Лагерь чеинн был расположен в виде боль­шого круга, состоящего из вигвамов разных размеров. Большая часть их была размалевана изображениями солнца или луны и грубыми рисунками, изображающими лошадей, людей, оленей или бизонов.

У Кэтлин рассеялся гнев на Рэйфа, когда ее окружили индейцы, и она держалась к нему поближе, чувствуя необходимость быть рядом и ощущать его силу. Конечно, он не позволит этим дикарям причинить ей вред.

– Расслабься, Кэти, – прошептал Рэйф, обод­ряюще дотронувшись до ее плеча. – Мы пробу­дем здесь день или два.

День или два, подумала Кэтлин. За эти день или два с ней могло случиться все, что угодно.

Индейцы разглядывали ее, удивляясь длин­ным светлым волосам и ярко-зеленым глазам. Они показывали на нее пальцами, как будто она была каким-нибудь редким животным, быстро переговаривались на своем неприятном гортанном языке, иногда трогали ее светлую кожу или волосы. Она ежилась от этих при­косновений, их смех унижал ее.

Шинте Галеска привел их в свое жилище и представил Рэйфа своей жене, Радуге, высо­кой худощавой женщине с огромными черны­ми глазами, высоким лбом и красивым ртом.

Летний Ветер и Радуга обнялись, потом сели на кучу шкур и начали приятный разговор о том, какие события произошли с тех пор, как они виделись в последний раз.

Шинте Галеска предложил Рэйфу сесть, ос­тавив Кэтлин одиноко стоять у входа.

– Садись, Кэти, – тихо сказал Рэйф. – Вот здесь, за мной. Не разговаривай.

Кэтлин бросила на него протестующий взгляд, но сделала, как он велел. Сесть было не на что, поэтому она села на голую землю, подогнув ноги и пытаясь уловить хоть какой-нибудь смысл в беседе Рэйфа и Шинте Галес­ка, но этот язык не был похож ни на один из тех, что она слышала раньше, и она удивля­лась, как его вообще можно понимать.

Через несколько минут Радуга принесла Рэйфу и своему мужу чашки с тушеной олени­ной. Потом она дала такую же чашку Летнему Ветру и приготовилась снова сесть.

В животе у Кэтлин заурчало. Радуга нахму­рилась и посмотрела на Летний Ветер.

– Ты хочешь, чтобы я накормила ее?

Летний Ветер собралась сказать «нет», но заговорил Рэйф.

– Я был бы очень благодарен, если бы вы покормили белую женщину, – улыбаясь, ска­зал он. – Она хорошо работает, и я бы не хо­тел, чтобы ее силы истощились от недостатка пищи.

Радуга кивнула и нехотя дала Кэтлин чаш­ку с олениной. Она не любила белых, и ее раз­дражало, что приходится делиться едой с блед­нолицей.

После обеда женщины, сидя в дальнем углу жилища, тихо разговаривали, Шинте Галеска жаловался, что в этих местах становится все больше белых и что несколько дней назад бе­лые вырезали небольшую деревню Арапахо. Он рассказал о только что прошедшем Танце Солн­ца и выразил сожаление, что Крадущийся Волк его не видел.

Шинте Галеска снова предложил Рэйфу трубку, и потом они вышли. Радуга и Летний Ветер вымыли чашки и тоже ушли.

Кэтлин немного посидела, расстроенная, что Рэйф не обращает на нее внимания. Нахмурив­шись, она поднялась на ноги, намереваясь най­ти его и все высказать, но как только она вы­шла наружу, Летний Ветер приказала ей вернуться обратно.

– Ты, рабыня, – высокомерно сказала индеанка. – Оставайся внутри.

– Нет, – вскинула голову Кэтлин.

– Оставайся или у тебя будут большие неприятности, – прошипела Летний Ветер. – Здесь я жена Крадущегося Волка, а не ты.

Крадущийся Волк. Кэтлин повторила про себя это имя, свирепо глядя на Летний Ветер, слишком разозленная, чтобы заметить, что английская речь Летнего Ветра значительно улучшилась, как только Рэйф ушел.

Настроение у Кэтлин немного поднялось, когда она увидела возвращающегося Рэйфа.

– Что случилось? – спросил он тихо.

– Она не выпускает меня, – раздраженно ответила Кэтлин. – Она говорит, что это вызо­вет неприятности.

Рэйф глубоко вздохнул.

– Боюсь, она права, Кэти. На прошлой не­деле войска уничтожили деревню Арапахо, и сейчас обстановка накалена до предела. Тебе лучше не показываться им на глаза.

– Что ты собираешься делать?

– Один из воинов отмечает день рождения своего первенца сына. Меня пригласили на праздник, как гостя Шинте Галеска.

– А что делать мне?

– Оставайся здесь и сиди тихо. Я вернусь, как только мне удастся улизнуть оттуда.

