Юноша, что принес венок, был незнатного рода, но был пригож собой и слыл хорошим охотником.

– Ты сговорился с моей дочерью? Ты люб ей? – спросил Мал, приняв выловленный венок из полевых цветов, который он не мог не узнать. Он ведь сам попросил дочь вдеть в него алую ленту. Теперь он ее вынул и зажал в ладони.

– Да, я…

Мал не дал ему договорить. Он встал, подошел вплотную и вынес свой вердикт:

– Докажи, что достоин со мной породниться. Убей княжича…


Глава 4. Пророчество.


Весна озеленила дубравы и рощи, трава после утренних дождей испаряла пьянящий запах свежести. Олегу хотелось дышать полной грудью, ощущая душой прелести умеренного климата и озирая просторы своей новой страны.

Там, у Варяжского моря, да и в Новгородских землях, суровые зимы и краткое лето. Ничто не растет без солнечной ласки. Милые взору фьорды, врезающиеся в скалистые берега, озера в северных землях, богаты рыбой, но он был из тех, кому претила беспросветная и тяжелая жизнь его племен, ютившихся в рыбацких хижинах. Снасти и сети они без сожаления поменяли на железо.

И он, и дружина, выкованная в воинских походах, заслужили жить в крепостях, во дворцах. Лачуги и каменистая почва, обделенная солнцем и трудно дающая всходы, теперь в прошлом. Здесь, у покоренных славян, простирались бескрайние плодородные земли и богатые кормом пастбища.

Он гарцевал в упоении видами на своем черном как смоль коне по прозвищу Локи, названном в честь хитрого бога огня за резвость и неудержимость. Свита из малой дружины не поспевала за ним. А повозка с рыжебородым ведуном и вовсе застряла на полпути.

Конь принес его к реке, широкой судоходной житнице, водном пути к заветной мечте. Он взирал на нее с высокого холма, стараясь измерить глазом бурное течение.

Олег любовался необъятностью Днепра и отчетливо представлял, как уже совсем скоро с десятков верфей спустят на воду тысячи ладей. Как на эту флотилию стройными рядами забираются по трапам сорок тысяч воинов, и как непобедимая громада внезапно окажется в водах Понтия, чтобы на всех парусах дойти до Босфора и высадиться в заливе Золотой Рог прямо у стен Царьграда.

– Боги! – крикнул в небо князь-регент, воодушевленный природой и ретивостью Локи, – Я обещая вам сплавить свой флот с этих берегов! Я сделаю это, чего бы мне не стоила эта сумасбродная затея! Да услышат меня и старые, и новые боги! Река! Не устрашат нас твои гранитные пороги! Наши лоцманы и ныряльщики знают, как их обойти! Да поможет нам встречный ветер! Нет больше силы, способной удержать русов! Царьград! Мы идем к тебе! Русы идут! Жди, город тщеславный, столица надменная! Ромейская спесь нам противна! Нашелся народ посильнее Атиллы!

Локи вскочил на дыбы, но Олег удержался в седле, благодаря крепкой хватке за длинную черную гриву, дал под бока каблуками и помчался вдоль берега. Долго скакал по руслу великой реки дальше, вниз по течению.

Ветер мешал, но конь разрывал его встречные порывы. Олег вдруг подумал, что мощная армия греков с их натасканными в боях с сарацинами, именуемыми агарянами, легионами способна дать его дружинам сокрушительный отпор, но отогнал от себя недостойные воина мысли.

Будь, что будет… Есть ли достойнее смерть, чем пасть в схватке с врагом!? Есть ли слаще судьба, чем геройская участь варяга!? И существует ли что-то ценнее победы над превосходящим в числе и богатстве соперником!?

Все решено! Грядущая весна приведет их в Понтийское море и в подобие райских кущей, как именуют Царьград ученые мужи-греки, чей император умеет читать и сам пишет трактаты, делясь наставленьем! Хочет казаться умнее, чем есть.

Чтоб выучить жизни отсталых, ромеи придумали общие буквы. Они не глупы, распространяя учение слабого бога. Здесь византийская хитрость. Может тем самым они убеждают сопредельные племена, что только они милосердны и достойны лидерства среди дикарей, живущих разбоем. Если и так, то не сравним ли он с хитроумными ромеями, утверждающими единого бога в пределах своей империи? Не то же ли самое предпринял и он, воспевая славянских богов в угоду порядку!?

Олег намеревался по случаю встретиться с Философом лично, до сечи, чтобы познать из первых уст, кто же достоин быть королем: тот, кто с рождения нежился в тепле, либо тот, кто познал холод и голод.

