Дэн давно уже так не позорился. Когда на первых минутах взрываешься, а женщина под тобою лишь только начала загораться… Несколько яростных движений — и все тело свело в конвульсии безудержного оргазма. Вера затихла под ним, поглаживая вздрагивающую спину.

— Прости. Такого со мной, кажется, еще не случалось…

— Дурачок. Мы же никуда не торопимся? Тем более, я в курсе, на что ты способен… — Она, кажется, улыбалась, куда‑то ему в плечо…

Осталось лишь осыпать её виноватыми и благодарными поцелуями. Снова ощущая себя малолетним идиотом. Проклиная себя и восхищаясь её терпением…

— Денис, нужно бы в душ сходить…

— Пойдем. — Ноги уже были в состоянии держать его. И даже с ней на руках.

— Я и сама дойду… Тяжело ведь, поставь меня…

— Может, мне нравится тебя таскать? Терпи и наслаждайся

Вообще‑то, он действительно хотел зайти в душ, и ничего лишнего. Не был сторонником "вертикальных" упражнений, никогда.

Но её тело, ярко освещенное, загорелое, на фоне молочного кафеля… Припухшие губы, щеки, уже краснеющие от царапин его щетины… Он же сотни тысяч лет её такой не видел…

Просто собрать губами выступившую солоноватую влагу над верхней губой… и на впадинке у ключицы… и в ямочке пупка… и забыть, что они здесь, собственно, собирались делать…

Вера уже была развернута лицом к стене, и беспомощно хваталась за гладкую плитку, руки сползали, он поддерживал, прижимая их своими сверху… А потом отпускал, чтобы пальцем пройтись и обвести все родинки, и перебрать позвонки… почему‑то очень хотелось повторить этот путь и губами, и языком.

Нет, он очень хотел быть нежным, когда брал её там, присваивал, подчинял в этой тесной, неудобной ванной… Но она же не позволяла: впивалась зубами в его пальцы, чтобы не кричать так громко, и сама подставляла шею и плечи, когда он прикусывал… Он потом пытался загладить отметины, зацеловать ласково, но она требовала, отвлекала, и делала что‑то невозможное своим телом — с его…

Под струи воды попали намного позже, почти обессиленные. Вера улыбалась, с трудом открывая веки, а он бесконечно долго намыливал её, сонную, зная, что пора бы выйти отсюда и позволить ей уснуть спокойно…

Но там, в комнате, было темно, а здесь — яркий свет. И она — живая, настоящая, и можно не сравнивать никого, и ни о чем не думать. Трогать и смотреть. И снова любить её хотелось, на этот раз, все‑таки, нежно… Но это уже было бы свинством…

Рассвет еще только начинал щекотать окно и стену напротив своими серыми пальцами, которым долго предстояло розоветь, когда Вера проснулась.

Было невыносимо жарко. " Опять, что ли, кондиционер накрылся?" — беда, преследующая её несколько поездок подряд… Но аппарат гудел исправно. Вера даже чувствовала струи холодного воздуха. А жара была… где‑то сзади. Очень плотный, осязаемый жар окутывал все тело, в шею дышал…

Не понимая, спросонья, что, вообще, происходит, хотела повернуться — посмотреть нужно, кто там пыхтит?

— Поспи еще немного, Вер. Вставать рано. — Теперь она уже точно проснулась. Этот голос ни с чьим не спутаешь. И эта фраза… Он много чего говорил в её снах. Но такого — ни разу. Слишком… обыденно, что ли… и слишком просто… Не так она их первый утренний разговор представляла…

Повернулась, вопреки указанию:

— А ты почему не спишь?

В его улыбке была такая осязаемая, жадная ласка, и в прищуре глаз, немного припухших, и с таким нескрываемым удовольствием руки прошлись по телу, прижимая плотнее, что захотелось зажмуриться…

— Тебя охраняю.

— А если серьезно?

— А если серьезно… — Он шепнул ей на ухо такую откровенно — горячую правду, что девушка поперхнулась, и заалела, не только щеками, но и уши порозовели, и даже шея, казалось… А он продолжал нашептывать, одновременно переворачивая, укладывая под себя, заставляя раскрываться и вбирать… Забыв, что она обещала себе, после того раза, быть не такой податливой и сумасшедшей, заслужить еще должен… был… кажется…

Во второй раз она проснулась, когда солнце вовсю гуляло по комнате, заставляя жмуриться и отползать к другому краю кровати. Это продолжалось долго, но, все равно, закончилось…

— Малыш, постель такая широкая, а ты норовишь меня скинуть… Не хватает места? — Теплый голос, почти не сонный, разбудил окончательно.

— Привет. — Единственное, на что хватило ума, чтобы ответить.

— И тебе утро доброе. — Он смотрел на неё внимательно, приподнявшись на локте.

— А ты спишь, вообще, когда‑нибудь? Что‑то не помню ни раза, когда видела тебя спящим…

Взгляд посерьезнел, улыбка куда‑то делась. Вере даже стало чуточку беспокойно: что за тему такую затронула?

