Лариса Шкатула - Замужняя невеста

— В самом деле, может, попробовать выбить эти пару досок? — поддержал ее Шастейль. — Что‑то я не слышал бряцанья замка.

— Но в таком случае нас не стали бы преспокойно оставлять здесь вместе с судовой казной, — напомнила Соня.

— В самом деле, не придумали ничего лучше, как сунуть нам в ноги этот неудобный, обитый железом сундук… Постойте, но ведь он тяжелый? И, судя по всему, крепкий… Софи, Мари, попробуйте как можно ближе прижаться к переборке. Прижались? А теперь я проберусь между вами, чтобы этот проклятый сундук можно было толкнуть.

Он попробовал, но сундук — даже сундучок — будто намертво приклеился к днищу их крошечной каморки. И не желал сдвигаться, несмотря на все усилия доктора.

— Его не пускает парусина, — высказала догадку Мари. — Если попробовать вытащить из‑под него ее или хотя бы разгладить…

— Попытка не пытка, — согласилась Соня, но для верности попробовала постучать по доскам, которые закрывали вход, и даже налегла на них плечом — безрезультатно.

Ничего не оставалось бедным пленникам тонущего судна, как пытаться вытащить из‑под неподъемного сундука парусину, которая не давала его хоть немного сдвинуть.

Сначала они тянули ее в разные стороны, потом попытались освободить от нее хотя бы переднюю часть сундука — опять тщетно.

Наконец они стали стягивать ее к дальней стенке своего деревянного узилища, торопясь и задыхаясь, потому что им казалось, что вот сейчас подбитое пиратами судно начнет погружаться в морскую пучину, а они так и не смогут вытолкнуть тяжелый сундук, используя его как таран.

Доски на переборке были довольно тонкими, и если по ним как следует стукнуть… Главная беда — у них почти не было места для маневра.

— Поддается! — вдруг выдохнула Мари, которая как раз возилась у самого входа. — Слышите, вот доска!

Для наглядности она даже стукнула по деревянному настилу.

— Тянем, тянем, — тяжело дыша, увещевал женщин Жан, — каждая минута дорога!

Их легким не хватало воздуха. Они задыхались в тесной каморке, по телу катились струйки пота, но они вытаскивали и вытаскивали парусину из‑под сундука, пока не почувствовали, что он полностью стоит на досках.

Теперь нужно было упереться и толкнуть его вперед, но места для разгона было так мало, что опять они все трое стали напрягаться и потеть.

— Надо упереться в переборку всем троим, — решил Жан, когда они в очередной раз отдыхали от тщетных усилий. — Давайте попробуем налечь одновременно: раз! еще раз!

И тут они услышали чуть слышный хруст, который набатом победы прогремел для пленников. Они заработали еще лихорадочнее, выбивая закрывавшие вход доски сундуком с судовой казной.

Когда наконец одна доска слегка отошла, Шастейль попытался проломить ее, но Соня его остановила.

— Сундуком быстрее.

И троица методически продолжала раз за разом обрушивать тяжесть сундука на упирающиеся доски.

Трах! Трах! Удары разносились по судну, и если бы на нем оставался в живых хотя бы один человек, он пожелал бы узнать, откуда несутся эти звуки.

Наконец доска треснула и вывалилась наружу. Как и две другие. Должно же было им хоть чуточку повезти: сломалась именно та доска, на которой был державший их простой, но надежный запор.

Некоторое время — может, всего несколько мгновений — пленники обалдело смотрели на свет, сразу хлынувший в пролом.

Потом одновременно подались к нему, и в последний момент все трое сконфузились, так что первой вылезла Соня, за нею Мари, а последним доктор и граф Жан Шастейль.

— Спасибо, дружище! — От радости он пнул сундук носком башмака и сморщился от боли.

Обитый железом хранитель казны не только ничуть не пострадал, но был так же крепок, как прежде, и что ему какой‑то там пинок!

У Софьи тут же закружилась голова. То ли от свежего воздуха, то ли давал знать себя тот самый удар о борт, но она не обращала на слабость никакого внимания. Они выбрались! Выбрались! Сами, без посторонней помощи!

Княжна, так же как и ее товарищи, испытывала упоение от победы. От того, что они не сдались, не запаниковали, не смирились…

Призрак смерти в морской пучине отступил от них. Но только на время.

На палубе «Святой Элизабет» царил разгром. Еще недавно это было чистое, выскобленное палубными матросами судно — боцман здесь свое дело знал: даже за то небольшое время, что провели на судне пленники, они видели, как каждый день кто‑то из команды ожесточенно драил палубу.

