— О да. — Слезы высохли, она даже сделала попытку улыбнуться. — Это стало самой важной частью моей жизни. За исключением моей семьи. И теперь еще тебя, разумеется, — добавила она, а он отметил, что она вспомнила его в последнюю очередь.

— И у тебя все это время никого не было? — И Кэл не рассмеялся, увидев изумление на ее лице. Он еще не мог разобраться, что испытывает, услышав это признание. Знал только одно: он никогда не сможет сказать ей, что, по его мнению — а у него есть все основания так полагать, — Дан разлюбил ее, вероятно, еще раньше, чем она его.

— Нет. Я была ему верна.

Каллум был тронут искренностью ее слов. Дан, конечно, не был ей верен. Но никто бы не ждал верности при подобных обстоятельствах. Десять лет без женщины — это слишком. Кто поверит в такую ложь?

— Я не сомневаюсь. — Он взял ее руку. И сразу ее пальцы доверчиво переплелись с его пальцами. — Но ты выросла, превратилась в красивую женщину, и другие могли это заметить.

— Но где они, эти другие? Мы не могли позволить себе вывозить меня на лондонские сезоны невест, да и зачем это было делать — ведь я уже была помолвлена. Местное общество, за исключением Уилла, живет очень замкнуто. Все мои друзья живут в небольшом городке поблизости от нашего имения, но и там общество маленькое, несколько человек, и все знали, что я жду Дана. К тому же я ни разу не встретила мужчину, которого могла бы полюбить. — Она украдкой бросила на него взгляд.

— Да, весьма целомудренное поведение. — Что означает этот лукавый взгляд? Что она могла бы его полюбить, если бы встретила? Нет. Если она разлюбила его брата-близнеца, она не стала бы влюбляться в его двойника. — И когда ты поняла, что больше его не любишь?

— Когда получила письмо, в котором он писал, что вы оба собираетесь домой. А потом это кораблекрушение. Письмо пришло в тот день, когда произошла катастрофа. Я высчитала, что он послал его с более быстроходным небольшим судном, которое отплыло из Калькутты на несколько дней раньше.

Каллум вспомнил тот прощальный банкет почти год назад и разговор в резиденции губернатора, когда узнал, что Даниэль не предупредил Софию об их возвращении. Он сделал очередной выговор брату и буквально заставил его написать ей письмо.

— В ту ночь, когда я узнала, что Дан вернется через несколько дней, я окончательно поняла, что не хочу выходить за него. Что давно его не люблю.

— И ты бы сказала ему об этом?

Она растерянно посмотрела на него:

— Я не знаю! Я никогда об этом не думала. Не думала всерьез. Знала только, что дело зашло слишком далеко, чтобы сделать такое признание и разорвать помолвку. К тому же мы так погрязли в долгах, что я не осмелилась бы отказаться.

— Все было так плохо? А я и не догадывался.

— О да, это было ужасно, хотя наши кредиторы не очень донимали нас, зная о моей помолвке. Они понимали, что потом им заплатят.

— И когда ты услышала о кораблекрушении и гибели брата, то поняла, что твоя семья попала в долговую яму?

Неудивительно, что она была в таком отчаянии, узнав о гибели брата, хотя и не любила его. Даже сквозь пелену собственного страдания он все-таки заметил тогда ее затравленный, взгляд.

— Да, я чувствовала и сейчас чувствую себя виноватой, что в такую минуту думала о своем положении. Но что толку жалеть теперь о прошлом? Поздно, и никому не поможет.

— Ты могла попросить помощи у брата. Уильям бы что-нибудь предпринял, — заметил Кэл, но она лишь крепче сжала его пальцы. — Гордость?

Она кивнула:

— И вина перед Даном.

— И что бы ты стала делать, если бы и я не вернулся домой?

— Я уже говорила тебе: нашла бы работу. Конечно, пришлось бы продать дом. Мама стала бы жить с Марком, когда он получит приход.

— На твоем месте я бы вцепился в возможность выйти удачно замуж и не стал бы так долго сопротивляться.

— Вряд ли, — возразила она. — Ты бы гордо вскинул голову и отказался. Ты можешь представить, что женишься на женщине из-за ее денег?

— Это разные вещи.

— Да, — слегка улыбнулась София, — я это тоже обнаружила. Но не в этом дело, разве ты не понимаешь? Мы говорим совершенно о другом. Я тебя обманула, не сказала, что давно разлюбила Даниэля. А ты чувствовал долг перед братом и поэтому решил жениться на мне. Я должна была поступить честно перед ним и освободить его от клятвы еще много лет назад.

