Ей хотелось закричать: «Нет, важно!» Это важнее всего, но она не могла сказать ему этого.

— Чарльз, мой отказ стать вашей женой вовсе не означает, что я желаю вам зла.

— Я знаю, знаю.

Чарльз мог думать только о ней. Противоречивость собственных чувств одновременно раздражала и смущала его. Он готов был на все, лишь бы завоевать ее благосклонность, даже отправиться во Францию на спасение ее кузины. Взяв лицо ее в свои ладони, он очень серьезно сказал:

— Знаете, Мария, когда вы уехали в Грейвли, я думал, что смогу забыть вас, выбросить из головы все мысли о вас. Но как только я снова увидел вас, ваше лицо, я был поражен силой и глубиной своих чувств. Когда я сделал вам предложение, я хотел получить законную возможность заботиться о вас. Но в лице моей жены мне нужна еще возлюбленная и подруга, с которой я мог бы делить любовь и радость.

Она хотела возразить, что этого недостаточно, он должен сказать, что любит ее, только ее, что больше у него никого нет и никогда не будет. В душе ее бушевала буря. Как случилось, что всего одним прикосновением он развеял ее решимость держать дистанцию? Она стиснула руки, чтобы они не дрожали, но это не помогло, и ее стало трясти еще сильнее. Чарльз пристально смотрел на нее, и она подняла голову. Их взгляды встретились.

— Чарльз! — прошептала она с мучительной тоской. — Кем вы меня считаете? Вы думаете, если я оказалась одна в вашем доме, то со мной можно очень мило развлечься в постели?

— Нет, Мария, если бы я этого захотел, это уже давно бы случилось. У меня была не одна возможность соблазнить вас, но я уважал вашу неопытность и невинность. Сейчас дело другое.

Она поразилась его уверенности в себе. Но силу его желания невозможно было отрицать, значит, он не заблуждался на свой счет. Сквозившее во всей его мощной фигуре напряжение возбудило ее, и она испугалась — не Чарльза, потому что он никогда не оскорбил бы ее насилием, а самой себя, опасаясь, что уступит соблазну.

— Уже поздно, — прошептала она, не желая облегчать ему ситуацию и скрывая возбуждение от его близости. — Я… думаю, вам пора идти. Завтра…

— Мария, то, что мы делаем сегодня, не имеет отношения к тому, что я буду делать завтра. Не волнуйтесь, завтра с первыми лучами солнца я буду уже на дороге в Дувр. Я не знаю, что заставило вас отвернуться от меня — возможно, страх довериться кому-то другому сразу после разрыва с Уинстоном. Но что бы там ни было, вы не можете отрицать свои чувства. Ваши глаза выдают вас.

Мария испугалась. Она должна была прогнать его, пока еще могла. А теперь сердце ее бешено заколотилось, и, вместо того, чтобы оттолкнуть руку, которой он еще придерживал ее подбородок, она бессознательно крепко сжала пальцами его запястье. Она тяжело дышала, не замечая, что вся напряглась, слегка согнув плечи, как будто защищаясь, отчего ее нежная шея вытянулась и стала еще тоньше и трогательнее, а маленькие груди приподнялись под пеньюаром.

Снисходительно и ласково Чарльз улыбнулся ей с высоты своего роста.

— Видите, Мария, вы хотите меня, и я покажу вам, как сильно.

Она попыталась отпрянуть, потому что наконец-то поняла, что этого не должно произойти, но, когда он обнял ее и прижался к ее губам, против воли ответила ему на поцелуй.

Прижимаясь друг к другу всем телом, они слились в долгом, чувственном поцелуе. Мария целиком отдалась сладостному ощущению его языка, жарких, пылающих губ. Чарльз распустил ей волосы, упавшие на спину струящимся каскадом, и стал осыпать легкими нежными поцелуями ее подбородок, щеки, ласково покусывать мочку ушка, и они со стоном упали на колени, будто силы им изменили.

Мария держала его голову, а он целовал ее нежную шею, от подбородка до ямочки между ключицами, распахнул полы пеньюара, и под рубашкой выступили высокие холмики ее грудей с острыми бугорками сосков, под тончайшей тканью едва различался темный соблазнительный треугольник. Он спустил с ее плеч пеньюар, затем ночную рубашку и устремил на ее груди восхищенный взгляд. Осыпая страстными поцелуями нежную гладкую кожу этих наивных холмиков, он вдруг втянул сосок губами, вызвав в Марии ответную дрожь.