Теперь «Святая Элизабет» напоминала старое корыто, неведомо как державшееся на плаву.

Причем корма бригантины сильно осела, грот‑мачта оказалась перерубленной разорвавшимся ядром. Ее, видимо, лишь отодвинули, чтобы не мешала передвигаться по палубе, так что конец мачты выдавался вперед дальше носа корабля.

Паруса же фок‑мачты выглядели неповрежденными. Как бы то ни было, даже в таком жалком состоянии «Святая Элизабет» еще двигалась, а куда, никому не было известно. Словно иноходец, которому перебило хребет, но в запале какое‑то время он еще пытается ползти и тащить за собой неподвижный зад.

Штурвал — Соня взглянула на него — уныло крутился то в одну, то в другую сторону.

Внезапно налетевший порыв ветра дохнул в оставшиеся паруса, и бригантина резко накренилась на правый борт. Соня едва успела подавить готовый вырваться не то что крик, отчаянный визг. Господи, да судно утонет еще прежде, чем они успеют оглядеться и продумать путь к своему спасению!

Жан опять свесил голову за борт, но на этот раз он всего лишь смотрел, нет ли у борта судна хотя бы одной принайтовленной шлюпки. Таковая, к счастью, нашлась.

— Какие‑то нехозяйственные пираты, — пробормотала Соня. — Они должны были снять с судна все.

— Не скажите, Софи, — отозвался сосредоточенно о чем‑то размышляющий Жан, — султан Мустафа хоть и стар и не так удачлив, как Сулейман Великолепный, но его флот не очень расположен к пиратам, пусть те и нападают на французов, с которыми султан не дружит. Потому, видимо, Костлявый Хуч так торопился. Местным пиратам только и остается, что налететь, схватить и убежать. Нам с вами повезло, но, боюсь, полагаться на везение постоянно не стоит… Момент, я сейчас приду!

Он почти бегом бросился к каюте, где в начале плавания ему выделили место. Конечно, вещи его забрали пираты, ну а вдруг?

По счастливому виду, с каким Шастейль вернулся к женщинам, Соня поняла, что надежды его оправдались.

— Кажется, Костлявый Хуч, на наше счастье, оказался неграмотным. Наши документы целы!

Он тщательно завернул их в подобранную где‑то тряпицу и спрятал за пазуху рубахи, кстати, выданной ему еще Юбером. Одежда самого Жана оказалась слишком шикарной, чтобы не привлечь жадного взгляда старпома. Увы, на тот свет взять ее с собой он не смог.

— Сейчас я попробую спустить лодку, — деловито сказал Жан, — а потом подгоню ее к штормтрапу, и вы с Мари спуститесь…

— Как, вы хотите делать это прямо сейчас? — спросила Соня.

— И притом молить Господа, чтобы мы успели до того, как судно перевернется, — жестко проговорил Шастейль, отходя.

Мари ненадолго куда‑то исчезла, а когда вернулась, разочарованно поведала хозяйке:

— Из наших вещей ничего не осталось. Даже сундучок доктора взяли…

— Тогда сейчас мы с тобой пойдем на камбуз, — начала было говорить Соня, как вдруг увидела, что Мари достала из корсажа свой узкий, но достаточно острый кинжал, который всегда носила при себе.

Моряки «Святой Элизабет» не стали обыскивать женщин, скорее всего потому, что и не догадывались, какой сюрприз в таком случае может их ждать. Мари при Софье пришивала к корсажу своего рода потайной карман, в котором этот кинжал до сего времени и покоился.

— Но для чего тебе… — начала говорить Соня, внутренне холодея.

— Позвольте, госпожа, произвести некоторые изменения в вашем платье, — проговорила сосредоточенная Мари, одним взмахом отхватывая изрядный кусок с юбки Софьи.

— Что ты делаешь?! — теперь уже возопила та.

— С такими юбками нам ни в лодку залезть, ни вплавь добраться в случае чего, — пояснила служанка, довершая свое дело.

То же она проделала со своим платьем.

Однако Соне и вправду стало легче передвигаться. Она уже не смотрела, как пройдет мимо чего‑то, не зацепится ли юбкой. Вот только ощущения были непривычные. Она чувствовала себя так, будто ходила в ночной рубашке, хотелось набросить на себя шлафрок, чтобы не ощущать почти неприличную обнаженность… Впрочем, сейчас было не до приличий.

