Она положила его голову себе на плечо и заплакала, вспомнив, как, утешая Энрико, мечтала, чтобы на его месте оказался Пол. И вот он здесь, рядом, он страдает, и ее сердце переполнено любовью.

— Я прощаю тебя — за все. Как я по тебе тосковала!

— Тогда почему ты сбежала к нему? Я буквально лез на стенку, представляя, чем вы там занимаетесь. Но поделом мне — за то, что я сделал!

— Не мучай себя, Пол. Это в прошлом. Мы вместе, и нам ничего не страшно.

— О любовь моя! — шептал Пол, целуя ей руки. — Я искуплю свою вину! Ты прекрасна и чиста, а я тебя эксплуатировал — ты даже не знаешь, как. Я сам не всегда понимал, что делаю. Но это не повторится. Никогда! Мне в жизни ничего не нужно, кроме тебя. Ты и есть — жизнь!

— Тогда зачем ты это сделал? Я понимаю: для книги… но…

— Это трудно объяснить. Я надеялся, что до этого не дойдет, но, понимаешь, Шамира…

Мадлен побледнела.

— Я обязан открыть тебе глаза, Мэдди. Это причинит тебе боль, но ты должна знать, что она из себя представляет.

Он дал ей собраться с силами.

— Ты готова?

— Да.

— Хорошо. В первый раз она пришла ко мне, когда ты была в Марокко — рекламировала крем для загара. Сказала, что любит меня и что я напрасно теряю с тобой время. Естественно, я велел ей убираться. Она ушла, но на другой день снова явилась. На нее было жалко смотреть: она валялась у меня в ногах, словно нищенка, вымаливая мою любовь. Но, жалея, я презирал ее и в конце концов силой поднял с колен и буквально выбросил на улицу, пригрозив, что если она не уймется, я расскажу тебе правду о твоей лучшей подруге.

Прошло несколько недель. Она улетела в Лос-Анджелес, а потом и мы поехали туда. При тебе она не могла дать себе волю, но ей повезло: ты уехала на прослушивание. Помнишь, Рой застал нас в бассейне? Она сказала, что собирается за покупками, и я решил искупаться. Через несколько минут она вышла из дома с ножом в руке и пригрозила, что если я не займусь с ней любовью, она сделает меня инвалидом — в определенном смысле. Сначала я думал, что она шутит, но она прыгнула в воду и стала за мной гоняться. Даже тогда я был склонен считать это игрой. И только когда она приставила мне нож к горлу и потребовала, чтобы я ее поцеловал, понял, что она способна осуществить свою угрозу. Поэтому я поцеловал ее — и когда она на мгновение утратила бдительность, затащил под воду и вырвался. Слава Богу, в этот момент появился Рой, иначе Бог знает, что могло бы случиться.

Я хотел рассказать тебе, но это было так дико, так неправдоподобно, что мне самому не верилось в реальность происходящего. К тому же, будучи писателем, я не мог не понимать, какой ценный психологический материал плывет в руки. Но мне не хватало развязки — хотелось чего-нибудь «забойного». Я решил сделать Шамиру жертвой воображаемого убийства. Это годилось для эффектной концовки, однако мне не хватало промежуточного звена, чтобы закруглить эту сюжетную линию. Я провел много бессонных ночей — и наконец понял: нужно довести эту историю до публичного разоблачения. Остальное ты знаешь.

По телу Мадлен пробежала судорога.

— Вот стерва, а еще называла себя моей лучшей подругой! Надо было меня предупредить — я бы тебе подыграла.

Пол замотал головой.

— Видит Бог, я сожалею о содеянном, но в то время я добивался полного правдоподобия. У меня уже были написаны все сцены: на террасе, наш разговор перед банкетом… Теперь ты понимаешь, почему я просил тебя о доверии? Я знал, что мне предстоит, и пытался косвенно тебя подготовить. Думал, мне это удалось, но… — Он издал сухой сдержанный смешок. — Теперь-то я понимаю, что провалился. Господи, если бы можно было вернуть тот вечер, я бы ни за что так не поступил… если бы знал, чем все это кончится.

— Ты имеешь в виду ссору с Шамирой?

— Нет — то, что мы будем вот так сидеть, пытаясь склеить то, что я неосторожно разбил. Но, видит Бог, мне хотелось ее растерзать! Набросилась на меня, словно дикая кошка: мол, я из ревности разрушил вашу дружбу. Но что меня совершенно убило, это что она свалила с больной головы на здоровую — сделала из меня развратного злодея, в то время как сама меня преследовала.

— Так ты не занимался с ней любовью?

— Нет. А ты с Энрико?

Мадлен улыбнулась.

