Ксения Васильева - Западня, или Исповедь девственницы

Она пошла в кухню. «Как их ей предложить? Да просто дать».

— Вот, — сказала она, протягивая деньги Катьке, — возьмите… Это от Сандрика. Если бы он был здесь, я знаю, он бы дал обязательно.

Катька деньги не брала, даже руки за спину спрятала.

А Санек обомлел — доллары!

Он хотел было протянуть руку за ними, но старуха явно давала их Катьке, а та, дура, не брала.

Тогда старуха сунула их Катьке в карман куртки.

Катька снова заревела.

Тогда заплакала и старуха, приговаривая:

— О, господи, да что же это такое! Господи, Боже мои милостивый!

Она вскочила со стула и сказала:

— Я сейчас вас обедом накормлю…

— Да нет, мы пойдем… — забормотал Санек, и тут ему пришло в голову — хорошо, что пришло! — что вроде бы они за деньгами приходили. Дали им денег — они и смылись.

И Санек солидно произнес:

— Это ладно все, спасибочки, а вот как мне сынка повидать, я ведь за этим пришел. Чувствую плохо, может, в последний раз…

Марья задумалась: «…Как быть? Нельзя отказывать в такой просьбе. Но Сандрика сейчас нет в Москве».

— Вот что, Саша. Сандрика сейчас нет. Он в отъезде, но скоро должен приехать. Я обязательно устрою вам встречу. И с сестрой тоже.

Марья улыбнулась Кате, а та смотрела, набычившись, уже не нюнилась.

Санек приободрился и сказал:

— Дак у него еще сестра, старше Катерины, Наталья (Марью укололо в сердце — вот и дочку первую ее именем назвал!) и братик Витька…

«…Господи, какие же они, должно быть, нищие!»

— Позвоните мне, Саша, через недельку. — И Марья быстро написала номер телефона. — А как вы меня разыскали? — вдруг спросила она.

Санек замялся, но слава богу, они с Леркой это обговорили.

— Дак ведь я Маринкин брат родной. Наташа-то ее подружка была… У меня книжка осталась, отдали мне, ну и там адрес ваш и Сандрика…

«…Час от часу не легче! Она и забыла, что Саша — брат той Марины!!! Нет, надо еще с ним встретиться…»

Санек уже вставал и говорил:

— Поедем мы, нас мать заждалась, мы ж ей ничего не сказали…

— Как? — встрепенулась Марья. — Вы обязательно должны ей все сказать! Слышите, Саша?

В общем, наконец ушли они, сопровождаемые улыбкой Марьи и ее заклинанием, что он обязательно позвонит.

«…Позвоню! Я еще сыночка обдеру как липку!»

И Санек бодро, подгоняя еле плетущуюся Катьку, зашагал к метро, выудив у нее из кармана деньги.

Лерка кинулась им навстречу, остро поглядывая то на одну, то на другого.

— Ну, как? Что? Сандрик был? Рассказывай, я до дома не дотерплю. Давайте сядем на скамеечке, и ты коротко расскажешь, — тараторила Лерка, ведя их к широкой скамье в вестибюле метро. Они сели. Катька мрачно уставилась на пол.

— Ну? — чуть не заорала Лерка.

— Чего орешь? — недовольно сказал Санек. — Сандрика нет. Он в отъезде…

— Врет, — твердо заявила Лерка.

— Нет, не врет, — возмутился Санек. — Сначала милицию хотела, я ее уломал. (Катька мрачно глянула на него, но он не заметил. Заметила Лерка.) Тогда в квартиру пустила, на кухню, и стала плакать, что, мол, мне верит и все такое, помогла бы нам сейчас, да денег нету, все Сандрик забрал. Вот, — Санек вытащил бумажку с телефоном, — дала мне, чтоб звонил через неделю. Приедет Сандрик, тогда и даст.

Лерка размышляла: «Похоже на правду».

Она вздохнула и хотела уже было сказать это, как вдруг Катька, срывая с головы беретку, завопила дурным голосом:

— Пап, чего ты врешь?! Она же дала деньги, дала нам деньги! Чего ты врешь?!

Лерка и Санек помертвели, они даже не двинулись, а эта психованная рухнула на скамейку и забилась в истерике.

Наконец Лерка повернулась к Саньку:

— Сволочь поганая, что бы ты имел без меня? Рваные портки? А ну давай мне мое! — и схватила его за рукав: — Вот я сейчас милицию позову, скажу, что деньги у меня спер! Кому поверят? Тебе, рвани-пьяни? Мне поверят! А ну давай!

Тут снова заревела Катька, на них стали оборачиваться, шептаться — не хватало еще милиции.

Санек крякнул и сунул Лерке сто долларов.

— Давай больше, чего тянешь?

