И будет только к лучшему, если она разорвет узы, связывающие ее с полковником Уинстоном.

Глава 4

Вытянув длинные ноги, Чарльз прислонился к высокой спинке стула и предался занятию, доставляющему ему огромное удовольствие с тех пор, как он появился в замке Феро, — он любовался Марией. Она не догадывалась, что невольно внушила ему страсть, которую он тщательно скрывал под невозмутимым видом и шутливыми речами. Всю прошлую ночь ему не давали уснуть непрестанно всплывающие перед внутренним взором образы этой необыкновенной девушки — смеющейся или разгневанной, спящей или бодрствующей, безраздельно завладевшей его воображением, подобно лукавой фее с таинственными лучистыми глазами, увлекающей его в мир таких соблазнительных фантазий, о котором невинные девушки даже не подозревают.

В гостинице постепенно воцарилась полная тишина, нарушаемая только глухими ударами крылышек больших мотыльков о стекло масляной лампы.

Мария повернула голову и взглянула на лицо Чарльза, освещаемое то гаснущим, то вспыхивающим язычком пламени. Пляшущие в сумраке свет и тени делали его еще более выразительным и мужественным, подчеркивая твердую линию рта с чувственными губами. Рядом с ним ее всегда охватывали смущение и вместе с тем восторженная радость, заставляющая ее забывать о Генри.

— Все-таки чем вам так не нравится Генри? — устыдившись своих мыслей, тихо спросила она.

Чарльз пожал плечами.

— Этому есть много причин, — так же тихо проговорил он, раздумывая, как она отреагирует, если он поведает ей правду. Откуда эта наивная девушка, всю свою сознательную жизнь проведшая в обществе суровой и замкнутой графини, могла знать, что в мире существуют такие погрязшие в грехах, бесчестные и низменные мужчины, как Уинстон. Марии и голову не приходило, что беспокойство о ней Генри было вызвано только страхом потерять богатое приданое невесты, оказавшейся в мятежной Франции и ежедневно рискующей стать жертвой безоглядной жестокости черни.

— Но почему? Что он вам сделал?

— Лично мне — ничего.

— Следовательно, он сделал что-то дурное по отношению к кому-то другому? — допытывалась Мария. — Вы поэтому его не любите?

— Если он и сделал что-то в этом роде, то это его дело.

— И вы не намерены говорить мне. — Она тяжело вздохнула. — Что ж, Чарльз, пусть будет по-вашему. Скоро я сама все узнаю.

— Боюсь, это неизбежно, — мягко сказал он. Внезапно ей стало неловко и тревожно от того, что он находится в ее комнате в столь поздний час. Она уже не в первый раз замечала: как только Чарльз переставал играть роль ее доблестного защитника, он становился совсем другим: в нем словно просыпался опасный хищник, возмущающий ее спокойствие, а порой в его молчании чувствовалась некая загадочность. Был ли он действительно шпионом, она сказать не могла, но смутно догадывалась, что он прибыл сюда с какой-то неизвестной, скрытой целью, а французские родственники были только предлогом, прикрытием. Но это было его личное дело, и она не собиралась его расспрашивать. Она посмотрела в окно и сделала вид, что только сейчас заметила, как там темно.

— О, уже поздно. Мне хотелось бы отдохнуть. — Она встала и расправила платье. — Вы… у вас удобная комната?

— Вполне. — Он тоже поднялся и с удовлетворением отметил про себя ее внезапное смущение. — Во всяком случае, сегодня я буду спать в кровати, — прошептал он с многозначительной улыбкой.

Он подошел к двери и, обнаружив, что Мария следует за ним, удивленно взглянул на нее.

— Я… я хотела запереть дверь.

— Очень предусмотрительно.

— Просто я не хотела, чтобы повторилась прошлая ночь, — растерянно объяснила она. — Внизу я не заметила ничего настораживающего, но не хочу рисковать.

— Если вы боитесь, я с радостью… — со вспыхнувшей надеждой сказал он.

— Нет, нет! — поспешно выкрикнула Мария, догадавшись о его предложении. — Это ни к чему.

Разочарованно вздохнув, он сказал:

— Что ж, в таком случае поищу себе в гостинице более теплое общество.

Мысль, что он пойдет искать утешения у местных женщин, вызвала у нее укол ревности. Но в следующее мгновение Мария вспомнила, что обручена с другим, и покраснела.

Взгляд Чарльза потеплел, будто он прочел ее мысли.

