Мэдлин Бейкер - Запретное пламя

– Ты никогда не говорил мне, почему оста­вил индейцев, – спокойно заметила Кэтлин.

Рэйф стиснул зубы, и на секунду она пожа­лела, что задала этот вопрос, потому что он, казалось, нарушил их непринужденное молча­ние. Но потом Рэйф взял ее руку и пожал.

– Меня изгнали из племени за то, что я убил человека, – объяснил он. – Мы оба добивались благосклонности одной девушки и…

– Как ее звали?

Он не хотел углубляться в подробности.

– Летний Ветер.

– Она была красивой?

– Внешне да.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думал, что был у нее единственным муж­чиной, но Горбатый Медведь тоже считал себя единственным, – Рэйф покачал головой. – Гор­батый Медведь был в ярости, когда узнал обо мне. Я бы ушел, но он не захотел этого. Он был рассержен и полез в драку.

– Ты любил ее?

– Мне казалось, что да.

– Ты когда-нибудь занимался с ней любовью?

– Нет.

– Я рада, – сказала Кэтлин. Она не могла бы вынести мысли, что он занимался любовью с какой-нибудь другой женщиной.

– Еще есть вопросы? – поддразнивая ее, спросил Рэйф.

– Нет, не сейчас, – прошептала Кэтлин, – кроме, пожалуй, одного.

Рэйф поднял бровь:

– Какого же?

– Ты думаешь, что когда-нибудь захочешь вернуться к лакота?

– Я не могу вернуться.

– Потому что тебя изгнали?

– Да.

– Ты даже не можешь навестить отца?

– Изгнание как смерть, Кэтлин. Я никогда не смогу вернуться. В худшем случае я запла­чу жизнью, в лучшем – меня жестоко изобь­ют. У индейцев не очень много законов, но те, которые существуют, строго исполняются.

Рэйф широко зевнул и потянулся, улыбаясь.

– Я думаю, что готов лечь спать, – заметил он. – А ты?

Сердце Кэтлин часто забилось, когда его взгляд коснулся ее губ.

– Я тоже, – согласилась она. – Я ужасно устала.

Рэйф изумленно поднял брови и потянулся к ее руке.

– Не настолько устала, – поправилась она, мило покраснев.

Он гладил ее по спине, пока они спускались из зала в спальню. Он закрыл дверь и, очень медленно, стал раздевать ее.

– Черт возьми, – не сказал, а выдохнул он, когда расстегнул халат. – Ты прекраснее всех, кого я когда-либо видел.

Он обнял ее за талию и прижался головой к груди. Кэтлин прерывисто дышала, чувствуя, как внутри нее струятся горячие волны жела­ния. Ее пальцы блуждали в его волосах, а губы легко касались их.

Она услышала, как его дыхание участилось, когда он сбросил халат с нее и быстро вылез из брюк.

– Ты прекрасен, – прошептала Кэтлин в горячке. – Я никогда не думала, что мужчина может быть так прекрасен.

К шее Рэйфа прилила кровь от этого неожи­данного комплимента. Другие женщины тоже говорили о его мужественности, физической кра­соте и о способности удовлетворять их. Но никто никогда не говорил ему, что он прекрасен.

Он взял ее за руку, подвел к кровати и при­тянул к себе. Он хотел заняться с ней любовью медленно, нежно, но ее близость обострила чувства, и он взял ее самозабвенно и мощно.

Они провели три дня в доме, занимаясь любовью и узнавая друг друга. Рэйф вышел из дома только один раз, чтобы заверить Поли, что все в порядке, и сказать, что на следую­щей неделе дела пойдут как обычно.

Поли понимающе улыбнулся:

– Что-то вроде отложенного медового меся­ца, а?

– Можешь называть и так, – согласился Рэйф.

– Я позабочусь обо всем, – сказал Поли, еще шире улыбаясь.

Рэйф кивнул. Он чувствовал, пока шел до­мой, что Поли улыбается за его спиной.

Когда Рэйф вернулся, Кэтлин была в спальне и меняла простыни. Пока он смотрел на нее, мыс­ли о Поли и о ранчо улетучились из его головы.

Кэтлин взвизгнула, когда Рэйф схватил ее сзади и бесцеремонно уложил на кровать. Он стал щекотать ее и засмеялся, когда обнаружил, что она боится щекотки везде, где бы он ее ни тронул.

– Это невозможно! – завопила Кэтлин, ког­да его пальцы добрались до пяток. – Перестань, Рэйф! Пожалуйста, перестань!

– Да, мадам, – сокрушенно сказал он и, от­пустив ее ногу, сложил руки на коленях.

– Что ты делаешь?

– Я перестаю.

– О-о… – она казалась разочарованной.

– Ты ведь велела мне перестать, да?