Катька подняла враз опухшее лицо:

— Тетенька, она нам двести дала.

И Лерка поверила девчонке — правду она говорит, смачно плюнула в сторону Санька и гордо стала удаляться, а Санек и не смотрел на нее, ему бы девку-дуру в себя привести.

Он шептал ей, что, мол, милиция ее заберет да в психушник посадит, и мать ее не увидит, и она их.

То ли эти слова подействовали, то ли, что отец все же отдал половину этой Лерке, но Катерина вдруг, последний раз всхлипнув, перестала и, утершись косыночкой, сказала:

— Поедем домой!

…Домой — это не выходя из метро, до Рижской, а там электричкой до Волока… есть ли там обменники, Санек не знает. Надо менять здесь, а то получается — деньги есть и денег нету.

Поменяли. Денег — кучища. Санек, ничего уже не объясняя Катьке, которая плелась за ним, как старая коза на водопой, пошел в ближайший магазин и укупился до отвала. Он высматривал то, чего они пробовали у Лерки, купил себе водки, да не простой — «Смирнов», захотелось попробовать… Тут же продавалось и всякое бабье барахло. Санек купил всем своим бабам по цепочке — дешевые! — парню жвачек с пузырями, а Татьяне отдельно трусы красивые, в цветочек, с кружевами, такие он на Лерке увидел.

Пока ехали в электричке, Санек к «Смирнову» пару раз приложился, Катька сидела как прибитая, ничего не говорила, но хоть не ревела. Зла у Санька на нее не хватало — надо же, а? Разляпать. Сейчас деньжищ было бы столько, что хоть месяц пей-гуляй. Но он еще Таньке все расскажет, все разобъяснит, пусть она с Катькой расправляется, за косу отдерет хорошенько.

Да, как-то плохо с Леркой вышло. А все Катька! Если по-правильному, то выходило, что должен Санек к Лерке снова ехать и виниться. Санек повернулся к Катьке — та смотрела в окно, и строго сказал:

— Ты смотри мне, матери про бабу ничего не говори! Для дела она нужная, поняла? Чтоб мы из бедности вылезли. — Катька молчала, будто не слышала, и тогда он продолжил ее учить: — Ты, дура, думаешь, мне легко ее обманывать было? Нет. Но она, ты видела, как живет? А мы — как? Кому деньги нужнее? Ей или нам? То-то. (Хотя Катька ни словом не обмолвилась, но казалось, стала прислушиваться). Думаешь, я б ей не отдал? Да в следующий раз же, когда старуха эта снова нам дала бы…

— А ты что, пап, снова к ней поедешь? — спросила с какой-то слезой в голосе Катька. — Не надо, пап, стыдно. Лучше б брата к нам позвал, мы бы с мамкой наварили, напарили, знаешь как! — Катька немножко зарозовела, представила, как ее старший брат, москвич, красивый, разодетый, приезжает к ним в гости и они его принимают не хуже, чем эта баба противная. Папка спал с ней, что, Катька дура? Не поняла? Но про нее матери она не скажет — стыдно.

А Санек рассвирепел.

— И поеду! И к сыну поеду. И он нам денег даст, старуха же сказала! И сюда его, к нам пригласим, с ней вместе. И напарите вы, и нажарите, пусть поглядят!

— Ага, — сказала по-взрослому скорбно Катька, — только ты до этого все пропьешь! Она мне деньги дала, чего ты их заграбастал? Матери скажу, сколько было! Нечего тебе на них пить!

— Да? — язвительно усмехнулся Санек, — а чьи это деньги? Ваши? Шиш! Если б не я, то вы бы и не знали, что такое доллар! Сидели бы в навозе по самые уши и не чирикали! Да захочу — все в день пропью, вот так! Не тебе меня учить!

Дома их встречали. На стол было накрыто: стояла бутылка самогона, достаны грибочки, томаты, огурчики, капустка, картошечка прела под подушкой. Все — честь по чести. И Татьяна принарядилась, только в глазах была тревога — не верила она во все эти тайные дела. Но не верить уже было невозможно — Санек ввалился с пакетами и сразу вывалил все на стол. Девкам понацеплял на шеи цепочки, Таньке кинул трусы, та сначала зарделась, потом начала хохотать как ненормальная:

— Да они мне только на нос! — И тут же кинула их Натахе, та аж подпрыгнула от радости. Витек набил полный рот жвачки, а на столе громоздилась куча банок и пакетов, и даже литровая бутылка с пепси! Все ахали и охали с каждой развернутой покупкой, и Танька сказала:

— Отца благодарите. — И все вразнобой сказали: — Спасибо, папка, — а Татьяна его смачно поцеловала. Только Катька, как не родная, стягивала куртку, стаскивала беретку и не принимала участия во всеобщем веселье.

