За десять — пятнадцать минут, что были потрачены на поиски визитерши, салон остыть не успел, и девушка на глазах обмякла, оказавшись в тепле. Только сейчас Денис осознал, почему она была такая скукоженная, почти болезненно сутулилась — замерзла. Недовольно нахмурившись, он включил подогрев сидений, добавил температуру на датчике микроклимата.

— Если начнет слишком жарить со стороны… — Хотел сказать "задницы" — осёкся, вспомнил про воспитание. — Со стороны спины — скажите мне, я выключу.

Вероника, так её, кажется, звали, с благодарностью кивнула, стягивая шерстяные перчатки, протянула руки в сторону горячего воздуха, с видимым трудом распрямляя ладони…

— Вряд ли мне станет жарко сейчас. Чувствую себя мамонтом, даже представила, что они пережили перед вымиранием. — Шутит, значит, жить будет. — Сколько сейчас за бортом?

— Тридцать шесть. Потеплело. Днем показывало под сорокет.

Она передёрнула плечами:

— Бррр… Я рада, что приехала сейчас, а не днем. Это предел, или еще хуже бывает?

— Круче всего, говорят, в декабре. Ниже сорока пяти опускается. Но на моей памяти это было всего пару раз. Главное, чтобы ветер не поднимался. А так — жить можно.

— Это я понимаю. Как‑то здесь люди живут…

Ему хотелось ответить, что не живут, а выживают, и при первой возможности стремятся уехать. Потому что, кроме холода, здесь почти ничего нет. И люди не знают, чем себя занять стылыми зимними вечерами, ночами, днями… Поэтому спиваются или делают детей. Впрочем, одно другому не мешает. Денис уже успел понять, что в этом небольшом, бывшем гарнизонном городке, очень высокая рождаемость. А процент разводов и матерей — одиночек — еще больше. Но это было не очень важно. Разведенные женщины и матери — одиночки — не их целевая аудитория. Они строили для молодых офицеров и их семей, а еще — для тех, кто приехал "оживлять" это Богом забытое захолустье. Государство, однажды решив, что городок еще нужен живым и не разрушенным, решило создать инфраструктуру — новые сады, школы, больницу. А еще — развлечения. Кинотеатр и торговый центр — мелочи. А вот аквапарк в городке, который и бассейна‑то никогда не видел, — это просто верх крутости. Кто‑то, похоже, искренне верил, что все это поможет удержать молодежь от возвращения в центр.

На сколько это все влияло на "оседлость", Дэн как‑то не очень интересовался, ему хватало знания: дома строятся, квартиры покупаются, и не только для военных частей, спрос растет. И на век его филиала этого спроса хватит. Плюс коммерческая недвижимость, которая давала гораздо больший выхлоп, чем тендерные госзаказы… Ему хотелось об этом сказать, но — промолчал. Зачем ей это? Она поживет здесь каких‑нибудь пару недель, максимум — месяц, а потом запросится обратно. Такие здесь не выдерживают. Смысл на нее время и слова тратить?

— Куда мы едем? Где я буду жить?

— У меня. И едем сейчас в мою квартиру.

Тишина. Похоже, переваривает. Вот так, дорогая, никуда не денешься. Может, взбрыкнет и потребует вернуть её на вокзал, чтобы купить обратные билеты?

— Что, всё так плохо?

— В каком смысле?

— В филиале не хватает денег на аренду квартиры? Мне же сказали, что все готово, и проблем с проживанием не будет.

— Было. Все было готово, пока не пришла отмашка всё отменить. Мы ждали Татаринова, и жилье для него сняли. А когда узнали, что он не приедет, договор пришлось расторгнуть.

— И что теперь с этой квартирой?

— Не знаю. Скорее всего, уже сдали. Здесь очень сложно со съемным жильем. Я сам два месяца маялся, пока мне просто не выделили одну из непроданных квартир в нашем новом доме.

— А с гостиницей тоже беда?

Дэн усмехнулся про себя: "А может, и правда, сплавить её в местный "отель"? Глядишь, сама быстрее отсюда свалит…"

— Хотите попробовать — каково это, мыться по очереди со всеми клиентами, занимая с пяти утра? Если так страшно у меня остановиться, могу организовать…

Она поморщилась.

— Я представляю, что это такое. Просто не хочется мешать и навязываться…

— Пару дней переживу. А потом уж найдем что‑то подходящее…

Доехали молча. Она больше не задавала никаких вопросов и ничего не рассказывала. Денис тоже предпочел не ввязываться в беседу. Успеют наговориться. Кроме того, ни одна женщина долго не выдержит пытку тишиной, и эта когда‑нибудь заговорит. Причем, о самом насущном. Не зная о ней ничего, этого и добивался.