Кэтлин посмотрела на Летний Ветер.

– А что будет делать она?

– Сидеть с женщинами.

Кэтлин печально поникла головой. Ей здесь не нравилось, она хотела домой. Не сказав ни слова, она повернулась, вошла в вигвам и усе­лась на пушистой бизоньей шкуре. Она ни за что не хотела смириться с тем, что осталась одна, и была до смерти напугана. В вигваме все было чужим и незнакомым: и запахи, и обстановка. Земля под шкурой была твердой. С улицы донеслись смех, пение и ритмичный стук барабана. Она слышала незнакомые голоса. Заскучав, Кэтлин встала и выглянула нару­жу, желая посмотреть, что из себя представля­ет индейский праздник.

Она сразу увидела Рэйфа. Он сидел рядом с Шинте Галеска, кивая ему при разговоре.

Барабанный бой изменился, один из индей­цев встал и вышел в центр круга. Сбросив с себя шкуру, он начал плясать вокруг костра. Она не понимала слов, но у нее создалось впе­чатление, что индеец рассказывает о том, как он сражался и убил трех вражеских воинов.

Кэтлин была удивлена, когда через несколь­ко минут встал Рэйф. Он не сказал ни слова, но ей не составило труда понять его действия. Понятными движениями и жестами он расска­зал об охоте лакота на бизона, как его лошадь провалилась в нору степного койота, и как она умерла под копытами стада. Он едва уцелел, а потом на себе нес большую бизониху, убитую единственной, но меткой стрелой.

Смотреть на него было одно удовольствие. Оде­тый только в брюки и мокасины, он заставлял ее затаить дыхание. Оранжевое пламя отбрасывало тени на смуглую кожу и иссиня-черные волосы, и от этого казалось, что все происходит во сне. Или в ночном кошмаре. В его волосах торчало орлиное перо, лицо раскрашено, на правом пред­плечье поблескивает медный браслет. Рэйф ничем не отличался от индейцев. Он был среди сво­их. Она смотрела, как танцуют другие мужчи­ны, все по-разному, поднимая пыль, а барабаны бьют все быстрее и быстрее.

Танцоры испускали возгласы и воинствен­ные крики, и зрители отвечали им тем же.

Женщины танцевали более мягко. Среди них Кэтлин увидела Летний Ветер, и ее сердце наполнилось отчаянием. Девушка взяла у кого-то платье из оленьей кожи и красивую накид­ку, очень идущую ей. Она распустила длинные черные волосы и разделила их на прямой про­бор. В ушах покачивались огромные сережки, а шею украшало ожерелье из ракушек. Часть ее волос была выкрашена в ярко-красный цвет. Выглядела она как дикарка, но при этом каза­лась страстной и очень, очень красивой.

Барабан перестал бить, а когда начал снова, женщины выстроились в большой круг. Они медленно раскачивались из стороны в сторо­ну, а когда барабан утих, каждая из женщин подошла к мужчине, которого выбрала, и хлоп­нула его по руке.

Летний Ветер пошла прямо к Рэйфу, и ког­да хлопнула его по руке, он встал на ноги и вышел за ней в круг. Теперь мужчины и жен­щины стояли лицом друг к другу. Стук бара­бана возобновился, и начались танцы. Люди в парах не дотрагивались друг до друга, двига­ясь вправо, влево, вперед и назад, но в их дви­жениях чувствовался любовный призыв и ожи­дание встречи.

Кэтлин встала, чтобы лучше видеть, и в этот момент Летний Ветер улыбнулась Рэйфу. Ее глаза горели от возбуждения, и вся она лучи­лась от счастья.

Кэтлин больше не могла смотреть на это. Задернув полог, она откинулась на шкуру би­зона, чувствуя боль в сердце.

Она еще не спала, когда Рэйф и Летний Ветер часом позже вошли в вигвам вместе с Шинте Галеска и его женой.

Летний Ветер и Радуга обменялись несколь­кими словами, а потом Летний Ветер залезла под кучу шкур с левой стороны жилья. Кэт­лин чуть не задохнулась от гнева, когда Рэйф полез туда за ней.

Не в силах вынести мысль, что ее муж спит с другой женщиной, Кэтлин подумала, что этот маскарад зашел слишком далеко.

Она посмотрела на Рэйфа и увидела, как он покачал головой, предупреждая, чтобы она не устраивала сцену. Чувствуя себя несчастной, Кэтлин спрятала лицо, стараясь не слышать шепота Шинте Галеска и его жены, устраива­ющихся на ночь.

Она слышала, как Летний Ветер что-то про­шептала Рэйфу на языке лакота, и как он, по-ви­димому, велел ей замолчать. Наступила тишина. Но Кэтлин еще долго не могла заснуть.


