Ладьи княжеского войска легко миновали земли печенегов на весельном ходу. Варягов и завербованных для похода на Царьград славян было так много, что кочевники-печенеги благоразумно умерили свое любопытство и предпочли не высовываться из безопасных улусов, перенеся свои войлочные юрты на двухколесных арбах подальше от речной долины. Мало ли, о чем замыслили русы…

На юг шла гигантская по тем временам армия вторжения, предназначенная не для быстрого набега и грабежа, а для изнурительной и долгой войны. При этом такой силище ничего не стоило поживиться по пути за счет богатых скотом и лошадьми племен.

Параллельно руслу на юг шла кавалерия, сопоставимая по числу с самой большой из восьми печенежских орд. Часть коней решено было переместить на ладьях, для них нашлось место рядом с таранами, осадными орудиями, лестницами и провиантом. Вахты сменяли друг друга на веслах несколько дней подряд, спящие смены гребцов укрывались шкурами. Надо было успеть осадить город до возвращения основных сил Империи, увязших в войне с агарянами за средиземноморские острова.

Игорь шел вместе с дядей на флагманской ладье. На рассвете заспанный княжич разглядел силуэт Олега, который слился со штевнем.

– Ты всю ночь не сомкнул глаз, дядя… – удивился он.

– Приближается исполнение моей главной мечты, мой шанс оставить след. Как я могу уснуть, исполнение мечты либо сделает меня счастливым, либо навек разочарует. – ответил своему молодому соправителю постаревший воин.

– А меня тревожит совсем другое, – признался князь Игорь. – Почему, запретив Свенельду выдвигаться в Хазарию, ты оставил его в столице?

– Он не посмеет ослушаться, знает, что будет казнен за неповиновение. К тому же, вся его дружина, кроме личных гридей, здесь. Свенельд бы тоже с удовольствием пошел со своими людьми, но его дерзость требовала наказания. А что может быть хуже остаться в своей норке, когда все ушли на войну!?

– Это так, – согласился Игорь, – Но я боюсь за свою жену и сына.

– Не бойся, пока мы живы, с Ольгой и Святославом ничего плохого не случиться, – заверил регент.

– Пока мы живы… – повторил Игорь.

– Ну да, ты же не собираешься погибать, мы идем за победой и славой! И за огромной добычей, о которой могли представить только в своих снах! Не кручинься, никто не осмелиться поднять руку на кровь Рюрика, Свенельд горделив до краев, но он не самоубийца! К тому же я оставил для присмотра за Ольгой и твоим чадом Асмуда с гарнизоном. Я бы оставил и своего зоркого соглядатая Деницу, но ты сам знаешь, без него, как без глаз. Никто не посмеет нарушить покой в чертогах княгини Ольги. Выбрось тревогу из головы. Мы идем на Царьград!

Игорь вспомнил бегающие глаза воеводы, провожающие войско в поход. Свенельд выглядел разбитым и подавленным. Впервые в жизни он казался сломленным. Но что творилось в его душе? Быть может, внешнее смирение являлось лишь маской, за которой зарождался изощренный план мести…

Что до Деницы, которого укачало в первый же день пути, то Игорь лишь посмеялся над дядей, который полагал, что этот псевдо-провидец мог обеспечить хоть какое-то подобие усиления безопасности княжеских хором. Скрученный морской болезнью волхв был жалок в своем страдании и смешон в своих неестественных позах.

Как это существо, напоминающее зародыш, могло помочь в защите его младенца!? Игорь не собирался разочаровывать князя-регента в своих оценках его советника, перевоспитывать дядю было уже поздно, к тому же молва окрестила его вещим. Может, ему и вправду виднее, и не стоит беспокоиться насчет Свенельда.

«Свенельд не настолько глуп, чтобы не бояться возмездия за измену. Да и не так коварен, чтобы осуществить злодеяние чужими руками! Он так же горяч, как и я, а значит, не способен на откровенную подлость!» – успокоил себя княжич и заменил одного из гребцов. Ненадолго, ведь ветер усилился.

Солнце только пробуждалось. Корабли достигли устья. И скоро по бортам ударили волны. За кормой появились дельфины, что и без волхва сочли хорошим предзнаменованием.

– Поднять паруса! – отдал команду князь-регент. И море покрыла сплошная тень от тысяч сотканных парусов с соколами Рюрика и огненными колесами Перуна.

Тень сошла на нет, лишь когда солнце достигло своего зенита. Горизонт все еще казался бесконечным и недосягаемым, но предчувствие близости битвы с империей уже овладело войском.