— Нет. Правда, мы провели вместе ночь. Он держал меня в объятиях, баюкал и рассказывал сказку — можешь себе представить? Это было очень приятно.

— Он не обладал тобой?

— Не мог. У него только что умерла жена, он был в трауре. Знаешь, после тебя он — лучший мужчина в мире!

Пол резко отстранился от нее и спрятал лицо в ладонях.

— Значит, ты бы ему позволила, если бы не смерть жены?..

— Нет! Нет! — Страх перед новой вспышкой ревности толкнул Мадлен на ложь. — Нет, Пол, я ни за что не отдалась бы другому.

— Ах, Мэдди, я так сильно тебя люблю, что не могу представить, чтобы другой мужчина обнимал тебя — и не загорелся страстью.

— Но ведь так и было.

— Клянешься?

— Клянусь.

— И ты не влюбилась в него?

— Как можно? Я люблю тебя.

— А пресса? Газеты постоянно намекают на ваш роман!

— Ты что, не знаешь газетчиков? Вечно ищут жареного.

С минуту он напряженно смотрел ей в глаза. И наконец улыбнулся.

— Да, конечно.

* * *

Утром, без четверти семь, Стефани зашла в приемную, чтобы посмотреть составленное Вуди черновое расписание съемок в Италии. Но ей было трудно сосредоточиться. Она провела почти бессонную ночь — впрочем, это стало привычным делом. У нее не укладывалось в голове, как стремительно и радикально изменились отношения Мэриан и Мэтью. Ее ревность к Мэриан перед поездкой в Нью-Йорк не шла ни в какое сравнение с нынешней агонией. Все было так ужасно, что она боялась, как бы это не отразилось на работе. Ведь если Мэтью действительно уйдет к Мэриан, у нее не останется ничего, кроме работы. Все ее существо было охвачено отчаянием. Господи, безмолвно молилась она, дай мне силы закончить этот фильм. Если он скажет, что между нами все кончено, я просто не выдержу. Пусть это случится как-нибудь потом, когда не нужно будет каждый день встречаться. О Мэтью, что с нами происходит? Стоило столько страдать, чтобы все так кончилось!

Стефани мысленно встряхнулась и заставила себя сконцентрировать внимание на графике, но почерк Мэтью внизу листа вызвал на ее устах жалкую улыбку. Она отложила график и посмотрелась в зеркало над столом Хейзел.

— Господи, я начинаю выглядеть на свои годы!

— Я бы не сказал.

Стефани резко повернулась, и у нее дрогнуло сердце: в дверях стоял Мэтью.

— Я не слышала, как ты вошел.

— Слишком увлеклась разговором с собой.

Не в силах вынести его ухмылку, она посмотрела на часы.

— Разве ты не должен быть на съемочной площадке?

— Они еще не расставили аппаратуру. Я звонил тебе утром, но ты уже ушла. Думал, ты поехала на место съемок, а когда тебя и там не оказалось, решил поискать здесь.

Он подошел к ней и стоял так близко, что Стефани ощущала принесенный им с улицы свежий воздух. Она засунула руки в карманы, чтобы не поддаться искушению до него дотронуться.

— Ты хотел что-нибудь обсудить?

— По-твоему, нечего?

Она хотела отвернуться, но он взял ее за плечи.

— В чем дело, Стефани? Почему ты меня избегаешь?

— Неужели нужно спрашивать? — произнесла она голосом, в котором чувствовались слезы.

— Нет, — устало ответил Мэтью и отпустил ее. — Не нужно. Ты ждешь от меня не вопросов, а объяснений. Вот только с чего начать? Где взять точные слова?

Стефани вся напряглась. Вот сейчас он скажет…

— Не надо, Мэтью!

Он смотрел на улицу. Стефани проследила за его взглядом и запаниковала, увидев, как Мэриан переходит через дорогу. Скорее бежать отсюда! Невыносимо видеть их вместе!

— Стефани! — крикнул Мэтью и бросился за ней. Он перехватил ее у самой двери — как раз в тот момент, когда вошла Мэриан.

— Извините… Я обещала прийти пораньше… Но я могу прогуляться…

— Ничего, — сказал Мэтью. — Мы со Стефани как раз… Стефани!

Но она вырвалась и побежала наверх. Он выругался про себя.

— Извини, — пролепетала Мэриан. — Если бы я знала… Я думала, здесь никого нет.

— Не оправдывайся, ты тут ни при чем. Я сам во всем виноват. Пойду к ней.

— Не ходи!

Почти повелительный тон заставил Мэтью обернуться.