— Но это было нелегко?

Как странно, он не чувствует гнева. Она нарушила слово, разлюбила его брата и за все годы не удосужилась сообщить ему об этом. А теперь вышла за него, чтобы спастись от кредиторов. Он просто обязан разозлиться.

— Ты, наверное, долго раздумывала, прежде чем мне признаться, — проговорил он. Может быть, поэтому он и не сердится? Она не ухватилась за его предложение, она сопротивлялась.

— Я выполнила долг перед моей бедной семьей и сделала что могла — вышла замуж.

— И ты, не зная меня совершенно, не говоря уже о чувствах, которые у тебя отсутствовали, вышла за меня из-за долга перед семьей, — подытожил он.

— Мне надо было сразу признаться тебе, сейчас я это поняла. — Вид у нее был несчастный. — Надо было не мучиться угрызениями совести, а прямо все сказать. По крайней мере, ты бы знал, что тебе можно не жениться на мне.

— Чепуха, — бросил он. — Мне нужна была жена, и я нашел ее. Мы поладим. Не так уж важно, что произошло до этого. Я не стану оглядываться назад и тебе не советую. — Он понятия не имел, что надо сказать в таком случае. Нельзя быть жестоким. Это Кэл хорошо понимал — ведь теперь она его жена и в радости, и в горе.

Он снова пожал ее руку и встал с кровати:

— Я тебя оставлю, ты, должно быть, устала.

София тоже села и, придерживая на груди простыню, смотрела, как он надевает халат, ее темно-голубые глаза еще больше потемнели. Она была сейчас очень красива. И желание вновь охватило его, но он решительно затянул пояс халата. Он не станет больше заниматься с ней любовью, не сейчас. До тех пор, пока он не обдумает все, что произошло. В его мозгу бился единственный вопрос: «Почему я не обижен за Даниэля?»

— Каллум?

— Да?

— Нет, ничего. Спокойной ночи.

Вот уж в чем он не был убежден, закрывая дверь спальни.

На следующее утро Кэл сидел в столовой, расправляясь с огромным бифштексом, когда София спустилась вниз. Хоуксли широко распахнул перед ней дверь, Марк поспешил отодвинуть стул, и она, поблагодарив, села, старательно избегая взгляда мужа.

— Доброе утро, София.

С одной стороны от его столового прибора лежала сложенная газета, с другой — пачка писем. Он не занимался почтой и не читал газетные новости, очевидно желая с ней поговорить.

София старательно улыбнулась, гоня прочь мысли о том, что слуги, вероятно, слышали вчера, чем занимались господа, и что Каллум, вероятно, думает об этом же. Со временем эта неловкость пройдет, но сейчас ей было не по себе. В определенный момент она громко вскрикнула. Что, если все слышали?

А может быть, она ошибается, и он совсем не вспоминает о ночной близости. Скорее всего, его мысли заняты ее предательством, тем, что она открыла ему правду только после свадьбы.

— Доброе утро, — ответила она. — Кажется, день обещает быть хорошим. Да; мне кофе, спасибо, Майкл.

— Для тебя есть почта. — И, увидев, как она растерянно моргнула, он протянул ей три письма. На одном конверте она узнала почерк матери, другие были от друзей из Сент-Элбанса. — Хоуксли, проследите, чтобы в следующий раз почту для миссис Чаттертон отдавали ей лично.

— Слушаю, сэр.

О, вот это великодушный жест! Большинство мужей предпочитали, чтобы вся почта проходила через них. София поблагодарила его улыбкой и, встретившись с ним взглядом, вдруг покраснела и отвела глаза. Он покинул ее ночью и не вернулся утром. Хотя он вел себя очень великодушно, был с ней мягок после ее признания, но, несомненно, разочарован в ней.

Ее язык как будто прирос к нёбу. Ей следовало сказать ему еще тогда же, ночью, что она делала все, чтобы он остался доволен, что ей самой было приятно и что она благодарна, что он, а не Даниэль взял ее в жены. Но после ее признания все слова казались ненужными и запоздалыми.

И само признание вышло скомканным и неловким, теперь он сделает вывод, что его жена лгунья и ей нельзя доверять.