Он намеревался увидеть страх в глазах императора, и свернуть обе шеи двуглавому орлу византийцев, а главное, лишний раз убедиться, что интуитивный путь варяга к построению государства ничуть не уступает мудреным трактатам, нацарапанным магическими буквами ромеев, предназначение которых приукрашивать их победы и оскорблять доблесть захватчиков. Если б они, плескаясь в своих теплых морях и одеваясь в парчу, знали, что такое зима, то не судили бы строго людей с севера, пришедших погреться у общего солнца!

Олег возвращался в острог. Локи, пронесся возле повозки с волхвом и заржал, едва не задев копытом справляющего нужду волхва. Тот вдруг упал, проклиная коня и беснуясь над собственным конфузом.

Прибыв в палаты, князь распорядился привести к нему ведуна Деницу, не зная, что тот застрял у прачки, чтоб освежить свое одеяние.

Мелочь, но «рыжая борода» явился в мокрой одежде, чего Олег не заметил. Князь, поглощенный тревожными, но бодрящими, мыслями, желал выведать собственную судьбу у «божьего человека», который часом ранее не смог предвидеть и своего падения в собственные нечистоты.

– Хочешь ли есть? – пригласил князь к столу. Волхв промычал что-то нечленораздельное и прыгнул к миске с кусочками курицы. Он глотал мясо, не пережевывая, поглядывая искоса на князя. Тот не мешал, не тревожил, дал насладиться едой, нервно расхаживая по зале, иногда останавливаясь, будто стараясь припомнить что-то очень важное.

Он дал времени ровно столько, сколько понадобилось ведуну, чтобы опустошить миску с курицей и заесть ее куском ржаного хлеба, корка которого застряла в горле, и волхв едва не поперхнулся, однако прокашлялся и проглотил горелый кусок, как раз после вопроса князя:

– Наелся ли?

– Да будут довольны тобой боги, да возблагодарят великого князя за твою доброту ко мне, ничтожному твоему рабу и твоей неотступной тени. – обтирая длинной бородой жир на губах отвечал ведун, украсив лицо льстивой гримасой, пав на колени в наигранном подобострастии и приближаясь все ближе к властителю Киева.

Брезгливый князь отошел к трону и расторопно умастился на нем, чтобы продолжить разговор на дистанции:

– Что ожидает нас в южных землях? Победа или мы все погибнем? Одолеем ли мы царство ромеев? Удастся ли приступ Царьграда?

– Князь! Не суди, коль скажу тебе правду! – молвил ведун, уворачиваясь от немедленного и прямого ответа. Мокрая рубаха послужила причиной озноба, дрожь на лице ведуна показалась правителю сопутствием предстоящего откровения, нашептанного свыше и озаренного новыми богами славян.

Олег беспрекословно верил в пророчества этого проходимца, что всегда имел дерзновение выпрашивать жертвы к предстоящим походам и дерзким кратковременным набегам. Иногда он вещал о невинных младенцах, иногда говорил, какой именно способ убийства истребуют боги – разбитием головы, отрубанием, растерзанием, утоплением, удушением, закалыванием, сожжением… Никогда не обходилось без приношений.

Победы требовали не только разбрасывания ведических рун, но и гадания на углях, крови птиц и животных, умерщвлением девиц и старух. Почти никогда не рубили на камне мужей, разве что пленных.

Боги, служителем коих слыл сей шарлатан, родом из чуди, каждый раз предпочитали разные подношения, и о них, в силу своей болезненной экзальтации, лучше всех знало вот это доверенное существо, претендующее на авторитет скальда, мистика и провидца.

– Говори! – приказал Олег.

– Жертва поможет, на сей раз страшнее, чем прежде… – вытаращив глаза, прошептал волхв, – То, что придется убить, в твоем сердце. От этого горько, но ты не желал бы из уст своей тени слышать лишь то, что услаждает твое ухо.

– Говори! Не томи. Скальд мне не нужен, здесь полно скоморохов и карликов. Ты как провидец на службе! Я тебя почитаю за это! Ты никогда не ошибался. Предостерегал от поражений, которые не случились бы, слушай я тебя всегда. И не бойся сказать, даже если сделаешь мне больно! Кто на сей раз!? Он в моем сердце!? Ты говоришь о…

– Локи! Твой конь черногривый! Он нужен богам! В нем опасность! Если останется Локи живым – ты умрешь! – громко, как песнь, провозгласил волхв, и осмелев, встал с колен.

– Локи!? – поморщился регент, при этом выдохнув грудью свое напряжение от того, что на мгновение подумал, что волхв полоумный, шаман полунощный, мог произнести имя Игоря, сына Рюрика и его сестры, того, к кому он и вправду прикипел душой и запустил в свое сердце.

