очень отличается от того мира, в котором я росла.

— А где это было?

Я уже давно не говорила о своем прошлом ни с кем, кроме Петры. Мою историю можно было уместить в нескольких коротких предложениях, но Маркус меня слушал, и слушал по-настоящему. И невольно я открыла ему гораздо больше, чем намеревалась вначале. Я рассказала о суровости отца, о последних мгновениях маминой жизни, о моей отчаянной надежде, что замок станет для меня спасением. Я до небес превозносила доброту королевы, не скрывая и того, что в ее отсутствие меня охватывало чувство одиночества и страх, что в этих стенах меня всегда будут считать посторонней.

—  Возможно, именно поэтому ты обращаешься со мной не так, как все остальные слуги из замка, — тихо произнес Маркус. — Все они смотрят на торговцев из города свысока. Ты единственная, кто этого не делает.

— Когда мы встретились впервые, я только что прибыла с фермы и, скорее всего, даже не успела вычесать солому из волос. Но ты был ко мне добр.

— Ты помнишь тот день в мастерской отца?

— Конечно, помню, — с робкой улыбкой ответила я. — А ты?

— Я никогда его не забывал, — хрипло произнес он. — Я помню все наши встречи до единой.

Мы смотрели друг другу в глаза, вида в лице собеседника отражение своих собственных надежд. Я протянула руку и нащупала его ладонь. Наши пальцы сплелись, и мы начали ласкать друг друга нежнейшими касаниями. Он наклонил голову и коснулся губами тыльной стороны моей кисти. Я хихикнула от восторга, и он рассмеялся в ответ.

— Приятно ли вам это, миледи? — с преувеличенной любезностью поинтересовался он. — За вами, должно быть, ходят десятки поклонников, умоляя вас осчастливить их поцелуем. Возможно даже, имеется такой, который поет о любви, перебирая струны лютни?

За его шутливым тоном слышался страх. Я знала, что всегда буду считать себя деревенской девчонкой, незаслуженно оказавшейся на своем месте. Но сыну сапожника я, видимо, казалась недосягаемой.

—  Я та же девушка, которую ты встретил в мастерской отца, — проговорила я. — Меня не интересуют придворные, вообразившие себя поэтами.

Мы сидели рядом и по-дружески болтали, соединив руки. Мое сердце рвалось из груди. В попытке укрепить объединяющую нас честность я принялась рассказывать, как скверно справлялась со своими обязанностями в первые дни службы у королевы Ленор, наслаждаясь веселым смехом Маркуса.

—  И посмотри на себя сейчас. Ты стала такой же утонченной леди, как и те, кому ты служишь, — заметил он. — Я с самой перовой нашей встречи понял, что ты способна на большее, чем быть простой горничной.

—  Всем, чего я добилась, я обязана своей маме, — ответила я. — У нас не было денег и надежд на счастливую судьбу, но она все равно внушала мне, что я достойна лучшей участи, чем участь жены крестьянина.

—  Как насчет участи жены башмачника?

Он произнес это небрежно, но я ощутила, насколько серьезен его вопрос.

—  Я хочу только того, чтобы мой будущий супруг был добрым человеком.

—  Я ожидаю того же от своей будущей жены.

Я так жаждала его поцелуя, что, когда его губы коснулись моих, мне показалось, что я привлекла его к себе силой желания. Или, возможно, я ускорила процесс, прижавшись к нему. Если даже и так, моя смелость его не оскорбила, потому что он отреагировал мгновенно, лаская мой рот своими губами и нежно прижав ладонь к моей щеке. Жар ринулся по моим венам, и я прильнула к нему еще ближе, еще сильнее прижимаясь к его губам, требуя большего. Первым отстранился Маркус, предупреждая меня о том, что к нам кто-то идет.

Мы вскочили со скамьи и отошли друг от друга на приличное расстояние, прислушиваясь к приближающимся шагам и сопровождающему их смеху. Раздвинув ветви кустов, я увидела лорда Стеффона и одну из фрейлин Ленор. Они, обнявшись, упали на землю, лихорадочно исследуя руками тела друг друга. Было ясно, что стадию поцелуев они миновали уже очень давно.

Прижав пальцы к губам и призывая Маркуса к молчанию, я повела его прочь от нарушителей нашего уединения, к грядкам Флоры и потайной двери, ведущей обратно в замок. Оказавшись внутри, мы заговорщически расхохотались, вспоминая, как нас чуть было не застали, но присутствие других людей наложило отпечаток на непринужденность, с которой мы общались наедине. Я не предложила ему руку, и он тоже не попытался дотянуться до моих пальцев.

По служебным коридорам Маркус прошел со мной мимо кухни, и мы вернулись во двор. Площадка перед конюшнями была отведена под танцы. Топот ног и хриплое пение почти заглушали звуки скрипок и барабанов.

— Уже поздно, — произнес Маркус, — отец будет волноваться, если я поздно вернусь домой.

Я не сумела скрыть своего разочарования. Я надеялась, что он пригласит меня танцевать и я смогу насладиться прикосновением его рук к моим плечам и талии.