Так, перебрасываясь ничего не значащими фразами, добрались до третьего этажа, он открыл дверь, пропустил гостью вперед. Помогая снять куртку, взвесил её на руках, снова снисходительно хмыкнул:

— Спортивная? Здесь такая не спасёт. Она держит тепло только при движении. Постоишь минут десять — околеешь.

— Я уже поняла. Просто не было времени найти что‑то более подходящее. Собиралась за два дня.

— Ты не знала, что тебя сюда направят? — В удивлении не заметил, как перешёл на "ты", но её это, похоже, не задело никак.

— Говорю же, за два дня сообщили. Поставили перед фактом: отправили билеты покупать, и дали один выходной, на сборы.

— Понятно. — Что ни черта не понятно. Ладно, с Татариновым еще можно было угадать, понимая, что это протеже, а при желании — найти, чей именно. А это что за утка такая подсадная? И чего от неё можно ждать? Сейчас, по большому счету, нечего: стоит вон, шмыгает носом и трясется.

— Ладно, о работе поговорим потом. Четвертый час ночи. Сейчас тебя чаем горячим напою, а потом — в люльку. Вставать ни свет, ни заря, не до разговоров.

Она послушно прошла за ним в комнату, которую Дэн до этого на бегу освобождал для постояльца. До этого почти не использовал — так, только в качестве спортзала. Но диван там стоял, большой и практически "нулёвый".

— Жить пока будешь здесь. Постельное белье и остальные принадлежности приготовлены. Если что‑то еще нужно — говори, не стесняйся. Располагайся, давай, а я пойду, чайник поставлю.

Чайник уже давно вскипел, и бутерброды лежали, нарезанные. Что еще можно предложить девушке в такое время, плохо представлял, а потому не заморачивался. А она куда‑то пропала. Прождав еще пять минут, Денис не выдержал и отправился на поиски.

Дверь в комнату осталась открытой, как и была, а Вероника сидела по — турецки над раскрытым чемоданом и просто пялилась на его содержимое. Красота! Он её ждет в ночи, а она, понимаешь, медитирует…

— В чем дело?

Девушка обернулась на голос:

— Да вот, сижу, туплю. Пытаюсь вспомнить, зачем сюда полезла. Сплю на ходу.

— Ясно. Переодевайся и приходи. Может, потом сообразишь. Не теряй времени.

Едок из нее оказался никакой: Вероника больше обнимала кружку пальцами, явно пытаясь их отогреть, да аккуратно отщипывала микроскопические куски от булки. К сыру с колбасой не притронулась. А вообще, похоже, спала на ходу.

— До сих пор не согрелась?

— Нет. Ощущение, что я двое суток в холодильнике. Сначала три часа на вокзале в Москве, потом в этом поезде… Вроде, фирменный, а дует из всех щелей. И эти двадцать минут на перроне добили окончательно. Хорошо, какой‑то рабочий, добрая душа, подсказал, что здесь есть помещение. Так бы и стояла.

Кольнуло неприятное ощущение — по его вине девушка торчала на морозе, и не двадцать минут, а гораздо больше. Он видел часы, когда её забирал.

— Извини. Я планировал приехать заранее, да не сложилось.

— Да я тебя не виню. Если бы трубка не сдохла, обязательно позвонила бы. А так…

Проснулось любопытство:

— А если бы я вообще не приехал? Шанс был очень высок… Мог просто не увидеть сообщение.

— Я уже подумывала взять билет в обратную сторону. Решила еще полчаса подождать. Превращаться в сосульку черт знает где — не очень хорошая перспектива.

— И не страшно было бы ослушаться приказа?

— А почему — "ослушаться"? Я же приехала. Все, как положено. А если здесь никто не ждал, как было обещано, то, какие ко мне претензии?

— Даже так? Ты такая смелая? Или настолько должностью не дорожишь? — Может, сейчас расколется и выдаст что‑нибудь вроде "мне ничего не грозит, у меня папа в главном управлении сидит", ну, или муж, или не в управлении, а близко к нему.

Но девушка снова удивила: глянула очень твердо, с вызовом, губы поджала, бровью дернула. Не понравился вопрос…

— Не такая и смелая, и работой дорожу, но, извини, у нас не крепостное право, и, если я здесь на хрен никому не нужна, то могу и другое место подыскать. Я не девочка на побегушках, чтобы забросить к черту на кулички, а потом забыть. Умолять, чтобы вспомнили, поверь, не стала бы.

Вот и характер прорезался, а к нему — недовольство и ситуацией вообще, и его опозданием — в частности. "Не девочка", говоришь? Да похоже, что именно она и есть, раз так легко поддаешься на провокации…

— Понятно. Как видишь, на такие крайние меры идти не пришлось. Ты здесь, а завтра идем на работу. Теплее стало?

