Лана Капризная - Записки из модного дома

Я устала, я не выдерживаю этот ритм. Это настоящая гонка, гонка на выживание. Нужно все время соответствовать: иметь определенную фигуру, одеваться согласно модному дресс-коду, говорить только то, что производит впечатление. И всем плевать, что тебе хочется на самом деле! Ты никто, если не являешься винтиком этого глянцевого мира. И этот страх, постоянно этот страх: не соответствовать. Страх, что я — аутсайдер, и об этом узнаю не только я, но и все окружающие. И тогда только смерть избавит меня от мук презрения. Потому что твой имидж решает все. Дает работу, престижные строчки в резюме, уважение коллег.

Я живу в постоянном паническом страхе. Потому что я больше ничего не умею делать, кроме как модный журнал. И в этом мой самый страшный грех.

Я всегда любила моду, сколько себя помню. Меня просто завораживали советские модные журналы. Да, они были невероятно убогими, не с самой лучшей полиграфией, но я перелистывала их страницы, затаив дыхание. Я с восхищением рассматривала ярко одетых и тщательно причесанных женщин в замысловатых позах. Как они были не похожи на тех женщин, которых я ежедневно видела на улице! Причем одежда меня интересовала меньше всего — все эти вытачки, кокетки, длина юбок, ширина плеч. Я с упоением рассматривала весь образ: насколько модель органична в платье, как она облокотилась на белый рояль (высший шик в понятии советского обывателя!), как она, изумленно приподняв выщипанные и заново нарисованные брови, смотрит на спутника. О, мужчины из модных журналов! Несколько деревянные и бесполые, как пластиковые пупсы, они все равно поражали изяществом, стройностью и хорошей осанкой. От них не пахло ни табаком, ни потом, ни трудовыми буднями. От них вообще ничем не пахло. А то, что на них было надето, даже невозможно было ни с чем сравнить. Таких мужчин в такой одежде в Советском Союзе просто не существовало. Даже мой папа — совершенство для меня во всем — и тот при оценивающем взгляде (а цепкий, оценивающий взгляд у меня был уже в ясельном возрасте) проигрывал этим манекеноподобным красавцам.

Но больше всего меня поражали дети-модели. Их фотографии не так часто публиковали на страницах модных журналов, хотя и журналы выходили в лучшем случае раз в квартал. Но когда публиковали!.. Хорошенькие кудрявые девочки и аккуратно причесанные мальчики, с выражением счастья и восторга на лице. И я их понимаю, им невероятно повезло — стать моделью! Девочки постарше, жеманно копирующие позы взрослых фотомоделей. И уже начинающие деревенеть отроки. Их одежда была еще более яркой и необычной, чем у взрослых. Именно в журнале мод я увидела, что подростки могут быть одеты по-своему, а не как маленькие взрослые. А детей необязательно наряжать в оборки и аппликации с котятами.

Я думаю, никто не удивится, если я признаюсь, что умирала от жгучей зависти, разглядывая детей-фотомоделей. Мне хотелось, чтобы это была я, чтобы меня наряжали, причесывали и ставили под яркие лампы. А дяденька-фотограф в шикарном кожаном пиджаке (ведь все советские люди искусства носили шикарные кожаные пиджаки, верно?), внимательно разглядывая меня в объектив, отдавал бы указания: «Ногу отставь. Голову наклони вправо. Еще. Стоп! И улыбнись. Отлично! Внимание, снимаю!» И до щемящего чувства в груди мне хотелось в будущем стать такой, как взрослые фотомодели, такой же прекрасной и недоступной. И чтобы фотограф уже с другими интонациями руководил съемкой: «Великолепно, дорогая, а теперь просто посмотри в объектив!» Даже смешно, ведь оказалось, что фотосессии именно так и проходят. Правда, за исключением того, что в студии стоит мат-перемат, а моделям лучше не смотреть в объектив — настолько у них тупой взгляд.

