Ровно в половине восьмого, как и обещала, Мередит спустилась в холл. Кэл уже ждал ее там, как всегда, безукоризненно одетый, причесанный и выбритый.

В первые дни знакомства Мередит часто ловила себя на мысли, что Кэл не похож на делового человека — скорее напоминает фотомодель или киноактера в роли бизнесмена. Но скоро она перестала удивляться его красоте и обаянию. Мередит никогда не оценивала людей по внешности, и в Кэле ее привлекали не синие глаза, не ослепительная улыбка, не калифорнийский загар, а беспокойный, деятельный ум, энергия и неизменное чувство юмора. Он был из тех, с кем всегда интересно — такие люди нечасто встречаются.

По дороге в ресторан они болтали обо всем на свете. Мередит расслабилась и чувствовала себя так, словно они были старыми друзьями. Но когда они сели за столик в тихом уголке зала и сделали заказ, Кэл вдруг задал ей совершенно неожиданный вопрос:

— Мередит, расскажите мне о своем муже! Представляю себе, какой напряженный у него режим — особенно после чрезвычайных происшествий, таких, как в эту пятницу. Вы, должно быть, целыми днями его не видите?

— Да, иногда так и бывает, — улыбнулась Мередит. — Но я тоже много работаю, так что мы квиты.

— Вы давно замужем?

Мередит не любила откровенничать, и обычно ее личная жизнь для клиентов оставалась загадкой. Но Кэл был ей симпатичен, и в расспросах его чувствовался искренний и доброжелательный интерес. «Почему бы и не рассказать ему о себе?» — подумала она.

— Четырнадцать лет. Мы поженились в Вашингтоне, когда я еще училась.

Неслышно подлетел официант с бутылкой вина на подносе и наполнил их бокалы.

— А дети у вас есть?

— Нет!

Ответ прозвучал резче, чем ей бы хотелось. Кэл удивленно поднял бровь.

— Какое решительное «нет»! Похоже, вам и не очень-то хочется! — заметил он.

— Да нет, не то чтобы… — неловко замялась Мередит. — Просто у нас со Стивом совсем нет времени на воспитание ребенка. Раньше мы все откладывали на потом, но годы идут, и я уже начинаю думать, что этого никогда не случится.

— И вас это огорчает? — настаивал он.

Один из вопросов, на которые Мередит не любила отвечать даже самой себе. Но Кэллен ждал ответа, и его пронзительный взгляд требовал откровенности. Он спрашивал так, словно имел на это право. И Мередит, сама не зная почему, чувствовала, что может ему довериться. Этот человек ее не предаст.

— Нет, не огорчает, — честно ответила она. — По совести сказать, я этому только рада. Мне для счастья хватает мужа и любимой работы. А вот Стив, боюсь, будет очень разочарован, если останется бездетным. В последнее время он все чаще об этом заговаривает.

— И что вы ему отвечаете? — не отставал Кэл. Мередит улыбнулась в ответ.

— Что мне надо готовиться к презентации, а о детях мы поговорим потом.

— Но рано или поздно он потребует решительного ответа!

— Что ж, я отвечу! — постепенно распаляясь, проговорила Мередит. — Я работаю допоздна, Стива не бывает дома по нескольку дней кряду, а если происходит что-то чрезвычайное, то и по целым неделям. Как, скажите на милость, мы можем взять на себя ответственность за ребенка? Когда будем его воспитывать? По выходным? Нет, такой жизни ребенок не заслуживает! Ему нужна нормальная семья, мама и папа, которые будут с ним гулять, играть, рассказывать ему сказки — каждый день, а не раз в году!

Наступило короткое молчание. Кэл задумчиво смотрел ей в лицо: взгляд его синих глаз был непроницаем, и Мередит не могла угадать, о чем он думает.

— А вы, Кэл? — спросила она, решив, что вправе ждать от него ответной откровенности. — Как вы справляетесь со своим выводком? У вас ведь, кажется, трое — я не ошибаюсь?

— Верно, трое. И их мать во многом похожа на вас. Он как-то вмиг постарел: сгорбились плечи, потух огонек в глазах, чистый лоб пересекла глубокая морщина. Сейчас Кэллен выглядел на все пятьдесят лет.

— Она юрист, — начал он тихим, бесстрастным голосом, — в то время работала в Голливуде. Опекала актеров, следила, чтобы продюсеры их не обманывали при заключении контракта. Сильная, яркая, независимая… Меня она привлекла сразу. Без колебаний легла со мной в постель, а вот выходить замуж не хотела — боялась, как говорила, потерять свободу. Еле-еле я сумел ее уговорить и потом выслушал за это немало упреков. Но, пока мы жили в Лос-Анджелесе, все было ничего. А потом я решил переехать в Сан-Франциско, чтобы открыть свое дело в Силиконовой долине. И она отказалась ехать со мной.