— Мари, — сказала она прежним уверенным тоном, — сейчас мы с тобой идем на кухню.

— На камбуз, — поправила та, скрывая улыбку.

— Это все равно. Главное, нам надо туда, где может быть что‑нибудь съестное. Как ты думаешь, пираты не забрали их с собой?

— Думаю, им было некогда, — предположила Мари.

На камбузе таки пираты побывали, но что взяли, теперь было не узнать, да и незачем. Главное, кое‑что бывшим пленникам досталось. Мари подобрала тут же пустой мешок и стала бросать в него вяленое мясо, мешочки с крупой… Они бы еще долго накладывали продукты из кладовой судна, как вдруг палуба под ними накренилась и обе молодые женщины замерли от ужаса.

— Побежали, скорее! — закричала Соня, пытаясь взять мешок из здоровой руки Мари.

— Бегите, госпожа, я за вами, — не согласилась та, тем же мешком подталкивая Соню в спину.

Они добежали до веревочного трапа и взглянули вниз.

Пробегая мимо раскрытого почему‑то сундука с судовой кассой, Соня не удержалась и запустила в него руку. Эти выхваченные несколько золотых она сунула за пазуху, справедливо полагая, что корсет не даст им выпасть.

Лодка уже покачивалась внизу, и Жан торопил их:

— Быстрее, судно погружается!

Мари опять попыталась пропустить вперед Соню, но та не согласилась. В крайнем случае… она не знала, что имеет в виду — не выбраться же из воронки, если судно пойдет ко дну немедля, — но в любом случае у Мари только одна рука для того, чтобы спуститься по веревочной лестнице.

Невольно морщась от боли, Мари все же довольно быстро спустилась вниз, где в лодку помог забраться Шастейль, а Соня не столько спускалась, сколько ползла, потому что ни за что не хотела выпустить из рук заветный мешок.

Как, наверное, медленно тянулось время для тех, кто поджидал ее в лодке! Соня слышала, как умоляла Мари: «Быстрее, госпожа!», как твердил не переставая Жан: «Торопись, Софи».

И едва Соня коснулась ногой дна лодки, как Шастейль стал быстро грести, стараясь подальше отойти от тонущего судна.

Они отплыли уже на приличное расстояние, а «Святая Элизабет» еще оставалась на плаву, только нос все больше вздыбливался над поверхностью моря.

— Постойте, мы забыли взять воду! — закричала Соня и даже подалась грудью вперед, будто можно было просто выйти из лодки и спокойно дойти по морю до корабля.

— Поздно, — схватил ее за руку Жан, наверное, опасаясь нервной горячки у хрупкой женщины после перенесенных злоключений.

Его слова разнеслись над поверхностью моря и как будто передали для бригантины команду лечь на дно. Нос судна задрался еще больше, и «Святая Элизабет» стала стремительно проваливаться в морскую пучину.

— Вот и все, — сказал Жан Шастейль и перекрестился.

Обе женщины последовали его примеру, но им тут же пришлось ухватиться за борт лодки, потому что накатившая волна ощутимо тряхнула их хрупкое суденышко.

Несколько мгновений спустя поверхность моря опять сделалась невинно бирюзовой, будто и не открывала страшный бездонный рот, чтобы проглотить свою очередную добычу.

Соня ожидала, что сидящий на веслах Жан начнет быстро грести, чтобы уйти подальше от места трагедии, но он, подперев голову руками, задумался.

— Ну, что же ты медлишь? — заторопила его Соня. — Греби!

— А ты знаешь куда? — невесело усмехнулся он.

— Ну, вперед… — неуверенно проговорила Соня.

— А где у нас перед?

Что он, в самом деле, рассуждает! Можно подумать, Софья или он сам хоть что‑то понимает в морском деле. Может, немного и понимает: знал же он, что та веревочная лестница называется штормтрапом… Все равно посреди моря, где нет ничего, за что можно было бы зацепиться глазом, Жан не определит направление. Из географии ей помнилось что‑то насчет Полярной звезды. Вроде по ней моряки определяли свое местонахождение. Но не днем же!

Наверное, лучше всего сесть так, чтобы солнце все время светило тебе в глаза, и грести, решив, что именно это и есть «перед». Где‑то же море должно кончаться!

Она вспомнила еще одно правило: если стать лицом на восток — на восход солнца, то по левую руку будет север, а по правую юг. Соответственно за спиной — запад. Но солн—це стояло в небе как‑то посередине, и Соня никак не могла сообразить, с какой стороны оно всходило и в какую сторону теперь уходит.