Галина Гордиенко - Запах полыни

Сергей поднял апельсин и в сердцах выбросил в окно. Обернулся и зло сказал:

— Порядок в кабинете наведет уборщица, а вы — марш получать инструкции!

Колыванова что-то виновато забормотала.

— Никаких извинений. Я, кстати, терпеть не мог эту дурацкую вазу, а вы так ненавязчиво от нее избавили!

— Н-но…

Сергей взял со стола злополучную пачку чая. Покрутил в руках и бросил девчонке в полной уверенности, что она не поймает.

Он угадал. С удовлетворением проследил, как Колыванова подняла с пола коробку, и прорычал:

— Чтоб завтра к девяти утра сидели у телефонов, забудьте на время о своем свободном графике. И учтите, я подойду только к обеду, у меня совещание в головном офисе. Да! Номер моего сотового — на всякий случай — возьмете у Вероники, вы должны иметь возможность связаться со мной в любую секунду…

Колыванова неуверенно кивнула и тенью выскользнула за дверь. Сергей посмотрел на свой разгромленный кабинет и угрюмо усмехнулся: веселые же предстояли две недели с этой… дикаркой!

Как ее?

Саша, кажется.

— Я увольняюсь… — Сауле жалким клубком свернулась на диване. — Я просто не смогу весь день сидеть в приемной у этих проклятых телефонов.

— Не говори глупости! — Таня в сердцах пнула стул, он пронесся через всю комнату, стукнулся о стену и с грохотом упал.

На шум в комнату заглянул Никита и укоризненно посмотрел на Татьяну. Поднял стул, поставил на место. С жалостью покосился на мать и снова ушел на кухню. Он не любил присутствовать при разборках.

Таня подождала, пока за мальчиком захлопнется дверь, и зло сказала:

— Ты мне надоела! Нельзя всю жизнь прятаться, пойми! Ну, натолкнулась один раз на подонка, что теперь, хоронить себя?

— Я не прячусь.

— А как это называется?! Ты же не работы секретаря боишься, уж мне-то не ври, ты трясешься при мысли, что на людях окажешься! Скажешь, не так?

— Ну…

— Только давай без песен о бедном Китеныше, которого так и норовит выкрасть твой бывший любовник! Прямо-таки спит и видит!

— Он не был моим любовником, — прошептала сквозь стиснутые зубы Сауле и в бессильной злости стукнула кулаком по подушке. — Никогда!!!

— Ну, извини, — тут же пошла на попятный Таня. — Это я так, сгоряча. — И раздраженно воскликнула: — Да забыл он вас давно, забыл, ясно?

— Хорошо бы!..

— А если и не забыл, то уверяю: тебя похитить гораздо легче, чем Китеныша! Он-то так просто себя в обиду не даст, чем хочешь клянусь. Глаза любому выцарапает, пусть и собственному папаше, и сбежит при первом же случае!

Сауле промолчала, лишь вздохнула судорожно. Таня кругами забегала по комнате, ситуация ее просто бесила: в кои-то веки Саулешке выпал шанс получить действительно стоящую работу, почти престижную!

«Ну, чем плохо работать секретарем-референтом в такой классной фирме? — накручивала она себя. — Ведь сто процентов, после Саулешки этот противный тип — жаль, я тогда по физиономии ему не съездила, чтоб не скалился так нагло, — уже не сможет работать с дурочкой Вероникой! Саулешка и с компом на „ты“, и английским почти свободно владеет, и в немецком Анна Генриховна их с Китенышем прилично поднатаскала…»

— Чтоб ты знала, зарплата секретаря в этой фирме, — гневно выкрикнула Таня, — я еще в прошлый раз справки навела — двадцать пять тысяч! Плохо, что ли?

Сауле ничего не ответила. Таня остановилась у дивана и возмущенно выпалила:

— Твой эгоизм лишает Китеныша законных благ!

— Не поняла. — Сауле с трудом села, лицо ее показалось Тане усталым, глаза потухшими, даже светлые волосы как-то потускнели, словно выгорели.

— Китенышу нужна своя комната! Он в школу идет, не забыла?

— Как я могу забыть…

— Будешь получать двадцать пять тысяч, мы снимем хорошую двухкомнатную квартиру. Где-нибудь в районе английской школы, тогда Китенышу не придется каждый день связываться с автобусами.

— А он и не собирается связываться. Он заявил, — Сауле слабо улыбнулась, — что пешком добежит. Уже пробовал и время засек: ровно двадцать пять минут, «если по сторонам не глазеть». Это он так сказал, не я.

Таня фыркнула. Села рядом и обняла Сауле за плечи. Немного помолчала и твердо произнесла:

— Все, кончаем дурью маяться! С завтрашнего дня начинаем новую жизнь.