— Немного.

— Ясно. Будем предпринимать радикальные меры. — Он встал из‑за стола, двинулся в её сторону. Девушка ощутимо напряглась. — Да не пугайся ты. Коньяку сейчас налью. Должен помочь.

Достал из верхнего шкафчика пузатый бутылёк, щедро плеснул в обычный стакан (не до церемоний)…

— Пей. Залпом.

Она подержала в руках, принюхалась, лицо перекосило (какие мы нежные… двенадцатилетний коньяк предлагают, а она морщится, какая цаца выискалась)…

— Я не пью коньяк, мне от него плохо будет…

— Я сказал — пей. Лечить потом от соплей не буду, если чем посерьезнее не накроет. Давай, как лекарство.

Она зажмурилась и вылила в себя всё, что было в стакане, одним большим глотком. Как её перекорёжило — стоило посмотреть, будто не благородный напиток, а какую‑то водку палёную хлебнула. Выдохнула, широко распахнув глаза…

— Фу, какая гадость… Но реально греет. Спасибо.

Щеки зарозовели на глазах, а взгляд поплыл — подействовало. Теперь срочно довести бы её до постели, а то, невзначай, так здесь и завалится…

— А можно мне в душ сходить? — О — па! Неожиданно, однако. Так же, как и взгляд, просяще — жалостливый.

— Вероника, какой тебе, нафиг, сейчас душ? На горшок — и баиньки. Давай, отведу. Тебе спать осталось часа два от силы.

— Ну, я очень туда хочу. Почти трое суток в дороге, представляете? — Заметил, как время в дороге увеличилось на сутки (до этого говорила про двое), как и то, что снова перешла на "вы". Похоже, захмелела больше, чем требовалось…

— Утром сходишь. А теперь — спать. Не шучу. Завтра к десяти в офис. И никаких опозданий.

Реально, за руку довел до комнаты, дальше обещала справиться сама…

В эту ночь он решил не ложиться — какой смысл? Оставалось каких‑то три часа, четыре — максимум. Только насиловать мозг и тело. Да и не впервые было переживать такие бессонные ночи, знал, что справится. Предпочел потратить время на то, чтобы поискать информацию — ту, которой не было совершенно. А про неожиданную гостью необходимо было что‑нибудь знать. Дмитриев Денис потому и славился умением побеждать, что никогда не начинал борьбу неподготовленным. Мало знать о том, на что способен ты сам, гораздо важнее иметь сведения о противнике.

А эта девочка, хоть и казалась мышью серой, была не так уж проста. Об этом вопила интуиция, хоть мозг и пробовал убедить в обратном. Что тут, казалось бы, опасного? По сравнению с ним, эта девочка — просто ребенок, слабый и неопытный. Таких можно пачками на завтрак есть. Не запивая. Но что‑то проскальзывало в ее интонациях, мимике, гордо вздернутой голове (когда вспоминала, что её нужно именно так держать)… Говорящее — ни черта она не мышь, и даже не котёнок. Кто? Время покажет, но где‑то у нее точно спрятаны и коготки, и зубки. И лучше их заранее обточить…

Он подключился к локальной сети компании и попробовал поискать документы, содержащие имя Величко В. В., но никаких упоминаний не было. К личному делу доступ закрыт даже у него, нужно делать специальный запрос. Но, в принципе, это не горело — попросить характеристику и данные о карьере в холдинге можно и в понедельник.

Он увлекся чтением новостей, потом переключился на документы, отложенные до лучших времен, потом опомнился — глядя на часы, показывающие почти шесть утра, отправился в душ.

Выходя из ванной комнаты, услышал противный писк — в его квартире не было ничего, что могло бы издавать такие звуки… Даже будильник был установлен с классическим звонком — потребность в других извращениях не возникала.

Писк доносился из комнаты гостьи, не прекращаясь. Удивительно, как можно спать под такое сопровождение… Но, вспомнив, сколько ей было отведено на сон, и при каких обстоятельствах укладывалась, сообразил: ей сейчас хоть из пушек стреляй, вряд ли поднимется.

Наплевав на приличия и ложную скромность, решил помочь. На всякий случай, аккуратно постучал, не услышав ответа, приоткрыл дверь — ровно на столько, чтобы успеть закрыть, если увидит что‑нибудь лишнее. Нет. Из‑под одеяла торчала только макушка и рука, плотно зажавшая телефон, замолчавший на время. Через три секунды снова раздался писк. Затем недовольное ворчание, взгляд одним приоткрытым глазом на экран — снова выключила, но так и не проснулась.