— Не беспокойтесь, Мария, единственная женщина, с которой мне хотелось бы провести ночь, находится здесь, в этой комнате… — Он решил сменить тему, чтобы усыпить ее опасения. — Признаться, я не раз думал, каким необычным, наверное, показалось вам предложение разъезжать по Франции под видом моей жены, к тому же вам пришлось одеться в скромное платье мещанки, тогда как вы привыкли носить элегантные туалеты, украшать себя драгоценностями.

— Ну, не такая уж это жертва, — обрадованная, что разговор принял иное направление, живо возразила она. — А что касается привычки носить драгоценности, то тетушка все время твердила, что я еще до этого не доросла. В Грейвли у меня достаточно рубинов и бриллиантов, но буду ли я их надевать — это еще вопрос.

Чарльз бросил на нее оценивающий взгляд.

— Бриллианты? Нет, я думаю, вам больше подходит жемчуг. Да, да, именно жемчуг! Он такой нежный, гладкий и приятный на ощупь, такой скромный и вместе с тем излучает такое мягкое сияние!

— Вы… вы очень мило его описали. Но если я стану женой Генри, возможно, ему захочется видеть на мне бриллианты.

— Я думал не о Генри, а о вас. Мне хотелось бы видеть жемчуг вот здесь, — он показал на мочку ее розового ушка. — И еще здесь. — Он взял ее руку и положил ее у начала ложбинки между грудями.

От этого неожиданного, смелого жеста сердце Марии забилось частыми, судорожными толчками. В комнате застыла тишина, и время, казалось, тоже остановилось.

— Пожалуйста, не смотрите на меня так, — прошептала Мария дрогнувшим голосом. — Вы меня смущаете.

Он улыбнулся. Падавший на Марию сзади слабый, колеблющийся свет образовал ореол вокруг ее головки, обрамленной длинными волнистыми волосами.

— Но вы очень красивы. Вам это говорили?

Она покачала головой. В замке Феро ее приучали строго блюсти правила нравственности и приличия, а вовсе не к оживленной светской жизни с балами и ухаживанием мужчин, украдкой нашептывающих дамам комплименты, — как можно было подумать, принимая во внимание баснословное состояние графини и ее огромный, изысканно обставленный замок.

— Мария, а вы покраснели, — шепотом поддразнил ее Чарльз, проведя тыльной стороной ладони по ее щеке.

— Да вы просто с ума сошли!

— Возможно, — шепнул он, нагнулся и коснулся ее чистого лба губами, удерживая ее, будто опасался, что она начнет вырываться. — А вы знаете, Мария, когда мы отправлялись в это путешествие, я и не думал, что так увлекусь вами.

— О, пожалуйста! — беспомощно взмолилась она. — Я не знаю, что вам от меня нужно. Прошу вас, не надо так.

Он приподнял ее лицо, чтобы видеть ее глаза.

— Всего один поцелуй.

— Думаю, вам следует быть осторожным.

— От одного-двух поцелуев ничего не случится.

— Сомневаюсь, — возразила Мария.

Она отвернулась, испугавшись, что не выдержит и уступит соблазну. Но когда он снова заставил ее взглянуть в его в глаза, все в ней затрепетало от его страстного, проникновенного взора.

— Мария, вас когда-нибудь целовали?

Она слабо качнула головой:

— Нет, конечно.

— Тогда пора вам это испробовать. — Он задиристо улыбнулся. — Поверьте, это не больно и совсем не страшно.

Мария задрожала всем телом, когда он стал приближать к ней лицо.

— Пожалуйста, Чарльз, ведь я помолвлена с другим. Неужели вы об этом забыли?

— Забыл бы, если бы мог, однако могу заставить забыть об этом вас — силой всего одного нежного аргумента. — Он тихо засмеялся. — Не смотрите на меня с таким испугом, Мария. Ваш жених об этом не узнает.

Его горячее дыхание обожгло ей щеку.

— Нет, я не могу.

— Можете, Мария, можете.

Он медленно прижался к ее свежим мягким губкам, и Мария задрожала, как натянутая струна. Ощутив ответный трепет, Чарльз поддержал ее, обняв тонкий стан. Она не стала вырываться и протестовать, словно понимая, что это бесполезно. Свободную руку Чарльз положил ей на затылок и начал нежно поглаживать, затем принялся осыпать ее шею и губы жгучими поцелуями.

— Не бойтесь. Одно ваше слово — и я остановлюсь.

Потрясенная и растерянная, Мария робко подняла голову и неуверенно ответила на его поцелуй.