Пожалуй, не стоит объяснять ему свои чувства теперь, это может вызвать непонимание и отторжение. Мама говорила, что мужчины не любят обсуждений и долгих объяснений в постели после того, как становятся мужьями. Ну а днем это прозвучит просто неприлично — от нее ждут благовоспитанной сдержанности. Поэтому лучше хранить в себе воспоминания об интимных минутах близости и надеяться, что, может быть, все снова повторится.

Майкл поставил перед ней тарелку с яичницей с беконом, и она начала есть, вдруг ощутив зверский голод. Каллум, закончив, отодвинул от себя пустую тарелку:

— Мне сегодня придется поехать на Лиденхолл-стрит. Боюсь, что вернусь только к ужину.

— На Лиденхолл-стрит находится Восточная Индийская компания, да? — вспомнила она. — Я прекрасно понимаю, что у тебя много работы.

Очень хорошо. У нее будет достаточно времени, чтобы осмотреть дом, поговорить с прислугой и почувствовать себя не гостьей, а хозяйкой в доме.

— Мы обсудим меню с миссис Датчетт. Ты на этой неделе будешь часто ужинать дома?

— Пока не знаю. Раньше я редко ел дома, как все холостяки. Но теперь я женат, и мне будет приятно ужинать с тобой вместе в домашней обстановке.

Только придется время от времени приводить коллег, мы будем работать здесь по вечерам. Надеюсь, кухарка справится и, возможно, выкажет способность к импровизации.

— Вряд ли она захочет готовить твоим гостям восточные блюда. Индийская кухня очень отличается от нашей. — София чувствовала, что ей придется столкнуться с недовольством миссис Датчетт.

— Разумеется, я не жду от нее таких подвигов. Скажи, что, если я приведу гостей, ужин может быть неформальным. Так ей будет легче?

— Думаю, да.

София сделала знак лакею налить еще кофе им обоим. Каллум привык к холостяцкой жизни. Они с Даниэлем могли вести себя как им заблагорассудится и не требовали от индийской прислуги церемоний. Но в Англии все по-другому, и очень скоро сказанное здесь достигнет ушей миссис Датчетт. Софии потребуются значительные дипломатические способности, чтобы успокоить экономку.

— Прибыли визитные карточки для мадам, сэр, — доложил Хоуксли.

Каллум взял с серебряного подноса твердый картонный прямоугольник, посмотрел, одобрительно кивнул и передал Софии:

— Посмотри. Здесь подтверждается, что мы женаты.

Миссис Каллум Чаттертон

Хаф-Мун-стрит и Лонг-Веллинг-Мэнор, Хартфордшир

Карточка с золотым обрезом выглядела элегантно.

— О! Благодарю. — Они понадобятся ей, когда она будет наносить визиты без мужа. Дома ее имя было вписано в карточку матери, и теперь впервые она имела свою собственную.

Но кого можно навестить в Лондоне? У нее здесь ни одной знакомой души.

— С твоего позволения — я отбываю. Предоставляю тебя твоим письмам.

Он встал и склонился над ее плечом, она повернула голову, и он удивил ее, поцеловав в щеку. Она ощутила прикосновение его гладко выбритой кожи — она пахла кастильским мылом, чуть-чуть сандаловым деревом. Никакого следа ночного запаха разгоряченного мужского тела, но тем не менее все ее существо немедленно отреагировало даже на такое мимолетное прикосновение.

— До свидания. — Она надеялась, что волнение не отразилось на ее лице и дворецкий ничего не заметил. — Удачного дня в Сити.

Он скроил шутливую гримасу, она улыбнулась, и он ушел, оставив ее одну в большом незнакомом доме. Ее собственном доме, с ее слугами. Первый день замужней дамы.

Она пила кофе и слушала доносившиеся до нее звуки. Шум колес по мостовой, обрывки разговоров прохожих, вот кто-то пробежал вниз по каменным ступеням, ведущим в подвальное помещение, откуда был вход на кухню. Потом услышала голос Каллума, он что-то сказал дворецкому, хлопнула входная дверь. Она заметила, что Майкл переминается у буфета, ожидая ее приказаний.

Ей придется поскорее наладить все это хозяйство, привести в движение и управлять им. Ее муж — деловой и очень занятой человек, у него много забот, ему требуется уход и комфорт. А потому дом должен быть в идеальном состоянии, управляться незаметно для него, как хорошо отлаженный механизм. Она справится, хотя пока не знает пристрастий и привычек своего мужа. Итак, первая задача — устроить быт, свить семейное гнездышко, а уж потом она займется налаживанием связей, станет строить новую жизнь.