Ночью Санек по мягкости души рассказал Татьяне о Лерке. Она спросила:

— Был с ней? — Санек промолчал, а Танька больше не стала его добивать — в конце концов, он домой вернулся? Вернулся. С ней спит? Спит. А та одна ворочается. Деньги привез? Привез. (Санек, правда, не сказал, что стольник отдал Лерке, сказал, что двадцатку.) И может, еще привезет. Так она была рада деньгам! Завтра же поедет в Волок и купит детям одежу, совсем пообносились, а если Санек привяжется — скажет, все, нету, вон ребятам понакупляла.

Катька тоже не спала. Она стала думать о брате. Какой он, и где он, и когда она его увидит, и может, станет с ним дружить… И он ей будет дарить подарки и приглашать ее в Москву…

А имя у него какое! Сандрик… Как бы у кого узнать, кто его мамаша и как все получилось? Заснула она с мыслями о брате…

В утро того дня, как Наташа и Аннелоре должны были ехать к барону, Наташа встала рано, посмотрела в зеркало и в который раз ужаснулась — она все хуже и хуже выглядит, какая-то безнадега в глазах делала ее лицо стертым, постаревшим, бесцветным, будто свет глаз, уйдя, забрал с собой все… Она заметалась — надо что-то срочно с собой делать. И она вдруг решила остричь волосы, чего не делала никогда, потому что с ранних лет усвоила, что ее красота во многом зависит от копны льющихся, длинных золотых волос. Но сейчас ей они вдруг смертельно надоели, и она, не думая, не давая себе подумать, взяла ножницы и отхватила сначала хвост, потом подровняла… «Не зря когда-то училась», — усмехнулась она.

Когда Аннелоре села в машину к Наташе, она обомлела — это была другая женщина. Никакая не мадам посол!

Но внешне она себя ничем не выдала, а даже восхитилась Наташиным новым обликом и сказала, что она очень изменилась и стала совсем юной…

Наташа улыбнулась и ничего не ответила. Так ехали они молча, каждая думала о себе и той, другой, которая сидела рядом.

Вскоре они подъехали к замку, въехали на мост и остановились у железных высоких цельных ворот. Аннелоре выскочила и нажала на какую-то кнопочку — они со скрипом пошли вверх, и машина очутилась во внутреннем дворе, с низкой аркой, под которую они медленно въехали и оказались в другом дворе, выложенным камнем и, собственно, перед замком — невысоким каменным строением, но с высокими башнями по краям, уходящим полукругом во тьму парка и гор.

Массивная деревянная дверь с медными украшениями и кольцом. Аннелоре по-хозяйски постучала кольцом, внутри раздался звон, и Анне шепнула Наташе:

— Рихард очень, — она подчеркнула это слово, — очень плохо слышит, но старается этого не показывать. Читает по губам…

Тут дверь открылась, и их встретил старый седой негр в красивой, но довольно потертой ливрее и, увидев Аннелоре, по-доброму улыбнулся.

— Здравствуй, Сол, — сказала приветливо Анн. — Барон готов нас принять?

— Да, да, — закивал негр, — он сейчас выйдет, — и ловко снял с Анне ее шубку, а с Наташи куртку, и они вошли в следующий зал.

В зале было тепло, горел камин, вверх вела уютная деревянная лестница, стояли удобные кресла; в окна, высокие и узкие, пробивался яркий свет — светило солнце, и атмосфера в зале была вовсе не мрачной. Наташа заметила галерею наверху, увешанную картинами, и еще один вход — низкую дверь, ведущую куда-то в глубь замка. Но больше она ничего не успела рассмотреть, так как по лестнице начал спускаться очень высокий старый человек, худой, с седыми снежно-белыми густыми волосами. Он улыбался; на шее, на цепочке, висела костяная трубка; он шел, чуть касаясь рукой перил, и Наташа неотрывно смотрела на него.

Она попыталась улыбнуться. Старик же стоял и тоже смотрел на нее несколько удивленно. Он помнил мадам совсем другой — значительной, красивой, надменной женщиной, какие ему никогда не нравились, а тут перед ним стояла почти девочка с широко раскрытыми, очень светлыми глазами, молчала, и то ли была удивлена чем-то, то ли что-то привело ее в замешательство. А послы не должны приходить в замешательство!.. И это примирило Рихарда с ненужным ему визитом. Он, собственно, согласился, только откликаясь на просьбу Анне, маленькой Анне, которую он до сих пор так называл. И еще его поразило сообщение Анне, что картина Селезнева понравилась мадам. Женщине? Из России? Послу? Это его несказанно удивило. И сама она сейчас его удивила, и он чему-то обрадовался, сам не понимая, чему.