Аня аккуратно поставила чашку на стол, устроила подбородок на сомкнутых в замок ладонях, с легкой усмешкой порассматривала Веру, будто впервые…

Спокойно, без нажима, начала:

— Да кто ж говорит, что он плохой. И работать с ним комфортно, хоть и жестковат, порой, но справедливый. Я мнению Жени доверяю.

Паузу сделала, не большую, но значимую, потом продолжила:

— Только я не о том. Вы уже сколько времени встречаетесь?

— Ань, с чего ты взяла? — Вера приняла решение отнекиваться до последнего. Пусть думает, что хочет.

— Ой, моя хорошая… Не держи меня за дурочку или за слепую. Все же видно по тебе, можешь не прикидываться. Да и не стоит от меня скрывать, я все равно никому не скажу: некому и незачем.

Из Веры будто кто‑то выпил все силы, одним глотком. Она обмякла, понурилась…

— Что, так заметно, да?

— Не переживай. Заметно, само собой, но только тому, кто смотрит. А остальным — хоть в обнимку перед носом ходите, не придадут значения.

— Думаешь, больше никто не догадывается? — В ней снова затеплилась надежда…

— А тебе это так важно, Вик? Какое тебе дело до того, кто и что про вас думает? Вы уже не маленькие, имеете право на взрослую жизнь. — Сказала, как припечатала.

Та подняла на Аню глаза, больные и несчастные, тоскливо поморщилась:

— А если… — запнулась, собралась с силами, наконец, выдавила. — Если он решит остаться с семьей? Если о нас узнают, у него проблемы будут, скандалы… Зачем портить жизнь человеку?

Аня долго её рассматривала, будто в первый раз.

— Господи… Вроде, умная девка, самостоятельная… А рассуждает, как ребенок… Это разве твои проблемы, если он решит остаться не с тобой?

— Но… я же, ведь, получается, тоже виновата…

— В чем?! Ты что, на него вешалась, в койку лезла, тащила за руку, принуждала?!

— Кажется, нет…

— Кажется ей… — Аня, как сварливая тетка, всплеснула руками…Встала, заходила по кухне… — Креститься надо, когда кажется. Если б ты Дэна попробовала нахрапом взять, давно бы уже уехала восвояси. А пожитки были бы вдогонку отправлены. И то, что Женька в больнице, тебя бы не спасло!

— И что? Я не понимаю тебя, Ань…

— А то, что Дёня — нормальный мужик, а не бычок на веревочке. Если накосячил — пусть сам думает, как исправиться. Его решение было, значит, и ответственность на нем. Это не твоя забота, кто и что узнает!

— А я, получается, мимо пробегала, и все?

— Вика, это что, единственная проблема, что тебя тревожит? Или ты рада, что у вас все кончилось, и просто больше не хочешь пересекаться?

— Нет. Не рада. — Она поникла окончательно.

— Тогда, объясни мне, зачем ты волнуешься о всякой ерунде? Ты лучше думай, что делать, чтобы его обратно в семью не затянули! Он же добрый, совестливый, правильный… Надавят посильнее, он и останется…

— Ань… Вот ты мне объясни… — Веру накрыло озарение неправильности происходящего… — Ты же сама замужем, дети есть… А говоришь такие вещи, странные… Почему ты на моей стороне?

— А я, может быть, вовсе не на твоей. Я, может быть, на стороне Дэна.

— А… почему? А если бы с тобой… такое вот… случилось? Вернее, с Женей?

— А я, дорогая моя, с Женей десять лет живу. И никуда не отпускаю. Поехал он в эту Тьмутаракань из большого города — и я с ним. Не отсиживалась дома, с родителями, пока он здесь с Дэном день и ночь впахивал. А ждала с ужином, до утра, ботинки с него снимала, когда в прихожей засыпал…

— А если бы он и после этого не туда посмотрел?

— Сама бы, первой, пинка под задницу и дала. Пусть летит, на кой мне надо сидеть и бояться, что налево пойдет? — Аня усмехнулась как‑то… до того уверенно, что Вере ясно стало: от этой — не уйдет, и даже не придет такое в голову. Скорее, наоборот, будет внимательнее смотреть, чтобы сама не ушла…

— Ты Дениса оправдываешь, что ли?

— Вика, мы сюда приехали почти в одно время с ним. И эту его супружницу здесь никто в глаза никогда не видел. В чем оправдывать‑то? В том, что мужику захотелось большой и чистой любви? С живой и реальной женщиной, а не с записью в паспорте? Кто же его осудит? Разве что, идиот…

— Слушай, а у него что, за все это время женщин не было?