—  Просто... просто он в последнее время болеет, — объяснил Маркус. — У него ревматизм в ногах, а теперь он переметнулся и на руки. Он рассчитывает, что я встану рано утром, чтобы помогать ему в мастерской.

— Конечно, я понимаю. Позволь, я тебя провожу.

Мы вместе пробрались сквозь толпу, и каждый шаг приближал нас к воротам и моменту прощания. Стражники стояли, прислонившись к стене, грубо хохоча и окликая хорошеньких девушек. Я в отчаянии стискивала пальцами подол юбки, не желая расставаться с ним на такой ноте, вежливо обсуждая здоровье его отца, как будто ничего не произошло. За то время, что я провела при дворе, я часто слышала, как королева Ленор читает вслух стихотворения, воспевающие романтическую любовь. Эти стихи утверждали, что одного поцелуя достаточно, чтобы скрепить вечную любовь. Но Маркус не спешил уверять меня в своей вечной преданности. Я не была сказочной героиней, изъясняющейся изящными рифмами, да и он был далеко не принцем. Как таким людям, как мы, узнать, что таится в сердце друг друга?

Мы подошли к воротам.

—  Я рада, что ты пришел, — произнесла я, усилием воли запретив голосу дрожать.

— Я тоже.

Я думала, что этим все и окончится. Но тут Маркус склонился ко мне так близко, что его дыхание защекотало мою шею.

— Я должен увидеться с тобой еще. Когда?

Я снова ощутила тянущую боль в животе, которая зародилась в тот момент, когда его губы коснулись моих. Он кончиком пальца провел по моей ладони. Этот жест был таким мимолетным, что остался незаметным для стражников. Я в свою очередь на мгновение прижалась плечом к его плечу, ощущая, как ткань его рубашки сминает мой тонкий рукав.

—  Обычно в воскресенье после обеда я свободна от своих обязанностей, — прошептала я. — Но принимать гостей в замке мне негде.

—  Мы могли бы встретиться в Сент-Элсипе. Я поведу тебя, куда ты захочешь.

— Куда захочу? — с лукавой улыбкой переспросила я.

Наши мысли сплелись в одно целое, невысказанные, но понятные без слов. Я пойду куда угодно, если только смогу там еще раз тебя обнять, ощутить твой рот на моих губах и соединить мое дыхание с твоим, взглянуть в твои глаза и понять, что вот наконец тот человек, которого я ждала...

Я знала, что Маркус не поцелует меня на глазах у вульгарных стражников. Но я позволила себе это представить. Его пальцы сжали мою руку, и мне стоило большого труда не обвить его шею руками. Но я держалась сдержанно. Я мастерски умела напускать на себя безразличный вид, подавив бушующий в душе пожар.

—  Значит, в воскресенье, — кивнула я. — Как только королева меня отпустит, я сразу попрошу кого-нибудь передать об этом твоему отцу.

Только после того, как я проводила взглядом его медленно удаляющуюся вниз по склону холма фигуру, я позволила восторгу захлестнуть себя. Я ринулась в покои королевы Ленор, вихрем взлетев по лестнице. В полной уверенности, что королева уже спит, я на цыпочках вошла в ее спальню и обнаружила, что комната пуста. Вернувшись в гостиную, я увидела королеву, которая выходила из комнаты Розы.

—  Миледи, — удивленно пробормотала я, — простите, пожалуйста. Вы ожидали, пока я приготовлю вам постель?

— Нет, нет, — успокоила она меня. — Я сидела с Розой.

Она избегала смотреть мне в глаза, и я подумала, что она вернулась к своим недавним привычкам, когда она ночи напролет сидела у постели Розы, присматриваясь и прислушиваясь к дыханию девочки и теребя ее до тех пор, пока та не начинала хныкать и королева убеждалась в том, что дочь жива.

—  Ты хорошо провела время? — с натянутой улыбкой спросила она.

Минутой раньше я бы не удержалась и поделилась бы с ней своим счастьем, выложив все о Маркусе. Но что-то в лице королевы заставило меня сдержаться. Сегодняшний вечер явно был неудачным моментом для девичьих излияний.

—  Я и не подозревала, что во двор может набиться столько народу и все эти люди еще смогут дышать, — произнесла я. — Все тосты только за вашу семью.

— Когда-нибудь мы расскажем об этом моим внукам.

В ее глазах я прочитала отчаянное желание верить в то, что Роза вырастет, выйдет замуж и родит детей, продолжив королевский род и положив начало новым поколениям.

— Ну, конечно, — с уверенностью воскликнула я. — А также о множестве других счастливых событий.

Такие глупые обещания легко давались девушке, у которой все еще кружилась голова после первого в жизни поцелуя. Для меня проклятие Миллисент превратилось в еле слышный шепот, и время сгладило остроту первой реакции. Тогда я не знала, как ее исполненные ненависти слова до сих пор тревожат королеву Ленор, отравляя ту радость, которую дарила ей дочь. Каждый раз, глядя на Розу, она вспоминала о той ужасной цене, которую заплатила, подчинившись Миллисент в обмен на ребенка. Когда имя Миллисент снова принялись повторять по всему замку, королева была единственным человеком, которого это не удивило, потому что она была единственной, кто все эти месяцы не терял из виду нависшую над всеми нами тень.