— У тебя будет масса времени, чтобы разобраться в этом вопросе. Если, конечно… — Замялся, взял паузу…

— Если что? — Заинтересовалась. Так же, как он, приподняла голову, подпирая её рукой, чтобы глаза были на уровне.

— Замуж за меня выйдешь? — Глаза были все такими же серьезными. Но где‑то на дне их таилось тревожное ожидание. Вера хотела отшутиться, сначала, но хватило чего‑то, чутья или интуиции, чтобы понять, что может сейчас сделать ему очень больно.

Когда‑то она себе даже представляла, что чудо случится, Денис прозреет и приползет к ней на коленях, с букетом и кольцом. А она гордо пошлет его к черту и уйдет в неведомую даль. Обязательно — счастливую.

Но сейчас о этом как‑то позабылось. И гордость куда‑то спряталась. Было странно и страшно.

Видимо, что‑то из сомнений отразилось на её лице… Денис нахмурился, сжал губы… Потом погладил по лицу тыльной стороной ладони…

— Да ты не бойся, Вер… Я ж сейчас ответа не требую. Просто, чтобы ты в курсе была, чего я хочу… Когда созреешь, тогда и скажешь. Я подожду, привыкать, что ли…

Откинулся на подушки, глядя в потолок. Все же, наверное, надеялся, что реакция другой будет…

Теперь уже она потянулась к его лицу. В попытке приласкать, извиниться, успокоить…

— Денис… Я так сразу не могу… Мне же нужно…

— Подумать. Я помню. Постоянно забываю, что с тобой нельзя гнать коней. Куда‑нибудь не туда загонишь.

— А тебе не нужно? — Старалась, чтобы прозвучало как можно мягче… Страшно же: а вдруг, действительно, все поменяет?

— Что?

— Подумать? Чтобы не вот так, с бухты — барахты?

— Не смешно. Мне хватило времени. Года полтора, наверное, до дней и месяцев не считал, но если хочешь…

— И что? Прямо все это время только обо мне и мыслил?

— Нет. — Хотел, похоже, отделаться кратким ответом, но она ждала продолжения. Вздохнул, продолжил. — Пробовал. Не получалось.

— А если и сейчас…

— Мать твою… — Перевернул её на спину, навис сверху. Почти испугал, наверное… Почти. — Ты хочешь исповедь, как я жил все это время? Я их с тобой сравнивал. Понимаешь? Не по внешности. По настроению. Никак не канало. Волком выть хотелось. К тебе хотел. Такой вариант устраивает?

Вере понравился ответ. Но теперь уже вредность проснулась, чисто женская. Когда тебя так уговаривают, необходимо хоть немного повыделываться…

— А что не так с внешностью?

Изумленные глаза Дениса были лучшей наградой.

— Ты издеваешься? Напрашиваешься на комплименты, что ли?

— Ага. Говори. Ты же должен меня убедить… — Пузырящаяся где‑то на донышке радость, еще глубоко спрятанная, уже заставляла шалить и дурачиться.

Дэн, кажется, понял её настрой. Прищурился, улыбнулся хитро… Поднял к потолку глаза и забубнил, монотонно:

— Твои глаза — как звезды, сияющие в ночи, твои волосы — будто шелк, тончайший и нежнейший…

Первой не выдержала Вера, шлепнула по руке:

— Прекрати! Где ты набрался такой пошлости?

— Ну, они и правда, как звездочки… Нет, как капельки воды, прозрачные… Или как блестящие камни… — Он внимательно рассматривал, будто, действительно, хотел пояснить…

— Денис, хватит! Я уже смущаюсь!

— Ну, блин, а что ты хочешь услышать? Признание в любви? Пылкой и безнадежной?

— Ну, хотя бы…

Снова внимательный взгляд. Приготовился, воздуха в грудь набрал…

— Нет. Сейчас — не надо. — Приложила пальцы к его губам, словно замыкая их.

— Господи. Женщина, я когда‑нибудь тебя пойму? У меня, вообще, есть на это шансы? — Горечь в голосе лишь отчасти была шутливой…

— Это нужно говорить, когда очень хочется, а не по заказу. Поэтому сейчас — не стоит.

— Хорошо. Сделаю вид, что понял.

— Я тебе потом объясню, попозже.

— По — моему, ты повзрослела. Очень.

На это она не нашла, что сказать. Объяснять слишком долго, что все мы взрослеем не с возрастом, а с количеством пережитых ошибок, невзгод и падений, от разочарований и обид, кем‑то очень близким нанесенных, а еще больше — от тех, что сами кому‑то нанесли и до сих пор себе этого не простили.

Решила, что потом, когда‑нибудь, об этом с ним поговорит. Но не сейчас, когда и дышать‑то хотелось вполсилы, чтобы ничего не спугнуть.

