Галина Гордиенко - Запах полыни

У Колыванова руки задрожали, когда он рассматривал тяжелую гроздь белой сирени, небрежно брошенную на грубый деревянный стол, он даже носом потянул машинально, ожидая услышать пронзительный и сладкий запах…

И покраснел, поймав себя на этом!

И вспомнил почему-то смешную очкастую девчонку-уборщицу, от ее волос тоже пахло сиренью.

Со старухой Колыванов связываться не стал, не имело смысла. Лично выкупил у нее обе принесенные работы и фальшиво улыбался, провожая старую ведьму до порога, только что руки ей не целовал.

А директрисе — кстати, вполне приличная тетка! — объяснил ситуацию, и уже через час они набросали предварительный договор, понятно, его теперь нужно согласовать с матерью Никиты. По нему она обязана сдавать магазину свои работы — не менее пяти в неделю — по цене тысяча рублей — чистыми! — уже после вычета всех налоговых сумм — за каждую.

Немного, конечно, за такие акварели, но это лишь на год, потом договор можно пересмотреть.

В любом случае это не пятьдесят рублей!

Колыванов был собой доволен. Не ради художницы старался, пусть и талантливой, ради Никиты время терял, уж очень нравился ему этот забавный мальчишка.

Колыванов пил чай и с интересом слушал рассуждения Анны Генриховны о приближающемся лете, о странных ценах на продукты и о невозможности купить нормальное «отечественное» мясо.

Мол, скупают проклятые москвичи — русских среди них хорошо если один из десяти, а патриотов так вообще нет, вместо сердца — денежные знаки! — российские свинофермы, а потом заваливают рынки импортной свининой, безвкусной, расползающейся под ножом, напичканной химикатами. К сожалению, она много дешевле произведенной в России.

Как такое может быть, Анна Генриховна не понимала и понимать не хотела. Возмущалась искренне: никого не волнуют проблемы страны, пусть крестьяне спиваются без рабочих мест, кому до них дело? Свежего парного мяса уже и не купить, только мороженое…

— Ну и зачем им скупать свинофермы? — с усмешкой поинтересовался Колыванов. — Импортной свининой торговать, а свою куда?

— Своей-то уж и нет почти, — хмуро ответила Анна Генриховна, поглядывая на него как на слабоумного. — Сократили поголовье до минимума, просто чтобы фермы не закрывать. Импортное мясо толкают запросто, покупателю-то в магазинах говорят — наше. Мол, с нашей свинофермы пришло. Ведь правда с нашей, не врут! А где произведено, кто разбираться будет?

Колыванов не спорил, с аппетитом ел крошечные пирожки с морковью и удивлялся, насколько вкусные с такой-то простенькой начинкой. Слушал воркотню старой няньки о безголовом правительстве, о поздней весне, об оскорбительно малых пенсиях — не гуманнее ли стариков просто пристрелить? — и думал о своем.

Он уже неделю не видел маленькой уборщицы. Старательно проезжал мимо офиса на Первомайской, хотя хотелось забежать хоть на пару минут: вдруг она на месте?

Колыванову почему-то казалось нечестным видеться с девчонкой до развода. Была в ней… какая-то чистота, нездешняя, почти неземная, никогда раньше Колыванов не встречался с такими женщинами.

Красавицы, смазливые глупышки, умные хищницы или просто симпатичные девицы, неравнодушные к его кошельку, — кого только не было в его жизни. Всегда Колыванов радовался своему фиктивному браку, никогда всерьез не помышлял о женитьбе.

Этих девушек не хотелось защищать — да они и не нуждались в этом! — с ними не хотелось связывать жизнь. Они просто неплохо проводили время вместе. Колыванов никогда не жадничал, и его любовниц это вполне устраивало. Они жили с ним, отлично зная, что он женат, и практически каждая мечтала его развести.

Сейчас Колыванов чувствовал: узнай смешная девчонка о его браке — разве докажешь, что он фиктивный? — и все закончится, так и не начавшись. Это очкастое недоразумение никогда не станет встречаться с женатым мужчиной!

Колыванов смеялся над собой и своими глупыми идеями — кого в наше время останавливает брак? — но почему-то твердо знал: так будет.

Вот и обходил офис на Первомайской на всякий случай, хотя мучительно хотелось увидеть забавную девчонку, хотя бы просто увидеть…

Таня буквально кипела — вот это день рождения! Вот так отметила четверть века, свой первый серьезный юбилей!