Колос на глиняных ногах не устоит перед могучим натиском русов, претендующих на равенство с такими титанами, как надменные ромеи…

Передовые дозоры болгар не могли не заметить конницу и флот, идущие вдоль их берегов. Царь болгар Симеон выслушал вестника спокойно и приказал не вмешиваться, если русы не пойдут в глубь Мезии, и пересекут его владения без высадки десанта. Расчет был прост: в этот раз Симеон хотел отсидеться, дождавшись когда греки и русы изрядно побьют друг друга. Тогда он решит, на чью сторону встать на сей раз, оставаясь при этом на своей собственной стороне и расширяя лишь свои собственные владения.


Глава 15. Вторжение.


Вернувшись в Константинополь, опальный монах Фотий развернул бурную деятельность, привлекая на свою сторону все больше сторонников. Его гомилии с гневными проповедями и навеянными свыше предсказаниями распространялись последователями, среди которых были и высокопоставленные вельможи-архонты и их супруги-архонтиссы, во всех уголках империи. Фотий даже был допущен к василевсу Льву, который не мог больше игнорировать поддержки неугомонного старца со стороны привилегированных сословий и воинственных монашеских орденов.

Император согласился на аудиенцию и в присутствии стратигов выслушал в тронном зале трактование Фотием священных текстов в привязке к настоящему. Сидя на золотом троне в окружении статуй крылатых Ник, император Лев VI сделал вид, что принимает к сведению опасения бывшего Патриарха об угрозе вторжения русов, собравших в единый кулак всю свою мощь.

Но на самом деле больше всего Лев опасался не русов, и даже не сарацинов и болгар, от всех них он мог откупиться, а того, что Фотий и его клевреты настраивают народ против любимой императором Зои Карбонопсины, Углеокой, его четвертой жены, которая родила ему единственного сына.

– Фотий, Мы почитаем тебя, как своего учителя. Ты научил Нас ораторскому мастерству и искусству предсказания, Наши гадательные одностишия и философские трактаты о тактике и стратигах ныне не менее популярны, чем твои острые на язык гомилии. Твой дар предвидения не раз помогал Нам в повседневных решениях, но разве не самое важное для стабильности Империи преемственность престолонаследия от отца к сыну. Ты как поборник сильной Византии, как атлант одного из столпов, на котором держится ее величие, разве не понимаешь, что Константин, возлюбленный Наш сын, рожденный в Порфирном зале при падении кометы, должен быть признан законным наследником и соправителем.

– Ваше Величество, ныне есть более насущная опасность для Империи, чем снятие епитимии с Вас. Ваше непреодолимое желание обвенчаться в четвертый раз недопустимо и требует осознанного исправления. Оно противоречит нашей Вере. Я не стану собственноручно рушить догматы и установления Церкви. Но заклинаю Вас именем Господа отбросить сейчас, перед надвигающейся грозой с Севера, все вторичное и сосредоточиться на главном. Гордыня должна быть повержена, и Ваше покаяние поможет сплотить народ Византии, чтобы дать достойный отпор языческой силе. – с огнем в глазах вещал проповедник.

– Неужели ты, достопочтенный Фотий, думаешь, что Мы боимся? – лишь посмеялся император.

– Страх Божий есть оплот крепкий. Не стоит его стесняться и им пренебрегать. Он есть исток мудрости.

– Мы помним всю полемику, которую ты устроил в экзархате, по поводу страха! Это ведь ты защищал иконы, говоря, что людям, поклоняющимся им, проще молиться иконам из страха перед Всевышним. А не думаешь ли ты, что так люди вовсе забудут о Боге? Не кажется ли тебе, что икона – подобие идола, а не посредник!? Да и зачем посредник между молитвой и Господом?

– Посредник есть страх, икона лишь способ и призыв к молитве. И изображенные на ней святые пример жития и покаяния. Смеяться над страхом пред Господом, все равно что богохульствовать! Не бояться Его бича за грехи есть глупость!

– Ты намекаешь на то, что Мы глупы, раз не боимся тех, кто за серебряные фоллисы с Нашим изображением обернет свои мечи против Наших врагов?

– Русы идут. Идут на Вас. Они будут здесь очень скоро. И их надо воевать! Ибо эти племена ненасытны! Нельзя потворствовать языческим желанием, они понимают только силу.

– Ты не смог обратить их в Нашу веру силой слова, и хочешь, чтобы я склонил их силою меча? При этом ты не хочешь помочь Нам укрепить Нашу силу единственным верным для Императора способом – помочь в признании преемника для успокоения грядущих смут и заговоров. Так Мы понимаем?.. Если бы Мы слушали предсказания всех лжепророков, то Сами не стали бы оракулом. И еще, стратиг и военачальник с тебя, Фотий, никакой, Мы распорядились отвоевать острова и города у сарацинов. Они сейчас наш главный враг. Они и упрямые монахи.