– Я велела тебе перестать щекотать меня, – сказала Кэтлин, глядя снизу в его глаза, с иг­рающей на губах дразнящей улыбкой. – Мо­жет, ты подумаешь о том, чтобы заняться чем-нибудь получше?

– Я постараюсь, – серьезно сказал Рэйф.

Он так и сделал.

Только в четверг утром Кэтлин вспомнила о своем столкновении с Абнером Уайли. Она весь день думала, стоит ли говорить об этом Рэйфу. Она пыталась точно вспомнить все, что говорил Абнер, и вечером, когда готовила ужин.

– Что случилось, Кэти? – спросил Рэйф, за­метив ее сдвинутые брови, когда она села за стол.

– Ничего, я…

– Ну же, Кэти, скажи мне.

– Ты помнишь нашу поездку в город в прош­лую субботу?

– Да.

– Я видела Абнера Уайли.

Темные глаза Рэйфа немного сузились.

– Где?

– Рядом с магазином «Меркантайл».

– Что он хотел?

– Он сказал, что я должна была выйти замуж за него и что я бы вышла за него, если бы не ты.

– Что еще? Она колебалась.

– Ничего.

– Не обманывай меня, Кэтлин.

– Он попытался поцеловать меня, и я уда­рила его… туда. Ты знаешь. Я сказала ему, что ты убьешь его, если он еще хоть раз дотро­нется до меня, и он сказал, что надеется на то, что ты попытаешься.

– Проклятие, я убью его!

– Нет, Рэйф! Пообещай мне, что ты ничего не станешь делать. Пожалуйста. Это вызовет одни неприятности.

– Кэти…

– Пожалуйста, Рэйф, обещай мне.

– Хорошо, – неохотно согласился он, – я обещаю. Но если он снова сунется к тебе, я шкуру с него спущу, – глаза Рэйфа дико сверк­нули, – я знаю, как это делается.

Следующие несколько месяцев прошли в том же установившемся порядке. Они рано вставали, вместе завтракали, потом Рэйф уходил, а Кэтлин хлопотала в доме. Иногда он приходил домой на обед, а иногда Кэтлин при­езжала к нему с корзиной еды, и они устраи­вались под каким-нибудь тенистым деревом.

Обед был любимым временем для Рэйфа. Кэт­лин отлично готовила, и он жаловался, что толс­теет. Но ему нравилась не сама еда, ему нрави­лась Кэтлин. Она была воплощенной радостью. Он восхищался ее улыбкой, смехом и тем, как она балует его. После обеда они обычно разгова­ривали, Кэтлин что-то штопала или вышивала, пока Рэйф просматривал счета ранчо.

Но лучшим временем дня было время отхо­да ко сну, и с каждым вечером они ложились спать все раньше и раньше, а их страсть друг к другу становилась все сильнее и сильнее. Рэйф не переставал удивляться тому, как он нужда­ется в Кэтлин. Сейчас она принадлежала ему во всех отношениях, и все же его страсть к ней бушевала, как пожар. Если он обнимал ее, то обнаруживал, что хочет большего, но и это означало только короткую передышку.

И Кэтлин чувствовала то же самое. Она, казалось, никак не могла насытиться Рэйфом. Она нуждалась в его прикосновениях, как в воздухе, чтобы дышать, и как в воде, чтобы пить. Его улыбка очаровывала ее, а прикосно­вения заставляли затаить дыхание.

Дни пролетали быстро. Лето пошло на убыль, листья изменили цвет, облачив деревья в вели­колепные платья ярко-оранжевого, золотого и пурпурного цветов. Лошади стали линять, а животы коров раздулись из-за телят, которые должны были родиться весной, и начало разду­вать брюхо у Черного Ветра. Конюшню пере­строили; ее сделали больше, чем раньше.

Хал и Уишфул решили остаться на зиму, и Кэтлин знала, что это из-за Рэйфа. Они больше не считали его посторонним. Он умел общаться с людь­ми, был честен и справедлив, как ее отец; он всег­да охотно выслушивал их жалобы и предложения.

Они собрали остатки урожая и доверху на­полнили сеновал на зиму. Кэтлин чувствовала приливы гордости за хорошо сделанную рабо­ту, когда смотрела на свои стенные шкафы, где каждая полка была заставлена аккуратно помеченными банками.

Зима пришла вместе с порывами ветра и дож­дя, сорвала с деревьев последние листья и за­ставила реки выйти из берегов. Если погода позволяла, Рэйф много времени проводил на улице, ухаживая за скотом, проверяя, не упали ли заборы и не снесло ли в реку их обломки.

Первый снег накрыл землю мантией чис­тейшей белизны. Река замерзла, и ковбои ста­ли носить сено коровам. Это была тяжелая ра­бота. Кэтлин не хотела, чтобы Рэйф выходил на улицу в такой холод, но Рэйф не мог по­слать своих помощников и не пойти сам.