— Мы пахали, — пробормотала Сауле.

— Я серьезно!

— А если серьезно, ты-то здесь при чем?

— Ну, ты выйдешь на люди — не бойся, в форс-мажорных обстоятельствах я тебя подстрахую! — а я пойду, — глаза Тани нехорошо блеснули, — начищу кое-кому рыло.

Можно, кстати, и сегодня вечером, какой смысл ждать до завтра?

Сауле встревоженно поинтересовалась:

— Ты о чем?

Татьяна помолчала, не зная, стоит ли Навешивать на Сауле чужие проблемы. Сделала еще один круг по комнате и решила — стоит. Может, это отвлечет Саулешку от собственных.

Татьяна поставила перед диваном стул. Села и неохотно бросила:

— Помнишь, я Лизавету провожала? Ну, когда она наотрез отказалась остаться здесь, а ты боялась отпустить ее одну? Не совсем одну, понятно, а с жутким монстром Кешенькой.

— Вроде бы помню. А при чем тут чье-то рыло?

— При твоей рыночной замарашке, естественно, — мрачно посмотрела на подругу Таня. — Я о ее драгоценной мамаше говорю, если до некоторых еще не дошло!

Сауле вздрогнула. Таня со злостью пояснила:

— Эта тварь не хотела открывать нам дверь, минут тридцать на лестничной площадке продержала, не меньше!

— Но у Лизаветы свои ключи, мы ведь заходили туда, — робко возразила Сауле.

— Что от них толку, если изнутри закрыться на щеколду?!

— Но она же вам… открыла?

— Куда б она делась, чувырла косорылая, — с мрачным удовлетворением буркнула Таня. — Я ей пообещала через полчаса прийти с милицией, а еще лучше с братцем троюродным, он знаешь какая оглобля? Живо бы вынес двери вместе с косяком!

— И что?

— То! Эта гадина открыть открыла, но тут же полезла Лизавету воспитывать, кулаками, естественно, — прорычала Татьяна. — А ее монстра — ногами, представляешь?

В жизни б не поверила, что бультерьер позволит с собой так обращаться, если б сама не увидела!

Сауле побледнела и обхватила себя руками за плечи, ее бил нервный озноб. Таня презрительно фыркнула:

— Этот Кеша вел себя как жалкий кролик — и это при его зубищах! Лизавета мне потом сказала: он кроме ее чокнутой мамаши никого не боится.

— А ты… что? — пролепетала Сауле, с ужасом глядя на подругу.

— Что я? — невинно покосилась на нее Таня. — Сама понимаешь, не смотреть же мне на подобный беспредел?

Ну, я и… — Она нехорошо рассмеялась.

— Повезло, что она не вызвала милицию, — прошелестела побледневшая Сауле.

— Ага, как же. — Таня злорадно улыбнулась. — Кто бы ей позволил, интересно? Уж не я, это точно!

— Но…

— Да не дрожи ты! Ничего я ей не сделала, этой ведьме, даже рук не переломала, хотя стоило бы, клянусь моей порцией шоколадного мороженого с орехами!

Сауле невольно улыбнулась. Татьяна с хрустом потянулась и благодушно заметила:

— Я вела себя как ангелочек, честное слово. Между лопатками так и чесалось, думала: приду домой, а там уже крылышки прорезались, вот ей-богу…

— Но что-то ты ей все же сделала?

— Э-э…

— Не тяни, умоляю, а то мне такое в голову приходит…

— Слушай, твои вечные фантазии…

— Татьяна!

— Да ладно, ладно! Подумаешь, пинками в ванную загнала, а дверь закрыла крепко-накрепко. Никакого криминала, сама видишь, было бы из-за чего так зеленеть…

— Правда? — Губы Сауле уже не казались синими, а в глазах появился живой блеск.

— Сказала же!

— Крепко-накрепко, это… как?

Татьяна разозлилась. Сильным толчком завалила подругу на диван и возмущенно прошипела:

— Гвоздь саженный в дверь вогнала, понятно? Чтоб эта тварь гадская до утра Лизавету насмерть не прибила! — Татьяна помолчала и неохотно буркнула: — Да и Кешку жаль, хоть он и урод зубастый, конечно.

— Гвоздь…

— А как по-другому ее закрыть?! Там же ни крючка, ни щеколды, все с корнем вывернуто!

— Ясно.

— А раз ясно, кончай смотреть на меня, как продажный мент на богатого карманника!

— Это… как?

— А я знаю?!