Наступило долгое молчание. Кэллен, казалось, забыл о своей слушательнице.

— И чем же все кончилось? — не выдержала Мередит.

Она не понимала, почему жена Кэллена не согласилась на переезд. Сан-Франциско — прекрасный город, ничем не хуже Лос-Анджелеса. Там есть и театры, и киностудии — хотя, конечно, не того масштаба, что в Голливуде, — так что без работы она бы не осталась.

— О, это было только начало! — с невеселой усмешкой ответил Кэллен. — Она осталась на прежнем месте: мы решили, что будем ездить друг к другу по выходным. В конце концов, думали мы, от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско всего несколько часов езды!.. И начался кошмар. Всякий раз, когда я был свободен, у нее находилось какое-нибудь срочное дело; когда она освобождалась, оказывался занят я. Мы не виделись месяцами, а когда наконец встречались, тратили все больше времени на ссоры и пререкания.

Мередит сочувственно покачала головой. Она догадывалась, что такой режим выдержать нелегко. Что, если бы они со Стивом оказались в разных городах и должны были бы ездить друг к другу на свидания?

— Самое удивительное, — продолжал он, — что при такой безумной жизни мы решились завести детей. Хотя «решились» — не самое точное слово. В первый раз она забеременела случайно, а затем я убедил ее, что ребенку нужны братья и сестры.

— Почему вы так убеждены в этом? — удивилась Мередит и добавила: — Вот я была, например, единственной дочерью.

— А я — единственным сыном, — ответил Кэллен. Это признание подтвердило ее догадку: почему-то ей с самого начала казалось, что у Кэла нет ни братьев, ни сестер. Может быть, ему не хватало мягкости, особой душевной теплоты, характерной для людей, выросших в большой семье.

— Тогда мне казалось, что так и должно быть; но теперь, оглядываясь на свое детство, вижу, что многое упустил из-за того, что рос один. Будь у меня брат или сестра, я вырос бы добрее, терпимее, легче научился бы ладить с людьми… Нет, детей в семье должно быть много. В этом я твердо убежден.

— Странно, что жена с вами согласилась.

— Она хотела сохранить семью — как и я. Не знаю, правда; я-то желал этого искренне, а вот она… — Кэл умолк на миг, потом продолжил: — Разумеется, ничего не вышло. Из Шарлотты не получилось хорошей матери: работа всегда интересовала ее куда больше детей. Все заботы о малышах она переложила на няню, а сама появлялась дома раз в месяц. Привозила им подарки, трепала по головке, спрашивала, как дела, и снова улетала. Постепенно она стала приезжать все реже и реже. Говорила, что дети слишком шумят и не дают ей отдохнуть. Она… им я этого, конечно, никогда не скажу… но думаю, она никогда их не любила.

Мередит горестно покачала головой.

«Такое может случиться и со мной, — подумала она. — Предположим, поддавшись на уговоры Стива, я рожу ребенка и не смогу его полюбить. А что может быть страшнее для крохи, чем равнодушие матери?»

— А где сейчас Шарлотта?

— Это отдельная история.

Кэл снова замолчал надолго, нервно барабаня пальцами по столу. Мередит терпеливо ждала продолжения. Должно быть, Кэллену не часто приходится изливать душу, теперь, чувствовала Мередит, он не остановится, пока не расскажет все до конца.

— Семь лет мы с ней прожили вместе — плохо ли, хорошо ли, — и вдруг в один прекрасный день она является ко мне на работу и требует развода. — В голосе Кэла звучала горькая ирония. — Как так? В чем дело? «Кэллен, — говорит она, — я должна тебе кое в чем признаться, пожалуйста, не сердись». Оказывается, все эти годы она изменяла мне со своим партнером-адвокатом!

Мередит ахнула.

— Справедливости ради должен отметить, — размеренным голосом продолжал Кэл, — что с ним она закрутила роман еще до того, как познакомилась со мной. Но он не хотел жить с ней вместе, терзался, видишь ли, какими-то сложными сомнениями, а тут как раз подвернулся я… Ну вот, а теперь, выждав семь лет, благородный любовник одумался и заявил, что готов на ней жениться. Не раздумывая, она бросила меня, бросила троих детей, они поженились, уехали в Лондон и открыли новое дело. И, насколько я знаю, счастливы вместе. Стоит ли добавлять, что детей у них нет?

— И… давно это случилось?

— Восемь лет назад, — коротко ответил Кэл.

«Но эта рана свежа, словно все произошло вчера», — мысленно добавила Мередит.