— Были. Наверное. — Аня задумалась. — Конечно, были. Он ведь живой, здоровый, потребности есть. Я, даже, по — моему, слышала о ком‑то от Женьки…

— Да? — Вера ощутила укол какого‑то болезненного любопытства. Очень хотелось узнать что‑нибудь о Денисе, из того, что он сам никогда не расскажет. И боязно было: а вдруг, таких, как она, Денис менял, как перчатки, с осенних на зимние, и наоборот… Очень было страшно понять, что она — лишь новая игрушка в череде подобных…

— Да, зря я тебе об этом сказала… — Аня, как назло, будто по книге её читала. Поняла все, что таилось в этом коротком вопросе. — Сейчас напридумываешь себе… Накрутишь…

— А что накручивать, Ань? Я же вообще не понимаю, кем ему прихожусь. Девочка для развлечения или что‑то больше. Даже не разговаривали толком на эту тему, никогда.

— А мужики, нормальные, они редко разговаривают. Им проще сделать десять раз, чем однажды слово вымолвить. Они разговоров не понимают, и не умеют их вести. Так что, не удивляйся. Я от Женьки простого "люблю" дожидалась… А сколько же? — Она задумалась, припоминая. — Я старшего родила, а он еще молчал… Значит, года три… Нет, четыре. Я тогда с годовалым Санькой уйти хотела, вот он и расщедрился. Выдал. Как перед казнью, но сказал.

— И ты осталась?

— А как ты думаешь? Муж, практически, подвиг совершил, за это положена награда. Ну, опять же, захотелось еще послушать. Вот, осталась, второго родила.

Вера смотрела на эту женщину и понимала: у них разница в возрасте — лет пять, не больше, а казалось, между ними пропасть в несколько десятков лет…

Аня её молчание по — своему поняла:

— Знаешь, Вик, не парься ты по этому поводу. Достаточно было раз засечь, какими глазами Дэн на тебя смотрел, и все сомнения пропали. Я его таким не видела, никогда. А давно уже знаю.

— А какими такими глазами? Не поняла…

— Дура ты, Вика. — Она добро и необидно усмехнулась. — Какими. Жадными. "Не подходи — убью, не смотри — глаза повыковыриваю". Я‑то, в тот момент, больше о Жене думала, ничего вокруг не замечала. Но если уж мой остолоп понял…Это о многом говорит. Ну, а потом, когда в офис приезжала за документами, вы мне встретились, вдвоем. И я поверила, что Женьке не приснилось и не показалось от лекарств…

Теплым медом по сердцу растекались эти слова. Хотелось еще пожить и верить, что все у них выйдет, и все получится, и с проблемами Дэн обязательно разберется. И не так все страшно.

Вера и раньше чувствовала, как не хватает ей близкого человека, чтобы выговориться. Даже Нике стеснялась признаться. Одно дело — шутки шутить про женатого директора, а другое — сказать, что это уже не шутка, а свершившийся факт. В общем, лучшей своей подруге она ничего не сказала. Будь та ближе — возможно, решилась бы. Поплакала бы на плече, или вместе с рей порадовалась…

А Ане признаний было не нужно, и плача со слезами — тоже. В отличие от Веры, в ней жила спокойная уверенность в поступках и словах, монументальная. В каждой фразе у нее слышалась точка, а не запятая, без всяких "но", без которых не могла обойтись Вера.

Вера одно поняла: Ане, как и ей, катастрофически не хватало женского общества. В среду коллег Евгения она, почему‑то, не вписалась, наверное и статус мужа не позволял: трудно изливать душу подруге, жалуясь на мужчин и на своего благоверного, зная, что завтра к нему это все и вернется, неизвестно какой стороной. И людей она выбирала по какому‑то особому принципу, всех подряд не подпускала. Поэтому, Вере было немного лестно, что её одарили, пусть небольшим, но доверием. И еще ей было радостно, что есть человек, готовый выслушать, посоветовать, поддержать и, что самое важное, не осудить.

Они болтали обо всем на свете, о мелочах и о жизни, всю субботу, пол — ночи, и до вечера воскресенья. Главное, чего добилась Аня: вселила в Веру надежду, что все у них с Дэном еще получится. Главное — не наделать глупостей и не потерять то ценное и чистое, что между ними было.

В понедельник она шла на работу с легким сердцем и какой‑то отчаянной надеждой, что все образуется. Даже с Мишей спокойно поговорила, он, кажется, о чем‑то догадывался, но напрямую спросить не удавалось. А она, как могла, уходила от темы. Наловчилась так, что сама себе удивлялась. Общение становилось все спокойнее, а Михаил — все менее требовательным. Было немного стыдно… однако, давать ему отставку по телефону было бы полнейшим свинством. Все‑таки, он не заслужил, чтобы его бросили даже без разговора, трусливо и бесчестно.