Фотий промолчал.


***

…В 6416-ом году от сотворения мира по календарю Византийской эры, в поздних летописях в 907-ом году от рождества Христова, когда император Византии ушел в поход на сарацинов, в пролив Босфор вторгся небывалый по численности флот, на всех парусах устремившийся в сторону Мраморного моря.

Князь Олег повелел запереть пролив, чтобы воспрепятствовать ромейскому войску, отплывшему на битву с агарянами, прийти на помощь к своей осажденной столице.

У входа в бухту Золотой Рог стояли немногочисленные, но очень крупные сторожевые корабли, которые из-за слепящего со стороны вражеской эскадры солнца слишком поздно заметили надвигающую армаду русов.

Греческий друнгарий-командующий Варда, оставленный у ворот в бухту самим василевсом для охраны ворот в гавань, принял решение дать бой лишь в тот момент, когда три ладьи русов уже брали на абордаж передовой двухпалубный дромон. Они окружили его с обоих бортов и с кормы, забрасывая крючья с канатами.

Предварительно русы применили свой искусный метод обездвиживания корабля противника. Пройдясь параллельным курсом по левому борту, они сломали грекам оба ряда весел – верхний и нижний. Теперь оставалось попасть на греческое судно. С варяжской мачты на дромон упала отвязанная сходня шириной в два саженя с небольшими бортиками, и варяги, обнажив мечи и топоры, устремились по ней на греков.

Им противостояли хорошо обученные морские пехотинцы. Команда среднего дромона была в три-четыре раза больше, чем состав ладьи. Грекам удалось перевернуть сходню. Однако, варяги уже заползали на судно со всех сторон по канатам.

Стоило русам оказаться на борту греческого судна, как началась беспощадная резня гребцов и пехотинцев. Ромеи в панике прыгали в воду, моля о пощаде, но их стоны тонули вместе с ними.

Не успели по приказу князя поднять на захваченном корабле флаг с атакующим соколом, как друнгарий Варда запустил сигнальный горящий шар с баллисты флагманской триеры, предупреждающий об опасности вторжения. Маяк у входа в бухту принял сигнал, и служители маячной заставы разожгли масло и паклю на шпилевом факеле, чтобы предупредить город о нападении.

Город проснулся. В нем остался немногочисленный гарнизон императорской тагмы во главе с доверенным стратигом василевса Николаем, который не смотря на первый шок, уже отдавал первые приказы:

– Удвоить число лучников на стенах, зарядить баллисты камнями. Увести супругу императора с наследником в базилику Святой Софии!

Военачальник хоть и почитал вернувшегося из изгнания бывшего патриарха Фотия, пользующегося благосклонностью влиятельных архонтов, и благодаря их протекции допущенный в консисторию-залу для собраний при императорском дворце, относился к нему с недоверием. Он предупредил гвардейцев проводить жену василевса с ребенком в собор тайно, облачившись в дешевые хитоны и и закрыв лица капюшонами, без носилок, карет и видимых атрибутов роскоши. Фотийцы рыскали на площадях и у стен с только им известными целями. Так что эта мера предосторожности из-за умножившихся в разы фанатиков не показалась Николаю чрезмерной.

Иерарх Фотий кликушествовал с удвоенной энергией, предпочтя оказаться сперва на многолюдной аллее, а потом у Черных ворот ипподрома, где создалась толкучка из жителей анклава, желающих попасть город. Именно здесь он нашел так необходимую ему для гневной проповеди массу, состоящую не только из зажиточных сословий, но и из черни:

– Смотри, смотри, народ жестокосердный!? Вы не знаете, какая тьма надвигается! Я знаю их! Я был с ними и усвоил их суть! И суть эта есть суть зверя! Не смейте роптать, ибо заслужили горе! Цитадель не защитит вас, ибо падете! Не спрячете детей и не укройтесь, молитесь здесь, на месте развратных скачек, коль пренебрегали молиться в церквях! Не пощадят скифы ни старика, ни дитя несмышленое! Нет в них ни милости, ни сострадания! Прокляните увеселение и похоть, отрекитесь от ереси! И тогда Бог одарит вас прощением! Как прощал Израиль! Не выходите вон из города, но выкорчуйте порочный Вавилон из сердца! За городскими стенами вас настигнет меч скифа, но хуже, если вас отвергнет Бог! Настал час расплаты, ибо идет на новый Рим, на духовный Израиль, северный народ! Сбывается предсказание пророков! Пострадаем за грехи наши и наших поводырей!