Сосок мгновенно набух в ожидании дальнейшей ласки. Мария трепетала от страсти, которую возбуждал в ней Чарльз, касаясь ее в самых чувствительных местах нежной, опытной рукой. Он снова прильнул к ее губам в страстном, ненасытном поцелуе, и у Марии закружилась голова, она потеряла представление о действительности, самозабвенно отдаваясь волнам накатывающего наслаждения.

Пусть оскорбленная гордость заставила Марию ответить отказом на его предложение, но ведь она женщина и ей присущи все естественные для женщины чувства и желания, тело ее жаждало наполнения, удовлетворения врожденной потребности, так жестко подавляемой до сего времени, что теперь это обернулось против нее, с неудержимой силой требуя удовлетворения этой жажды. Тем более теперь, когда рядом с ней пылающий от страсти мужчина. Она вдруг осознала, что пробудившаяся в ней женщина жаждет его, и это было так внезапно и странно, что она со стоном отшатнулась от него.

Когда Чарльз подхватил ее на руки и отнес в кровать, пришлось признать, что пути назад нет, что невозможно предотвратить то, что должно произойти.

— Чарльз!

Он поднял голову, и глаза его потемнели от страсти, прочтя желание в ее взгляде. О, как он хотел ее! Ее нежные губы приоткрылись в ожидании его поцелуя.

— Что, Мария? Вы хотите, чтобы я остановился? — У него вырвался низкий, хрипловатый смешок. — Или еще этого? — И он с неистовой страстью впился в ее губы.

Мария вздрагивала от удовольствия и боли, жар его поцелуев будто стрелами пронизывал все ее тело. Наконец он отстранился от нее и спросил:

— Так вы этого хотели, Мария? Скажите!

Она снова притянула его к себе и прильнула к его губам.

— Да, да! — порывисто воскликнула она, забыв о здравом смысле и приличиях. — Целуйте меня, прошу вас!

Чарльз помедлил, испытывая соблазн отказать ей, как она отказала ему, но наклонился к ней и, запутавшись пальцами в ее густых волосах, положил руку ей на затылок и приник к ее губам, терзая и ласково дразня их, пока она не застонала от наслаждения, вцепившись ноготками в его плечи.

На долю секунды она, казалось, очнулась и ужаснулась тому, что лежит в постели с мужчиной, который не был ее мужем. Но это продолжалось всего мгновение.

Почувствовав ее сопротивление, Чарльз прервал поцелуй и поднял голову.

— Что с вами? Вы же просили, чтобы я вас целовал.

— Да, Чарльз, да!

— Мария, а вы понимаете, к чему это может нас привести?

— Да! — задыхаясь, промолвила она, понимая все и готовая ко всему.

Он разделся, обнажив широкие плечи и твердые мускулы бедер, затем лег рядом с ней и стянул с нее ночную рубашку, любуясь красотой ее обнаженного тела, наконец он крепко прижал ее к себе. Он стал целовать ее тело, горячо и медленно, как будто в его распоряжении была вся жизнь. Она слабела и таяла от его ласк, чувствуя, как все больше разгорается ее первобытная жажда мужчины.

Оба были во власти неистового, неудержимого желания, когда он в нее вошел. Она почти обезумела от незнакомых, упоительных ощущений и страстной реакции своего тела, которое, казалось, обладало собственным желанием и волей.

Затем они молча лежали рядом, она зарылась лицом в ямку между его плечом и шеей, он — в спутанную массу ее шелковистых густых волос. Мария понимала, что больше никогда не будет прежней. Чарльз оставил на ней свою мужскую метку, открыв в ней женщину, о тайных желаниях которой она не подозревала. И вдруг в ее душе проснулась острая ревность к той, другой его женщине. Казалось, она присутствовала здесь с ними, будто призрак.

Лежа в руках Чарльза, Мария закусила губы. Он даже в порыве страсти не признался ей в любви, но ни за что на свете она не стала бы портить эти волшебные мгновения вопросами о другой женщине, потому что они никогда не повторятся. Не могло быть ничего более сладостного и совершенного, чем этот первый раз с мужчиной, которого она любила отчаянно и безнадежно.

Чарльз долгое время хранил молчание, удовлетворяясь тем, что просто обнимал ее, затем медленно привстал и потянулся за одеждой. Поцеловав ее в губы, он прошептал:

— Мария, мы должны пожениться.

Пребывая еще в истоме после страстных ласк, она машинально следила, как он набросил на ее обнаженное тело одеяло, и вдруг его слова дошли до ее сознания.