И на планерке смогла смотреть на Дениса прямо, не отводя глаза, и даже пару раз улыбнулась ему, ободряюще… Но как же она по нему скучала… До зуда в пальцах, до дрожи в коленях, до сумасшедшего пульса, разгоняющегося только при мысли о том… она запрещала себе эти мысли, но они возвращались, догоняли, преследовали. А сейчас, когда угасающая надежда вновь загорелась, стали еще ярче и еще более осязаемыми…

К счастью, до самого вечера их пути больше не пересекались. А вечером она решила остаться допоздна. Чтобы не видеть очередную встречу и не расстраиваться. И не сидеть потом дома, одной, и мучиться неприкаянностью.

Благо, работы к концу года навалилось так, что голову не поднять…

Она лишь изредка отрывала глаза от монитора, чтобы подумать и что‑то записать. Блаженная тишина в кабинете, днем заполненном шумом и гомоном, радовала и помогала сосредоточиться.

Поэтому, услышав посторонний шум, испугалась. Кто мог бродить здесь по темноте? Охранники всегда сидят в своей клетушке, а все остальные так долго не задерживаются.

Она судорожно решала, что делать: повернуться к источнику шума, разобраться в причинах, или сидеть, не шелохнувшись, чтобы остаться незамеченной?

Но звук ключа, проворачиваемого в двери, изнутри, развеял сомнения. Вера вскочила, с грохотом роняя стул, готовая защищаться до последнего, и тут же потерялась.

— Денис?

Ей показалось, что это он. В полутьме, разреженной лишь светом настольной лампы и монитора, виден был только мужской силуэт, очень похожий на него. Но мужчина молчал, и Вера все больше нервничала.

Он сначала застыл, на мгновение, а потом пересек расстояние, разделяющее их, в два шага.

— Денис… Господи, зачем так пугать? Как ты здесь?

Он обронил короткое "Вика", а после она забыла, о чем спрашивала. Объятие, почти грубое, жадное, выбило воздух из груди. Поцелуи — короткие, торопливые — покрывали лоб, глаза, виски, щеки, спускались на шею… Снова поднимались… Не касаясь губ… Сначала она пробовала поймать их, чтобы ответить, но не успевала. Потом застыла, наслаждаясь этой нетерпеливой лаской, впитывая, как иссохшая земля впитывает крупный теплый летний дождь, радуясь, но не насыщаясь…

Устала ждать, когда их губы встретятся, привстала на цыпочки, обхватила лицо ладонями, заставила остановиться, посмотреть…

Он замер, и вся его спешка куда‑то испарилась. Прикоснулся так нежно, так невесомо, что хотелось стонать, потому что этого недостаточно, но она не рискнула торопить… Отвечала так же. Будто здороваясь после долгой разлуки, словно впервые узнавая его вкус.

Провалились в безумие одновременно, потерялись, уже ничего не контролируя, кто кого хотел выпить сейчас — непонятно… Вера лишь смутно понимала, что её затылок придерживают такие родные руки, и они же гладят ей плечи, шею, бродят по пояснице, ниже, то вжимаясь яростно, почти больно, то почти незаметно пробегая…

Опомнились оба, когда она уже сидела на столе, Дэн вжимался между её коленей… Он, тяжело дыша, с закрытыми глазами, прижался к её лбу своим…

— Вика, останови меня. Я с катушек слетаю. Не здесь.

Денис понимал, что лепит одну ошибку на другую, будто, в какой‑то момент, кирпичики в стройном здании жизни начали укладываться вкривь и вкось, плохо закрепленные, не спаянные… Будто опытный каменщик, надежный и проверенный, ни с того, ни с сего запил. И высокая, надежная башня стала раскачиваться, грозя обвалиться, погребая под руинами и хозяина, и всех его ближних…

И эта поездка, внезапная, в офис, тоже была ошибкой. Ведь он обещал Вике, и знал, что во многом виноват перед ней, и не хотел расстраивать… Но еще один день без неё — и он просто сдох бы, мучимый тоской, виной, любовью, раскаянием, чем‑то еще тяжелым… Устал сопротивляться и рванул к ней, наугад, не зная, точно ли еще в офисе. Летел по гололеду и темноте, рискуя где‑нибудь не вписаться, а внутри все дрожало. От предвкушения, как он её обнимет, прижмет, погладит…

И совсем не планировал её испугать, а потом — так по — глупому сорваться, не понимая, что творит… От того, чтобы стянуть с Вики белье и ворваться в неё, не сдерживаясь, его отделяла лишь пара мгновений. Остановила, смешно сказать, какая‑то скрепочница. Рука уперлась в нее, а в ладонь впилось что‑то острое. Внезапная боль отрезвила, заставляя придти в себя.