Сегодняшний день явно не задался. Расстроенная Таня винила во всем бессовестную Лизавету. И маму, ей потакавшую. И отца, удивительно добродушно взиравшего на подкинутую им шестилетнюю девчонку и кривоногого пса с угрюмой горбатой мордой и крошечными настороженными глазками.

С ума сойти — он называл малявку Елизаветой! А мама — Лизонькой, и гордая, упрямая Лизавета молчала, будто так и надо.

Эта сладкая парочка, девчонка и ее собака, отрывалась как могла. С самого утра Лизавета возбужденно носилась по квартире, всюду лезла, ко всем приставала с вопросами и что самое ужасное — пыталась помочь.

Саблезубое недоразумение моталось следом, не забывая лезть Тане под ноги в самые неподходящие моменты.

Она сегодня уже дважды упала, а еще не вечер!

Старшая сестрица вместо того, чтобы посочувствовать, весело пообещала познакомить с мальчишкой-беспризорником, он иногда ночевал в ее подъезде. Мол, Лизавету ты все равно подкинула маменьке — клевета полнейшая! — самое время осчастливить других малышей.

Татьяна негодующе смотрела на сестру, но молчала — чувствовала себя виноватой. Лизавета-то появилась в доме с ее подачи, тут не возразишь. Правда, она и мысли не держала приводить девчонку в родительский дом, но… так получилось.

Таня едва успела прижаться к стене, по коридору летела Лизавета, несла к праздничному столу бумажные салфетки. Кешка трусил в кильватере, пыхтел от усердия, не желая отстать.

Таня проводила злым взглядом бывших подопечных — настоящие предатели! — и вытащила сотовый. Время подходило к двум, почти все гости были на месте, кроме Саулешки.

Вот где она застряла? Или надеется, что про нее забудут?

Фигушки!

Таня раздраженно фыркнула: мама уже несколько раз про нее спрашивала. Никиту родители хорошо знали, Таня мальчишку едва ли не с года сюда приводила, а вот Саулешку…

Она, видите ли, стеснялась! Не считала нужным! Комфортнее себя чувствовала в одиночестве! Не любила толпы! Не хотела чужого сочувствия!

Таня сердито засопела: кажется, все Саулешкины аргументы перебрала? Однако семь лет прошло, а она все стесняется.

Сколько можно?!

Трубку Сауле подняла не сразу, Таня от нетерпения уже грызла ноготь — дурная привычка, никак не избавиться от нее.

— Ну и где ваше величество? — ядовито поинтересовалась Таня, едва услышав робкое «да-а?». — Тебя к двум приглашали, не забыла?

— Мы… уже выходим. Только я… не одна.

— Будто не знаю! Приди ты без Китеныша, хорошо бы я тебя встретила!

— Я… не о Никите.

Таня раскашлялась: не одна — ничего себе! Сауле торопливо воскликнула:

— Ты меня не так поняла! Я не… — Она замялась.

Таня нехорошо молчала, и Сауле твердо произнесла:

— Это просто хороший знакомый, мне с ним спокойнее идти по улицам. Это не… тот, о ком мы говорили на кухне.

— Знако-омый всего лишь, — разочарованно протянула Таня. — А я-то губу раскатала…

— Мы минут через десять приедем.

— Давно пора, гости почти все на месте, вас ждем. — И Таня с большим подозрением спросила: — Надеюсь, ты не в хламиде своей притащишься? Учти, натянешь блеклые тряпки, затащу в свою комнату и лично переодену!

— Ну… я же не одна, — смущенно прошептала Сауле. — Я… в платье сегодня.

— В сером?! — ахнула Таня.

Она мгновенно представила подругу среди нарядных гостей в мешковатом старомодном светло-сером платье с длинными рукавами, воротничком-стоечкой и поморщилась: наивная Саулешка искренне считала его приличным!

— Нет, в новом.

— Цвет какой?!

— Синий. И белая окантовка. Ну, шнур шелковый пущен по подолу, по воротничку, по манжетам, по поясу…

— А рукава?!

— Три четверти, — рассмеялась Сауле и, помедлив, добавила: — Это новое платье, не волнуйся. Специально купила к твоему дню рождения.

— А почему без меня выбирала? — ревниво поинтересовалась Таня.

— Потому что только сегодня решилась. Утром. До этого действительно хотела надеть серое.

— А обувь?!

— Босоножки купила. Тоже сегодня. Не на шпильках, но достаточно модные, честное слово.

— Уф-ф-ф… Ну ладно. Жду. Кстати, с кем ты придешь, я не поняла?