— Пожениться? Чарльз, я не понимаю…

— У вас может быть ребенок.

Она хотела возразить, но одумалась.

— Так что, любовь моя, вам придется пересмотреть мое предложение. Мы должны пожениться, и как можно скорее, — сказал он уверенным и категоричным тоном, давая понять, что лучше с ним не спорить, и тотчас нахмурился, недовольный собой. Его заявление прозвучало совсем не так, как он думал. Получалось, что он нарочно соблазнил Марию, чтобы заставить ее еще раз подумать о его предложении. На самом деле он безумно хотел ее и не смог удержаться. Но теперь, когда слова были сказаны, он не хотел брать их обратно. Более того, он понял, что даже рад, что произнес их. Со свойственным мужчинам высокомерием и легкомыслием он вдруг исполнился надежды, что его жизнь внезапно приобретает восхитительный и давно желанный поворот.

— Сейчас мне придется покинуть вас, хотя не могу выразить, как хотелось бы мне остаться. — Он радостно улыбнулся. — Моя мать будет шокирована, и я рискую вызвать сплетни среди слуг — они ведь рано встают. Мы не должны забывать о вашей репутации. Я приеду к вам в Грейвли, как только возвращусь из Франции — с Констанс. Надеюсь, наша разлука будет недолгой.

Но завоевать Марию оказалось не так просто — в ней заговорила гордость. Она приподнялась, опираясь на локоть.

— Но, Чарльз, ничего не изменилось! Вы действительно думаете, что теперь я приму ваше предложение?

— Да, — подтвердил он. — Я решил, что вы будете моей женой. Я надеялся, что в сложившихся обстоятельствах мне удастся убедить вас дать свое согласие.

— Я не выйду за вас, Чарльз, я уже говорила вам.

— А если у вас будет ребенок?

— Тогда я и подумаю, как мне быть и что делать. Это ничего не меняет. Почему вы не можете это понять?

— Потому что не могу не думать о вас! Не могу не вспоминать время, которое провел вместе с вами. Не могу забыть о том, как я обнимал и целовал вас, — сказал он глухим, полным боли голосом. — Я все помню, Мария, — какими нежными были ваши губы, сначала такими неподатливыми, и как быстро они мне уступили. Обнимая вас, я ни о чем другом думать не мог.

— Прошу вас, не говорите об этом, — прошептала она.

— Почему? Ведь вы испытываете ко мне такие же чувства, не так ли? Но по неизвестным мне причинам боитесь, как бы эти воспоминания не поколебали вашу решимость сопротивляться мне? Если это так, то почему вы меня не остановили?

— Я не смогла, — призналась она. — Мы оба потеряли голову, так что некого винить в том, что случилось. Я знала, какие могут быть последствия, но все равно не смогла сдержаться.

— Вы хотите меня, Мария, признайтесь, и, когда я вернусь, я заставлю вас это понять. Я не отступлю от своего намерения, имейте в виду! — Он еще раз поцеловал ее и неохотно ушел.

Только теперь Мария словно спустилась на землю. Без него стало тоскливо и холодно.

Заставляя себя забыть о своей сопернице, чтобы вернуться к приятным мыслям о Чарльзе, о том, что между ними произошло, она вдруг обнаружила, что думает, сравнивал ли он это с тем, что у него было с той женщиной. И тотчас почувствовала себя безнадежно несчастной, радость ее испарилась, и она просто не знала, как ей быть.

Глава 10

Чарльз вернулся к себе, крайне обеспокоенный. Спать не хотелось, и он стал стремительно мерить шагами свою спальню, пытаясь преодолеть раздражение и понять, почему Мария ведет себя так безрассудно. Ее поведение сбивало с толку. Что с ней случилось за тот короткий отрезок времени, когда он ушел на дуэль, а потом вернулся раненым? Он не находил объяснений.

Вдруг в подсознании мелькнула какая-то смутная, неуловимая мысль. Да, она определенно касалась того утра, но чего именно? Он стал вспоминать события всего дня, когда произошла дуэль, стараясь ничего не упустить. Он вернулся тогда в карете, осторожно поддерживая раненую руку, и вышел у конюшни, чтобы из окна его не увидела мать, которая непременно засыпала бы его вопросами.

Он помнил, что грумы уже приступили к работе, один даже чистил одну из его лошадей. Стоп — а почему он ее чистил? Ведь лошадь чистят только после того, как на ней выезжали. Но кто мог поехать верхом в такой ранний час? Он снова и снова возвращался к этому вопросу.