И он, таки, вытащил её на море. Устроил ей отгул, причем нагло и вероломно. Когда Вера опомнилась, что пора освобождать номер и бежать на самолет, он прижал её к постели, и рукой, и ногой, и всем телом:

— Лежи спокойно. У тебя директора не Волковым зовут, Иваном?

— Откуда ты…

— Вер… Ну, мы же в одном городе работаем. Я все и всех знаю. Про тебя не узнавал, так как ты не желала. — Пояснил сразу же, предупредив уже готовый вырваться вопрос.

Дотянулся до телефона.

— Вань, привет. Это Дмитриев, ага…. Да все нормально… Я по какому вопросу звоню: мне тут невеста сюрприз устроила, не сказала, что тоже летит в Сочи… Да, спасибо. Обязательно приглашу… Как причем? Она у тебя работает… А ты много девушек сюда отправлял?… Молодец какой, догадался… Ну, мне кажется, она заслужила пару выходных, как думаешь?… Спасибо, дружище, за мной не заржавеет… Конечно, будешь самым желанным гостем… Ну, давай, не теряйся.

И с видом победителя, довольно щурясь, ждал похвалы:

— Все. До воскресенья ты свободна. Хвали меня.

— Что это было, Денис?

— Я тебя отпросил.

— Зачем называть невестой?

— Я тебя замуж позвал? Позвал. Значит, невеста.

— Я еще не согласилась.

— Вот когда откажешься, тогда и перестанешь ею быть.

И вот как найти изъян в этой хромой логике, чтобы в поисках ничего не убить?

Да ей не очень‑то и хотелось…

Они бродили по берегу, усыпанному галькой, Вера отпрыгивала от каждой волны, несущейся с грохотом самосвала, а Дэн, смеясь, удерживал её на месте, в сотый раз говоря, что это не страшно.

Штормило, и она не рискнула купаться, лишь намочила ноги. Дэну было вообще без разницы, чем заниматься. Он бы и в номере просидел, вернее, пролежал, все дни.

— Слушай, мы с тобой впервые гуляем без куртки, варежек и шапок…

— Ага. И как впечатления?

— Да не пойму никак, что это за женщина рядом со мной? Откуда я её знаю? — Он легко уворачивался от её кулачков, когда Вера пыталась его поколотить, шутливо примеряясь к самым больным местам… Или перехватывал их, заводя над головой, все крепче прижимая, и тогда уже совсем не веселье искрило в темных глазах…

Вера не могла надышаться этим воздухом, напоенным свободой, лаской и беззаботностью. Почти, как тогда, в их первые недели. Но это "почти" было главным, и ей необходимо было разобраться до конца…

— Денис…

— Да, моя хорошая? — Он столько раз в этот день произнес "моя", что уже пора бы и привыкнуть, но сердце заходилось, снова и снова. Так сладко и так странно…

— А почему ты даже не спрашиваешь, вдруг, я не одна?

— А нужно? — Ничто не дрогнуло ни в его голосе, ни во взгляде… Только руку чуть дольше задержал, поправляя вечно падающую с плеча бретельку…

— Тебе не интересно, разве?

— Вер… Я вижу, что нет у тебя никого другого. И прекрасно это знаю…

— Что… — Сглотнула, чувствуя, как снова краснеют щеки… — Я так… себя вела, что…? Черт. Мне уже стыдно… — Посмотрела, почти умоляюще, с надеждой, что успокоит…

— Глупая. Ты же по мне изголодалась, я видел. — Обнял, вжал в себя, на ухо зашептал. — Сам такой же… Ты же так пахнешь, Вер, так дышишь… хрен устоишь… Ну его, это море, к черту, а?

А потом, отпустив, уже намного спокойнее, но утягивая в сторону от берега, туда, где можно найти такси:

— Вер, ты слишком осторожная, чтобы два раза по одним граблям ходить. И никогда не повторишь ошибку. Поэтому, даже мыслей не возникало, что ты еще с кем‑то..

— А ты…

— А я буду твоими личными граблями. Слишком наглыми, чтобы их выкинуть. А еще постараюсь тебя не обидеть. Очень постараюсь. Хорошо? Поверишь мне?

Вот этой обескураживающей уверенности в том, что все у них сложится, и будет все отлично, стоит лишь отдать ему право вмешаться в её жизнь, так долго не хватало Вере.

То, что больше всего раздражало в Денисе когда‑то давно, через время показалось неимоверной ценностью. Да, он шел напролом, иногда забывая оглядываться, но делал это честно. А Миша… Он манипулировал, делая вид, что признает право девушки на выбор, а по факту — перекладывая на неё всю ответственность. Она долго мучилась тогда, не зная, как с ним распрощаться, а Михаил делал вид, что все правильно, что все происходит, как нужно. А потом, через время, ответил на какой‑то упрек: " Ты же сама меня выбрала, какие теперь претензии?" А потом уже сам начал упрекать в неверности. Это было последней каплей.