— А она хотя бы видится с детьми?

— Да, прилетает пару раз в году, когда кто-нибудь из ее английских клиентов снимается в Голливуде, и на несколько дней заезжает к нам. А каждое лето ребята ездят вместе с ней в Ниццу. На целую неделю, подумать только, как щедро со стороны матери — целую неделю провести вместе с детьми!

«Что за бессердечная женщина эта Шарлотта! — с неприязнью подумала Мередит. — Неужели ей совсем не жаль детей?»

— Господи, как они, наверно, ее ненавидят!.. Или, может быть, надеются, что она вернется?

Ни то ни другое. Принимают Шарлотту такой, как она есть. У них ведь нет другой матери, так что сравнивать не с чем. Кроме того, я все время рядом. Дом мой в пяти минутах езды от офиса. Я стараюсь не засиживаться на работе допоздна, а они знают мой рабочий телефон и, если стряслось что-то срочное, всегда могут позвонить. Выходные для меня неприкосновенны, а летом я каждый год беру отпуск и еду с ними на озеро Тахо. Только в этом году, к сожалению, не удалось — столько забот с этим акционированием… И, вы знаете, — задумчиво продолжал он, — нам хорошо вместе. Думаю, можно сказать, что у нас почти идеальная семья. Не совсем идеальная — потому что нет матери. Зато отец вкалывает за двоих.

— Почему вы не женились во второй раз? — спросила Мередит после некоторых колебаний. — Не так-то просто в одиночку растить троих.

Кэл ответил не сразу.

— По мне, одному как раз легче. Не с кем спорить о методах воспитания. Некому доказывать, что ты прав. Сам принимаешь решения, сам воплощаешь их в жизнь, сам отвечаешь за то, что делаешь. Я предпочитаю полагаться только на себя. — Помолчав, он добавил: — Если совсем честно… Я доверился Шарлотте — и видите, чем это кончилось? Нет, больше я в такую ловушку не попаду.

— Но ведь не все женщины такие… — пробормотала Мередит.

— Может быть. Но лучше не рисковать.

Мередит хотела бы защитить честь своего пола; на языке у нее уже вертелось резкое возражение, но она прикусила язык. Может быть, Кэл ей и друг (точнее, может стать другом), но прежде всего — клиент. А с клиентами ссориться нельзя.

— Вижу, ее измена поразила вас до глубины души, — осторожно заметила она. — Вы подозревали что-то подобное?

— Ни секунды! Я верил Шарлотте, как самому себе верю. А знаете, что меня сильнее всего проняло?

Кэл наклонился вперед, глаза его горели, он говорил глухим голосом, словно каждое слово давалось ему с трудом.

— То, как она гордилась своей порядочностью! Как же — изменяла мужу с одним-единственным мужчиной, причем по любви. Почти что верная жена! Не то что другие, которые спят с кем попало… В конце концов она набралась храбрости и все мне честно рассказала. А мне ее честность вот здесь… — И он провел ладонью по горлу.

Мередит подалась вперед и положила руку на его напряженно сжатый кулак.

— Кэл, — негромко заговорила она, — я понимаю вашу обиду. Но прошло восемь лет. Не пора ли все забыть?

— Забыть? Надеюсь, вы не думаете, что я ночами не сплю, мечтая о мести? — усмехнулся Кэл. — Я давно все забыл. Но только глупец совершает одну и ту же ошибку дважды. Нет, я не стану класть голову на плаху! Ни одной хищнице не удастся больше поживиться моим сердцем. В самой счастливой супружеской жизни есть что-то от гладиаторских игрищ, а я пока не жажду оказаться в пасти льва.

Мередит опустила глаза. Слова Кэла жестоки и несправедливы, но его трудно винить. Предательство Шарлотты оставило в его душе незаживающую рану. Может быть, самое лучшее сейчас — сменить тему.

— Сколько лет вашим детям?

Кэл вмиг преобразился. Нетрудно было догадаться, что он обожает своих детей.

— Мэри Эллен — четырнадцать, самый трудный возраст! Еще год назад мое слово было для нее законом, а теперь она спорит со мной по любому поводу, уверяет, что я отстал от жизни и стремительно впадаю в маразм. Джули двенадцать, и я для нее еще «любимый папочка», но, боюсь, такая идиллия недолго продлится. А Эндрю всего девять, и он, слава богу, меня обожает. Надеюсь как-нибудь вас с ними познакомить… Мерри.

Он назвал ее тем же уменьшительным именем, каким всегда называл Стив. Но Мередит и не думала возражать: ей это даже понравилось. Это создавало между ними какую-то особую атмосферу доверия и интимности.