Детски-невинный аромат ее дыхания заставил Чарльза застонать от предвкушения, и он жадно приник к ее губам, лаская, упрашивая, понукая их раскрыться. И хотя она была напряжена от страха, ее пронзило неописуемое удовольствие. Она неумело провела языком по его губам и, когда почувствовала его дрожь, догадалась, что делает правильно. Как только Мария уступила, он прильнул к ней с нетерпеливой страстью.

От долгого жаркого поцелуя у Марии захватило дух и закружилась голова. Забыв обо всем на свете, закрыв глаза, она полностью отдалась неизведанному наслаждению. Наконец Чарльз поднял голову, но она не решалась посмотреть на него, чувствуя беспомощную растерянность перед пробудившимся в душе смутным желанием. Но вот глаза ее распахнулись, чары распались, Мария вернулась к действительности и уперлась в его грудь рукой.

— Нет, Чарльз, я не могу! Не надо!

Он снова прижал ее к себе, восторгаясь ее раскрасневшимся личиком и часто вздымающейся грудью.

— Только если вы скажете, что не хотите меня. Но это будет неправдой.

Она молчала и только неотрывно смотрела на него, не в силах сопротивляться самой себе. Чарльз снова завладел ее ртом, ласково лелея эти нежные, чуть припухшие губки. С тихим стоном Мария прильнула к нему, и они слились в горячем, самозабвенном поцелуе, пока он не загорелся от страсти. Он положил ей на грудь пылающую ладонь, и Мария едва не вскрикнула от острого возбуждения. Она прервала поцелуй и судорожно вздохнула.

— Чарльз, так нельзя, нельзя! — высвободившись из его рук, отчаянно прошептала она, потрясенная до глубины души. — У вас нет ни совести, ни чести, если вы позволяете себе целовать будущую жену другого человека.

Чарльз помрачнел.

— Тем хуже для вас, — угрюмо проворчал он. — В любом случае, когда вы с ним встретитесь, он поймет, что потерял вас.

— Это решать мне, а не вам, хотя я тронута вашей тревогой за меня, если я правильно вас понимаю. Если вы действительно питаете ко мне рыцарские чувства, тогда докажите это тем, что не станете снова целовать меня, пользуясь моей уязвимостью и беззащитностью. Что я могу подумать — только то, что вы пытаетесь соблазнить меня, видя мое к вам доверие?

Он угадал боль, что пряталась за ее негодованием, и злость его улетучилась. Он нежно убрал с ее щеки черный локон.

— Нет, нет, Мария, ничего подобного! Просто за эти два дня я ближе узнал вас, и ваше очарование вскружило мне голову, как крепкое вино. Я не могу думать о том, что скоро вы окажетесь во власти человека, который совершенно вас не достоин.

— Я — во власти Генри? Этому не бывать, Чарльз. Своему будущему мужу я с радостью отдам все, что у меня есть — и мою любовь, страсть, преданность. Но взамен я хочу, чтобы он тоже любил, уважал меня и хранил мне верность. Как бы там ни было, в конце концов, я сама буду решать свою судьбу.

— Я понимаю и надеюсь, что ваше решение будет правильным. А сейчас вам пора ложиться. И не забудьте запереть дверь. — На пороге он оглянулся и с ласковой улыбкой пожелал: — Приятных сновидений, Мария.

Чарльз уходил от Марии, размышляя над тем, что он был прав: она понятия не имеет о чувственных отношениях между мужчиной и женщиной. Да и откуда ей было знать, если она росла под недреманным оком этой суровой ханжи! Полнейшая невинность сказывалась в испуге, с которым она отнеслась к его просьбе о поцелуе, в скованности ее девического тела, когда он попробовал ее приласкать.

И все-таки она ответила ему на поцелуй. Какими восхитительно нежными, сладкими и податливыми были ее губки! Он готов был остаться на всю ночь, чтобы научить ее еще кое-чему, но соблазнение Марии Монктон не входило в его планы. Пока что необходимо было остудить свою страсть и не вспоминать о том, какой хрупкой и гибкой она была в его объятиях.

Мария заперла дверь и в полном смятении опустилась на кровать. Каким образом Чарльз Осборн всего за два дня сумел пробудить в ней чувства, о которых она не подозревала?! А если он снова придет и продолжит ее соблазнять? Сейчас ей каким-то чудом удалось воззвать к собственному благоразумию и удержать себя на краю гибели. Однако она не чувствовала в себе сил, которые помогли бы ей выдержать еще одно подобное испытание.