Я точно помню, когда поняла, что мода — это не просто красивая картинка, далекая от реальности, а еще и слова. Мне было лет двенадцать, когда, лениво пролистывая старый и разваливающийся в руках сборник «Актеры зарубежного кино. Выпуск 12, 1978 г.», я просто остолбенела, прочитав фразу из очерка о Малькольме МакДауэлле, рецензию на «Заводной апельсин»: «…И Алекс на экране — то ли юноша с плаката, рекламирующего очередную выставку поп-арта, то ли манекенщик, демонстрирующий супермодную мужскую одежду». (Так и ждешь, что раздастся голос: «Черный цилиндр удачно дополняет костюм, состоящий из белой короткой куртки и белых обтягивающих рейтуз, впервые со времен Ренессанса в моде гульфик. Искусственная ресница придаст особую элегантность вашему облику».)…»

Несколько фраз и — все, мир перевернулся. Как много можно сказать всего несколькими фразами, создать образ буквально из ничего. Я была в таком офонарении, что в полный голос спросила у мамы:

— А что такое гульфик?

Мама в изумлении открыла рот и покосилась на папу.

— А, поняла, — быстро сказала я и склонила голову к выцветшим страницам. И снова и снова я перечитывала: «Черный цилиндр удачно дополняет костюм…»

А то, что мода — это бизнес, я поняла, впервые взяв в руки журнал «Burda moden». Это сейчас его с легким презрением называют «изданием для шьющих домохозяек» (подразумевается, что шить самой — моветон), а в конце восьмидесятых «Burda moden» произвел эффект разорвавшейся бомбы. Толстый, яркий, ежемесячный, с тонкими глянцевыми страницами, переполненными платьями и костюмами, жакетами и шортами. Здесь же какие-то невероятные фотографии макияжа и причесок. И, конечно, репортажи с парижских и миланских подиумов, где манекенщицы-инопланетянки демонстрировали наряды. А здесь же на соседней странице эти наряды в упрощенном варианте от Энне Бурда, и их может сшить любая обладательница швейной машинки. Эта доступность, один шаг от красивой картинки до реальности, показала, что на моде можно зарабатывать деньги.

А потом появились другие журналы, еще ярче и глянцевее. Гламур стал национальным видом спорта. А в дизайнеры одежды подались сначала парикмахеры, следом мафиозные любовницы, затем поп-певички и — апофегей! — дочери олигархов. И пусть гламур на самом деле дешевая елочная мишура, а глянец — всего лишь блеск начищенной (отполированной, вощеной, лакированной) поверхности, я с паническим ужасом представляю, что могла бы работать в банке или в каком-нибудь офисе.

Я живу лишь миром моды. Это мой summa lex, высшая инстанция. Вся моя жизнь заточена, чтобы «быть и казаться». Меня, как Инессу Арманд, можно включить в учебник по диамату как образец единства формы и содержания.

Я могу с ходу перечислить все Дома моды, членов Синдиката высокой моды Франции и знаю поименно всех дизайнеров, которые там работают. И мне требуется секунд тридцать, чтобы вспомнить, кто их инвесторы.

Я могу процитировать любую статью из любого модного журнала за последние десять лет. Российские — слово в слово, английские и американские — в собственном переводе, французские и итальянские — могу пересказать логически, немецкие… а кто читает немецкие журналы мод?!

Содержимым моего гардероба можно заполнить небольшой универмаг. В два этажа. При этом каждый сезон я опустошаю шкаф и раздаю одежду налево и направо. И моя рука не дрогнет! Если дело касается модного дресс-кода, я никогда не жадничаю и не предаюсь сентиментальным воспоминаниям.

В моей ванной комнате достаточно средств по уходу за собой, чтобы выдержать шестимесячную осаду неприятельской армии. И каждое из этих средств используется ежедневно. Запасной набор складирован на антресолях, в коробке из-под телевизора.

Я могу проходить весь день в новых неразношенных ботильонах на одиннадцатисантиметровых каблуках, и никто не догадается, что мне очень больно.

Как говорит наш ассистент отдела красоты Женя: «Только пустые, ограниченные люди не судят по внешности». Впрочем, не он первый это сказал. А плагиат — такая же особенность нашего времени, как дизайнерские потуги знаменитостей.

Редакции модных журналов живут по другому календарю, нежели весь остальной мир: в середине лета мы думаем об осени, осенью встречаем Новый год, в разгар новогодних каникул выбираем босоножки и сарафаны, а когда все мечутся от оттепели к заморозкам — призываем к эпиляции и даем полную выкладку купальников.

Лето уже в разгаре, и, соответственно, мы знаем, что вы будете носить следующей осенью. Сентябрьский номер — один из важнейших, — новые коллекции, новый макияж, свежая сезонная реклама. Вообще-то, сентябрьский номер мы начали готовить еще в мае, а весь расклад тенденций был ясен в феврале, когда завершился сезон дефиле в мировых столицах. Московские недели моды считают, что их потуги на тренд также учитываются, но они очень ошибаются.