Подруги невесело рассмеялись. Сауле выпуталась из одеяла и подошла к окну. Таня угрюмо сказала:

— Решила — утром она из ванной как-нибудь выберется. Трезвой, заметь! А не получится, Лизавета обещала соседа позвать, у них, сказала, сосед на площадке классный, сколько раз за нее заступался…

— Ты… серьезно собралась туда?

— Рыло чистить?

— Ну… да.

— Серьезней некуда.

Таня тоже подошла к окну. Распахнула форточку и жадно вдохнула прохладный весенний воздух. Посмотрела на березу, та готовилась выбросить сережки, тонкие гибкие ветви светились в сумерках нежной зеленью, и с горечью пробормотала:

— Знаешь, не понимаю, почему в жизни справедливости нет…

Сауле прижалась лбом к холодному стеклу и ничего не ответила.

— Ладно бы для взрослых, в конце концов, мы сами за себя отвечаем, выкарабкаемся как-нибудь. А вот Лизавете… ну, скажи, за что ей такая дрянь в матери досталась?

За какие грехи?

— Она… сильная. — Сауле по-детски шмыгнула носом. — Анна Генриховна сказала бы: каждому дается ноша по плечу.

— Это ты о Лизавете?!

— И у каждого свой путь, — упрямо буркнула Сауле. — Лизавета… она вытянет. Может, еще сильнее станет.

— Блин… да ты с ума сошла!

— А может… это ваш общий путь? — Сауле исподлобья посмотрела на подругу. — Ведь ты не обратила бы на Лизавету внимания, не будь у нее такой жуткой матери.

— Точно с ума сошла! Или это старуха тебя с толку сбивает?

— Анна Генриховна не старуха.

— Ага — молодка!

— Прекрати.

— Прекращаю. А ты думай иногда, что несешь!

— Но я правда считаю Лизавету очень сильной. И потом… вы похожи!

Таня оторопело открыла рот.

— Нет, честно. Я, как только ее встретила, сразу тебя вспомнила. Не только из-за имени.

— Да уж, — проворчала Таня, — с именем ты меня здорово поддела. Надо же: «Лизавета, и точка». Клянусь, я едва нижнюю челюсть на полу не оставила. А все ты, альтруистка худосочная, чтоб тебя…

— Я-то здесь при чем?

— Ты же привела в дом это убоище!

— А ты бы на моем месте не привела?

— Ни за что!

— Тань, но меня-то ты привела, — еле слышно выдохнула Сауле. — Мало того, ты меня из самой Москвы сюда притащила, дорогу оплатила, а потом еще и на даче два месяца прятала, пока квартиру не сняли. Вспомни, как ты мне гражданство делала, сколько пробегала, нервов и времени потратила. А с Китенышем как помогала?

— Это… другое дело. — Таня мучительно покраснела. — Ты мне почти сестра!

— Это сейчас.

— Все, кончаем этот дурацкий разговор!

— Кончаем, — кротко согласилась Сауле.

— И ты завтра же идешь на работу секретаршей!

— Иду. Хоть и страшно.

— Это у телефонов сидеть страшно?! Ты, Саулешка, окончательно обнаглела!

— Ага, я такая, — улыбнулась Сауле. — А ты, значит, идешь «чистить рыло» Лизаветиной матери?

— Даже бегу! Должен же кто-то вступиться за девчонку, — огрызнулась Татьяна. — Я вообще не понимаю, почему ее мамаша до сих пор не лишена родительских прав. Там же пустыня Сахара, а не квартира! У Лизаветы и кровати нет, мать пропила. Грязь, еды ни крошки, постоянные пьянки, драки… Спрашивается — куда смотрят соседи, они что, все дружно ослепли и оглохли?

— Ты права. Мы… слишком равнодушны.

— Особенно ты, — язвительно фыркнула Таня. Звонко чихнула и задумчиво протянула: — Интересно, как сложилась бы моя жизнь, реви ты тогда потише? Я о том августе, когда мы только-только познакомились…

— Помню, Тань.

— Прикинь — я бы спокойно читала, потом заснула, утром, само собой, в коридоре тебя бы не оказалось…

Сауле улыбнулась и пожала плечами. Таня пробормотала:

— Не со скуки ведь помирала бы эти семь лет, как считаешь? — Она протяжно зевнула.

В комнату заглянул Никита и угрюмо поинтересовался, сколько ему сидеть в гордом одиночестве. Есть ли у некоторых взрослых совесть или они напрочь забыли, что это такое.

И вообще, он вскипятил чайник. Он даже сделал бутерброды с маслом, сыром и колбасой! Если они закончили ругаться, то он, так и быть, потерпит их на кухне и даже пригласит перекусить. Чай он тоже заварил, он сегодня удивительно добрый.