Кто-то тряс ее за плечо, и она тихо застона­ла, когда открыла глаза. Все тело казалось де­ревянным и болело после почти бессонной ночи.

– Просыпайся, – сказал Рэйф.

– Что такое? – с тревогой спросила Кэтлин.

– Ничего. Шинте Галеска просит меня по­ехать вместе с ним на охоту.

– Ты не поедешь! – крикнула Кэтлин, испу­гавшись, что останется одна с индейцами.

– Надо ехать, Кэти. Это большая честь, что меня пригласили, и нет причин отказывать.

– А я не причина?

– Помни, что здесь ты рабыня. Не волнуй­ся, Летний Ветер присмотрит за тобой.

– Да, конечно, присмотрит, – саркастиче­ски пробормотала Кэтлин.

– Кэти… – он приложил палец к ее губам, когда увидел, что она собирается спорить с ним.

– Послушай меня, – настойчиво сказал он, понизив голос. – Я не хочу вызывать подозре­ния у Шинте Галеска. Лакота изгнали меня. Это как смертный приговор, Кэти. Единствен­ная причина, почему я до сих пор жив, – это то, что я убил Горбатого Медведя в честном бою, но все равно я убил индейца, факт остает­ся фактом. Если Шинте Галеска узнает, что я сделал, последствия могут быть самыми ужас­ными. У него горячий нрав. Я знаю, что тебе тяжело, но меня не будет всего один день, в крайнем случае – два дня. Пожалуйста, поверь мне, Кэти.

– Я верю. Но если здесь мы в опасности, то не разумнее было бы ехать отсюда прямо сей­час?

Рэйф вздохнул:

– Я пообещал Летнему Ветру, что мы проведем несколько дней с чеинн, если она будет хорошо себя вести.

– Она что, угрожает тебе?

– В некотором роде. Ей было плохо с Би­чом, и она снова хочет побыть со своими. Кто знает, может, она решится остаться здесь.

– Как она может остаться? Ведь предпо­лагается, что вы с ней женаты.

– Мы разведемся.

– Я не знала, что у индейцев есть развод.

– Есть, и им развестись легче, чем белым.

– Правда?

– Да. Если женщина хочет развестись с му­жем, она просто возвращается к своим родите­лям. В нашем случае Летний Ветер могла бы остаться с Шинте Галеска и объявить, что наш брак распался.

– А ты можешь сделать то же самое?

– Для мужчин это немного по-другому. Если он устает от своей жены или решает, что она ему не подходит, он ждет до следующих тан­цев и объявляет, что бросает свою жену, и ее может взять любой, кто хочет.

– Как это по-дикарски, – заметила Кэтлин, думая, что никогда не слышала ничего более странного. Брак – это священный союз, и к нему нельзя относиться так легкомысленно.

– Возможно, но вспомни, что большинство индейских браков устраивается родителями. Они не всегда удачны, и лучше быть дикарем, чем жить с человеком, который не подходит тебе.

– Вообще-то да.

Рэйф взял руки Кэтлин в свои.

– С тобой все будет хорошо пока меня нет? Кэтлин пожала плечами.

– Думаю, что да, – она умоляла бы его не ехать, но мысль, что Летний Ветер, возможно, решит остаться с чеинн…

– Мне надо идти, – неохотно сказал Рэйф, – они ждут меня. – Я буду скучать по тебе, – прошептала он, погладил ее по спине, провел рукой по волосам, а потом нагнулся и горячо поцеловал.

– Возвращайся побыстрее, – сказала Кэт­лин, выдавливая улыбку.

Рэйф кивнул:

– Можешь рассчитывать на это.

Кэтлин пошла провожать его. Он снял ру­башку из оленьей кожи, и раннее утреннее солнце согревало его широкие плечи. Он был обут в мокасины, за поясом висел нож в чехле, а на голове – красная повязка. Кожа такая же темная, как у Шинте Галеска.

Летний Ветер вывела лошадь Рэйфа, и он вскочил в седло. Когда Шинте Галеска дал Рэйфу лук и колчан со стрелами, Кэтлин почув­ствовала приступ беспокойства. Теперь Рэйф выглядел совсем как индеец.

С полдюжины воинов в считанные секунды собрались у вигвама Шинте Галеска.

Рэйф послал Кэтлин длинный взгляд, мол­чаливо уверяя ее, что в его отсутствие все бу­дет нормально.

Летний Ветер дернула Рэйфа за руку, и он посмотрел на нее сверху.

– Доброй охоты, мой муж, – сказала она, улыбаясь ему.

– Заботься о Кэтлин, – сказал Рэйф.

Летний Ветер угрюмо кивнула. Если белая женщина исчезнет, тогда она и Крадущийся Волк смогут навсегда остаться с чеинн. Им бу­дет хорошо вместе, и она родит ему сыновей, много сыновей.

Если бы не эта белая женщина…