– Локи, мой князь. И неслучайно! – убеждал ведун, – Это не просто священная жертва! Именно в Локи погибель твоя! Не в ромейском копье, не в стреле кочевого народа, не в яде хазарском таится для тебя смерть. А в этом ретивом черногривом красавце, рожденном бурей любимце, он слился с тобой, только ты так искусно сумел его приструнить, приручить и объездить! Но избавься от Локи, и будет тебе не победа, а жизнь!

– Не победа, а жизнь!? – не внял Олег, – А что на алтарь принести за победу!? Жизнь без победы ничто для варяга, и ты это знаешь! Жизнью зовется и жизнь у раба!

– Жизнь в данном случае нужна для победы! Не сохранив своей жизни, не ты поведешь флот русов, а кто-то иной! И тогда не видать ни победы, ни выгодного мира!

– Кто-то другой!? Игорь? Свенельд!? А может булгары, так тем василевс уже платит откупные! Что-то туманно ты говоришь! Но ступай, и скажи чтобы конюх вывел во двор Локи! Буду прощаться с верным другом!

– Простись, не жалей! Избавляясь от Локи, сбежишь и от смерти. Убей и закопай, а лучше сожги. Так вернее! Чтобы Выросли в стойлах на смену ему жеребцы! – ведун причитал.

– Прочь, кровожадный ведун. Что за напасть! Конь тут причем несмышленый!?

Волхв удалился. Но не со двора. Уже из конюшни привели Локи, и конь грациозно бил копытом, размахивая своей завитой косой, в надежде ощутить хозяина, к которому привык, в уверенности, что тот вот-вот окажется в седле, и он понесет своего благодетеля до самого горизонта…

Вышла во двор и вся челядь. Дозорные с башни, не в силах приструнить любопытство, забыли о воинском долге и превратились в обычных зевак. Проснулся от ржания, суматохи и гула за окном и княжич. Он тоже вышел во двор, протирая сонные глаза, которые вдобавок слепили факела.

Гордость Олега, конь с мощной грудью, шеей ретивого мерина, вихристым гребнем на морде и густой косой, словно клок молодого и знатного варяга, ждал своей участи.

– Что случилось, княже! – спросил Игорь, пытаясь понять, что происходит.

– Локи придется убить! – ответил Олег, – так предписано богами, что и поведал рыжебородый презренный мерзавец, которому я верю, ведь он никогда не ошибался, будь он проклят! Он говорит, что моя смерть в коне. В Локи! Ха-ха!

Народ засмеялся, приняв слова Олега за юмор, но князю было не до шуток. Он прервал ответный смех и нарушил праздное любопытство челяди. Дозорных на башне и у ворот он поставил на место, заорав, что было мочи:

– Что уставились! Нечем заняться! Смотреть в оба! Враг не дремлет! Принесите мне меч!

Оруженосец поднес ножны, и князь выхватил свое оружие, чтобы собственноручно заколоть Локи.

– Не делай этого! – заплакал Игорь, единственный, кто остался на месте разворачивающейся драмы. – Отдай Локи мне, дядя, я умоляю. Я уведу его в лес и выпущу на волю. Пусть его растерзают хищные звери, лишь бы не ты!

Олег, занес меч, но не смог им ударить. Слова Игоря растрогали его. Волхв высунулся из землянки и хотел было подбежать, чтобы укрепить дух регента, и тот завершил начатое, но встретив суровый взгляд повелителя, исчез в своей норе.

– Отведи его в лес и подальше. И возвращайся скорее. Если богами мне уготована смерть от коня, значит того не миновать. Посмотрим, переживет ли Локи Олега. Ха-ха… Где этот рыжий крот, куда подевался!? Ну-ка ко мне ведуна. Развяжу ему язык, а то он приговорил коня, предрек мою смерть от него, но так и не сказал, что принесет мне осада Царьграда!!!


Глава 5. Покушение.


Дремучий лес – вотчина древлянского Лешего. Влюбленный в дочь правителя Мала отрок, воспитанный без ласки рано ушедшей матери-утопленницы, не стерпевшей постоянных измен отца, слыл лучшим охотником в этом лесу, умелым стрелком из лука и искусным метателем дротика-сулицы.

Он мог затаиться и ждать добычу целые сутки. Он знал секреты маскировки, и мог превратиться в мох, накрыться листвою кувшинок. Мог сделать из веток жилище и замереть в нем, как мертвый уж, как лупоглазая медянка перед броском на мышь, на крота или зайца. Мог облачиться в лохмотья и притвориться землей, не дыша. Мог так лежать дольше всех своих соплеменников. Мог натереться грибами и пахнуть, как сырость. Мог сидеть пнем, не моргая часами.