Именно я решаю, что вы будете носить и как выглядеть в ближайшие месяцы. За какой одеждой будут охотиться жертвы моды, над фотографиями каких манекенщиц будут мастурбировать прыщавые подростки, какие бренды сделают самые большие продажи. Я. Редактор. Отдела. Моды.

— Лана, план сентябрьского номера уже три дня как известен, а я до сих пор не видела предполагаемых моделей для фотосессий. И списка одежды для съемки. У тебя есть час, — бросила мне толстуха в черном и удалилась в направлении туалета.

Увы, я здесь не самый главный начальник. Надо мной их целая толпа. Вот эта жирная корова — Вера, мой непосредственный босс, — директор отдела моды. Весит, как слоненок-подросток, и всегда носит черное, чтобы выглядеть стройнее. Бааааалшая поклонница Джейн Остин и, видимо, поэтому до сих пор живет с мамой. И с кошкой. Со жгучей ненавистью смотрит на всех, кто весит меньше семидесяти килограммов и выглядит хоть чуть-чуть привлекательнее гиены.

Впрочем, у нас тут мало красавиц, зато все мы одеты так, что любая женщина пойдет на массовое убийство, лишь бы заполучить такой гардероб. Например, как у Маринки, — это второй редактор отдела моды, штатный специалист по аксессуарам — сумкам, обуви, украшениям, часам, поясам и так до бесконечности. Мечтает стать второй Тамарой Меллоун. Ну-ну.

Маринка — перфекционистка, она выглядит как эталон человека, работающего в модной индустрии. Все свое рабочее и нерабочее время она проводит в бутиках, записана на все лимитированные модели сумок и обуви. Говорит только фразами из пресс-релизов. Даже я ей немного завидую.

Впрочем, Марине далеко до арт-директора Миши. Мишель — наше диво дивное. Он сверхухожен, потрясающе одет, а ведет себя как примадонна. Миша настолько уверен в своей важности, исключительности и неотразимости, что заразил этой уверенностью всех окружающих, поэтому мы носимся с ним, как с писаной торбой. Также Миша известен своей непредсказуемостью, истериками и яростными швыряниями канцелярских принадлежностей, если что-либо идет не так, как хочет он. Обычно это происходит при столкновении с ответственным редактором. Наш главный редактор, как Президент РФ, — не сторонница постоянно держать под рукой преемника. Поэтому заместителя у нее нет, а его штатные обязанности разделены между арт-примадонной Мишелем и ответственным редактором Еленой, женщиной средних лет и суровой внешности, усиленно копирующей стиль и манеры Шэрон Стоун. Абсолютно безуспешно.

Это наша вертикаль власти. Ниже находятся те, кто, как и я, являются глянцевым планктоном, винтиками великой, ужасной, но прекрасной машины моды.

Справа от меня сидит Ася — редактор отдела красоты и здоровья. Сидит, отгородившись от мира стеной косметических баночек и парфюмерных флакончиков. Ася — человек, замученный Нарзаном. И в прямом, и в переносном смысле слова. Слово SPA вызывает у нее судороги ненависти. Зато она знает все о том, как оставаться молодой и красивой, даже используя кислое молоко, подорожник и дохлую жабу. Впрочем, ей самой это не слишком помогает почему-то.

Ассистент Аси — Евгений, диво-light, капризная и самоуверенная скотина. В общем, тот еще гаденыш. К тому же Женя — баааалшой поклонник Оскара Уайльда. В том числе и его сексуальной ориентации. Сегодня Женя поражал окружающих футболкой «в облипочку» и не менее обтягивающими брючками, совершенно не оставлявшими простора воображению. Да они вообще ничего не скрывали! Как пишут классики, единственное, чего нельзя было понять, так это какого цвета кожа на его пенисе. Н-да, действительно: только пустые, ограниченные люди не судят по внешности.

Как всегда, чуть в отдалении сидит и мыслит Всеволод — редактор новостей культуры. Он старательно отстраняется от нас, глянцевого планктона. Потому что он — интеллектуал, а мы — пустышки, которые интересуются лишь своим внешним видом. Но вы за нас не переживайте, с интеллигентским снобизмом у нас разбираются быстро и жестоко. Поэтому Всеволод в основном помалкивает.