— А это сюрприз.

— Хочешь сказать, я его знаю?

— Тань, что за детский сад? Через десять минут все сама увидишь!

Сауле положила трубку, и Таня озабоченно прикусила нижнюю губу, пытаясь прикинуть, с кем могла пойти в гости застенчивая сверх меры Саулешка. Да еще, если Таня правильно поняла, она знала этого типа хотя бы в лицо.

Таня пожала плечами: может, кто из соседей? Дядя Петя с третьего этажа, например. Он вечно Саулешке с кранами помогает, хороший старик, Сауле вполне могла его уговорить.

«Тоже мне — сюрприз!»

Таня осторожно обогнула Кешку, он распластался прямо на пороге ее комнаты. Лежал, уронив тяжелую морду на скрещенные лапы, и громко сопел — дремал.

Таня бросила взгляд на горку подарков на письменном столе. Придирчиво оглядела знакомые с детства вещи и невольно фыркнула: Лизавета задумчиво стояла перед зеркалом. В белом нарядном платье, пояс завязан огромным бантом на спине, такие же, только капроновые банты в коротких толстых косичках, белые колготки и белые туфельки…

Почти королевна!

Пока стоит закрыв рот.

— Не страдай, сейчас придет Сауле, так что тебе будет чем заняться. Дом только не переверните на пару с Китенышем, у нас гости все-таки, — сухо сказала Таня.

— Я раньше не носила платьев. — Лизавета будто не слышала ее. — Никогда.

— Хочешь сказать, первый раз в жизни надела? — не поверила Таня.

— Да.

— С ума сойти! И как?

— Не знаю.

Лизавета приподняла подол двумя пальчиками. Осторожно потрогала пышную оборку и неохотно сказала:

— Красиво, наверно.

— Наверно?

— В джинсах удобнее.

— Это точно, — хмыкнула Таня. Она стояла за спиной Лизаветы и почти сочувственно рассматривала чересчур серьезное тощее личико и хмурые глаза. — Могла бы в них остаться, если платье не нравится. Я не в претензии, честно. Хочешь, переоденься.

— Меня… твоя мама попросила. — Эти слова Лизавета произнесла так, будто точку поставила.

Таня гулко сглотнула, но с ответом не нашлась. Что-то в тоне девчонки было такое…

Выручил звонок в дверь, Таня суетливо бросилась к прихожей. Перепрыгнула через Кешку, лениво приоткрывшего один глаз, и преувеличенно радостно воскликнула:

— А вот и Саулешка с Китенышем!

Шла открывать дверь и мрачно думала, что она-то никогда маму за Бога не держала. И принимала как должное суету вокруг себя. И ее любовь тоже как должное принимала.

Векшегонов довольно ухмыльнулся: военные действия если и начнутся, то не в эту секунду, враг — и какой враг! — полностью деморализован и ни на что серьезное не способен.

Открывшая дверь Татьяна стояла перед ними приоткрыв рот. Голубые глаза — круглые, непонимающие, может, она надеется, что это галлюцинации? Вернее, он, Векшегонов, галлюцинация. Эдакий симпатичный глюник в новом сером костюме, белоснежной рубашке и серебристом галстуке в нежно-синюю полоску!

Да, а букет лучших в городе роз, что он прятал за спиной? Цветы эта вредная девица уж точно должна оценить!

Таня стояла статуей, так что Векшегонов решил действовать сам. По-гусарски склонил голову и даже шаркнул ножкой, демонстрируя избыток вежливости.

Сауле смущенно пробормотала:

— С днем рождения.

Таня зловеще промолчала.

Никита увидел в коридоре Лизавету с Кешкой. Весело гикнул и проскочил под Таниным локтем. В спину крикнул:

— Теть Тань, я тоже поздравляю! Я тебе открытку нарисовал, мама отдаст! Я играть, ладно?

Коротко взвыл Кешка, ему наступили на хвост, и троица исчезла, как не было.

Векшегонов помахал ладонью перед застывшим Таниным лицом и сказал Сауле:

— Я же говорил — она мне обрадуется.

Сауле испуганно хихикнула. Векшегонов озабоченно признал:

— Правда, не подозревал, насколько сильно.

Таня до скрипа стиснула зубы. Сауле сунула ей в руки пакет с подарками — Таня не сопротивлялась — и лукаво шепнула:

— Хороший сюрприз?

Танино лицо перекосилось, подходящих случаю слов у нее по-прежнему не находилось.

— Я тоже должен поздравить!