— Не ходи, — уже более спокойно повторила Мэриан. — Я сама с ней поговорю. Ты много раз пытался — и все без толку. Я понимаю, нельзя открыть ей тайну Оливии, но ведь с этого все и началось. Стефани загнана в угол, она не понимает, что происходит, почему мы умолкаем, когда она входит в комнату, почему ты повсюду следуешь за мной…

— И как ты все это объяснишь?

— Не знаю, но будем надеяться, что у меня получится лучше, чем у тебя.

— Мэриан, ты — чудо! Но ты не обязана… мы же знаем…

— Что я люблю тебя? Стефани в курсе. Но пока ты не отвечаешь мне взаимностью, тебе не из-за чего чувствовать себя виноватым.

Мэтью взъерошил себе волосы и отвернулся.

— Ты же знаешь, что это не так.

— Нет, я ничего не знаю.

— Я тоже. Знаю только, что моя жизнь превратилась в ад. Я чувствую себя подлецом — и перед тобой, и перед Стефани. Но до окончания съемок мы бессильны что-либо предпринять. Все так запуталось… все смертельно устали…

И вдруг, к ее крайнему удивлению, он бережно взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы.

— Мне давно хотелось это сделать — после Нью-Йорка… Но… Я лучше пойду, а то совсем развинтился. Но, видит Бог, мне хочется сделать это еще раз.

И он исчез за дверью.

Мэриан растерялась. Одна ее часть было до того счастлива, что впору было выбежать на улицу, танцевать и петь у всех на виду. Зато другая ее половина преисполнилась суровой ответственности.

Похоже, из них троих только она еще сохранила способность принимать решения.

Стефани не откликнулась на стук. Соблазн повернуться и уйти был очень велик, но Мэриан твердо решила исполнить задуманное. И вошла в кабинет.

Стефани стояла у окна, уставив невидящий взгляд на противоположное здание. Она не плакала, но все ее тело, каждая клеточка кричала о нестерпимой боли.

— Стефани, нам нужно поговорить.

— Вот как? О чем же, Мэриан?

— О Мэтью.

— И что с ним такое?

Мэриан вздохнула.

— Стефани, мне тоже непросто…

— Тогда какого дьявола притащилась? Я тебя не звала! Мне нет никакого дела…

— Тебе есть дело. И ты права, между мной и Мэтью что-то есть. Но я хочу, чтобы ты знала: он все еще любит тебя и ужасно мучается.

— Как ты смеешь врываться ко мне в кабинет и говорить о нем так, будто знаешь его лучше, чем я? «Он все еще любит тебя»! Чего ты этим хочешь добиться?

— Ничего. Просто хотела, чтобы ты знала. И, несмотря на то, что ты думаешь, я не сделала ничего, чтобы это изменить. Хотя я… испытываю к нему очень сильное чувство.

— Нет, я не верю своим ушам! Ты ненамного старше его дочери! И вот, зная нашу историю, имеешь наглость вторгаться сюда и говорить мне о твоих «чувствах»! Убирайся, Мэриан! Убирайся, пока я не сделала чего-нибудь такого, о чем нам обеим придется пожалеть!

— Стефани, ты ему нужна. Помоги ему разобраться!

— В чем? В его чувствах к тебе?

— Если хочешь — да.

— И ты просишь меня о помощи? Это неподражаемо!

— Мы все трое нуждаемся в помощи. Так не может продолжаться.

— Вот тут ты права. Так что давай, расскажи мне, что Мэтью нашел в тебе такого особенного. Почему ни на шаг не отходит, почему начинает психовать при каждом упоминании о тебе. Я знаю почему, но хочу услышать это от тебя. Кишка тонка?

— Не в том дело. Мы скрыли это от тебя для твоего же блага.

— Лгунья! Маленькая дрянь!

— Дело в особом доверии, оказанном нам — мне и Мэтью — Фрэнком и Грейс Гастингсами. Единственное, что я могу тебе открыть: я знаю, чем занималась Оливия в Нью-Йорке. Мэтью тоже знает.

Стефани открыла было рот — и снова закрыла.

— Поэтому нам — мне во всяком случае — угрожает смертельная опасность. Хочешь от меня избавиться — выйди на улицу и скажи человеку у газетного киоска: да, Мэриан Дикон знает, что тогда происходило и кто повинен в исчезновении Оливии.

Стефани бессильно опустилась в кресло, изумленно качая головой и не отрывая глаз от Мэриан.

— Как ты узнала?

— Это долгая история. Главное — я знаю. Фрэнк и Грейс не захотели, чтобы я единственная в съемочном коллективе была посвящена в тайну. Они попросили Мэтью присматривать за мной в Лондоне. В Нью-Йорке это делали люди Фрэнка. В Лондоне они тоже охраняют меня — когда Мэтью не может.