– Он не мог бы поступить лучше, – сказал Поли Кэтлин однажды вечером за ужином. Рэйф работал так же упорно, как и все, и люди уважали его за это.

За несколько дней до Рождества Кэтлин сказала, что хочет елку. Рэйф странно посмот­рел на нее, а потом улыбнулся.

– Рождественскую елку, – сказал он, растя­гивая слова. – Это было бы красиво.

– Похоже, что ты никогда раньше не слы­шал об этом, – заметила Кэтлин, недоверчиво глядя на него.

Рэйф засмеялся.

– Ну, лакота не особенно праздновали Рождество, – напомнил он ей. – В последний раз я видел елку в Новом Орлеане, в публичном доме.

– Рэйф!

– Это правда. Девочки не работали накану­не Рождества. Они украсили елку и потом си­дели вокруг нее, вспоминая лучших клиентов.

– Тебя они не забывали? – спросила Кэтлин с ноткой сарказма в голосе.

– А ты как думаешь, – сказал Рэйф, подми­гивая ей.

– Ты шутишь!

Рэйф смотрел на Кэтлин, не зная, как луч­ше ответить. Если сказать правду, она разо­злится. Лучше было бы соврать, с сожалением подумал он. Но ему не хотелось лгать ей.

– Это было давно, Кэтлин, – заверил Рэйф, глядя на нее очень серьезно.

Она знала, какую жизнь он вел в Новом Орлеане, он упоминал об этом раньше. Но сей­час они были женаты, и ее ужасно ранило то, что он был близок с другими женщинами.

– Кэтлин, прости меня.

– Все в порядке, – сказала она, избегая его взгляда. – Я знаю, что ты не был святым. – Он водил кончиками пальцев по ее руке, вызывая дрожь удовольствия.

– Я не сержусь.

– Ты сердишься. Ты ревнуешь, да?

– Конечно, нет.

– Признайся, моя Кэти. Ты ревнуешь, по­тому что я был с другими женщинами. Но у нас с тобой не так, Кэтлин. Раньше никогда не было так, как у нас с тобой.

– Правда, Рэйф?

– Правда.

Она прижалась к нему, положив голову на плечо. На улице падали кружевные снежинки, но внутри было тепло, очень тепло. Он не ска­зал слов, которые она хотела услышать, но обя­зательно сказал бы. Она знала, что сказал бы.

Слабо горела лампа, и Рэйф начал ласкать ее; тепло его глаз согревало лучше, чем пламя камина; его губы лучше слов говорили, что он любит ее, нуждается в ней.

Она подчинилась его губам, давая себе обе­щание, что никогда не будет ревновать и сомне­ваться в его любви. Она станет единственной женщиной в его будущем, единственной, с кем он захочет быть и без кого не сможет обойтись.

Пришла весна, и на деревьях, что потяну­лись ветвями к небесам, появилась молодая листва. Трава пробивалась сквозь последние островки снега, и казалось, птицы запели ве­селее, вознося к небу свои утренние гимны. Черный Ветер должна была скоро ожеребить­ся. Скотт, Поли и другие стали ездить по хол­мам и каньонам, сгоняя скот на ранчо. Отец Кэтлин заключил сделку на продажу восьми­сот голов в форт Ларами, и Рэйф обдумывал, как перегнать туда скот. Он не намеревался брать Кэтлин с собой, но у нее на этот счет были другие мысли, которые она до поры до времени благоразумно держала при себе.

Рэйф много времени проводил на улице, занимаясь хозяйством, а она принялась за ве­сеннюю уборку: скребла полы, мыла окна, вытряхивала ковры, сушила постельные при­надлежности.

Однажды вечером за ужином Рэйф сказал ей, что зима принесла кое-какие потери. Пока что они нашли четырнадцать мертвых коров и телят. Большинство животных были застигну­ты вьюгой и погибли от холода.

Но такие потери были обычным явлением, и Кэтлин не очень сокрушалась по этому пово­ду. Каждый день она проводила некоторое вре­мя в загонах для скота, наблюдая, как ковбои клеймят телят. Было пыльно, и пыль прили­пала к потным рукам и лицам ковбоев. Телята не хотели расставаться со своими матерями, а коровы не хотели покидать малышей, и ков­бои громко и замысловато ругались, когда при­гибали испуганных телят к земле и выжигали на теле клеймо в виде буквы «С» в круге и кастрировали бычков.

Обычно Кэтлин избегала этой процедуры, но Рэйф был в загоне и притягивал ее как маг­нит. Он быстро научился обращаться с тавро, и она с гордостью наблюдала, как он работает наравне со Скоттом, Нейтом и Уишфулом. В отличие от других ковбоев Рэйф работал без рубашки, и его мускулы перекатывались под бронзовой кожей, зажигая в груди Кэтлин огоньки желания. Он был такой красивый, было так приятно смотреть на него, высокого, худощавого и крепкого.