Температура нарастала с каждой минутой. Он сорвал с себя рубашку и отбросил ее в сторону. Кто-то позвал его по имени. Голос принадлежал женщине, и он побежал.

Тьма сомкнулась вокруг него, и вот уже он не мог видеть в туннеле ничего, кроме самого себя. Его сердце билось быстро, словно отбивая каждый шаг, кожа стала влажной, ноги налились свинцом, но все это не имело значения; он должен был добраться до голоса.

Вдруг он начал падать, падать... и закричал, молотя руками по воздуху.

Так продолжалось до тех пор, пока он не оказался в Розовой комнате Норфилд-Парка, причем не один: Кира Мельбурн стояла всего в нескольких дюймах от него в облаке аромата ванили и специй, обнаженная, с упругой, без малейшего изъяна, кожей.

Гевин сглотнул, и когда Кира поманила его согнутым пальцем, он покорился. С каждым его шагом она отступала назад, и он ощутил неистовое желание побежать за ней.

Кира дотронулась спиной до туалетного столика и осторожным движением присела на него. Она призывно улыбалась ему, вытаскивая шпильки из волос. Густая черная масса упала на ее торс, один дерзкий локон оказался на обнаженной груди, обрамляя туго натянутый сосок.

Потом она положила руки на колени и медленно развела ноги в дразнящем танце. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что она уже влажная и готова его принять.

Как будто по волшебству, словно достаточно было лишь пожелать этого, Гевин почувствовал, что его панталоны расстегнулись. Теперь он тоже был полностью обнажен.

Еще шаг, и он достиг Киры, введя свои бедра между ее бедер. Вожделение вспыхнуло в нем, когда она раскрыла ему свои объятия. Сердце яростно забилось в его груди. Гевин почувствовал, как ее тонкие руки обнимают его. Она придвинулась ближе и нежно поцеловала его в щеку. Желание снова пронзило все его тело, соединяясь с каким-то странным чувством умиротворения.

Кира глубоко вздохнула. Ее груди поднялись, упираясь в него, побуждая к более интимным прикосновениям. Он наклонился, взял грудь в ладонь и поднес темный сосок к губам. Ее мускусный запах обвевал его, смешиваясь с другими запахами. Гевин узнал аромат, который уже уловил недалеко от Норфилда, и погрузился в это дивное благоухание.

Его губы сомкнулись на ее соске, затвердевшем от первого прикосновения его языка. Она была как подарок, и он наслаждался этими, казалось бесконечными, мгновениями. Кира откинула голову назад, у нее перехватило дыхание, она снова и снова повторяла его имя с 66 каждым движением его губ.

Вожделение умножилось, лишив его способности дышать. Гевин снова вспотел, когда выпрямился и обхватил руками ее бедра. Ее глаза, такие синие под черной бахромой полуопущенных ресниц, приглашали его. Приготовившись войти в нее, он бросил взгляд на зеркало за ее спиной и застонал. Туалетный стол был идеальным местом, чтобы взять такую женщину, как Кира, потому что спереди она была открыта его голодному взгляду, а ее округлый зад был виден в зеркале позади нее. Погружаясь в нее, он сможет видеть почти все восхитительное тело.

– Кира, – произнес он ее имя. Пряный запах ее кожи, слившийся с острым запахом возбуждения, был ответом на его зов.

Умирая от желания войти в нее, он двинулся вперед...

И вдруг проснулся, обнаружив себя в полном одиночестве. Гевин лежал неподвижно, весь мокрый от пота. Он тяжело дышал, один торопливый вдох следовал за другим. Каждый нерв натянулся в возбуждении. Он не помнил, когда был так возбужден.

Не понимая, где находится, он вгляделся в окружающую темноту и с удивлением обнаружил, что лежит в своей спальне. Со стоном поднявшись на ноги, он молился только, чтобы пронзительный весенний ветер, влетая в открытые окна, поскорее охладил его разгоряченное тело.

Стянув с себя смятую и мокрую насквозь ночную рубашку, Гевин с проклятием швырнул ее в дальний угол спальни и начал ходить по комнате из угла в угол. Ему было все равно, что он совершенно голый и кто-то из сада внизу может увидеть его через открытое окно – слишком опасным оказалось то, что его влечение к невесте Джеймса все больше возрастало.

Да что с ним такое? Это странное влечение нужно прекратить, иначе вожделение начнет влиять на его решения. Многие мужчины страдали от такого безумия. Бог свидетель, его отец неделями планировал, как завлечь в постель очередную женщину. Увлеченный этим, он забывал о жене, о долге, о детях, о репутации – обо всем, что имело значение, но Гевин не желал вести себя как идиот, только для того, чтобы удовлетворить похоть.

Честно говоря, он не понимал, откуда у него такая реакция на Киру. Его никогда не тянуло к иностранкам. В поездках на континент он, разумеется, отдавал им должное. Италия, Испания, Португалия – везде были красивые женщины. Но он не хотел их так отчаянно, чтобы видеть во сне.

Кричаще безвкусные женщины, особенно с таким позорным прошлым, также никогда не привлекали его; он всегда старался выбрать правильный и добродетельный путь.

Кира была умна, но он знал многих других умных женщин. Корделия, например. Как он ни восхищался ею, Гевина никогда не охватывало непреодолимое желание увлечь ее на ближайшую кровать и овладеть ею.

Что же в Кире Мельбурн так влечет его? Неужели это осознание того, что она принадлежит Джеймсу?

Гевин тряхнул головой и запустил пальцы в короткие влажные волосы. Никогда раньше запретное не было для него соблазнительным. Разумеется, если бы кузен выбрал женщину с очарованием и живостью, скажем, Гонории Бейклиф, Гевин сомневался, что стал бы метаться по комнате как мартовский кот.

Значит, это что-то в самой Кире влечет его. Но что?

Мозг услужливо представил ему ее изображение: нерешительная улыбка в первый день их знакомства; гневная поза, когда он спросил ее о дяде, которого она никогда не видела; вдруг ожившее лицо, когда его пальцы случайно прошлись по ее груди; невинное выражение лица, когда он наблюдал за ней за обедом; забота в глазах, когда она подавала свою шаль тете Кэролайн, чтобы прикрыть разорванный шов. У этой женщины было слишком много граней.

До того как она появилась, Гевин просыпался каждое утро уверенный, что его не ждут какие-либо перемены. Стабильность – вот что он всегда ценил. Перемены приносят слишком много головной боли. Временами он отказывался от нового просто потому, что старое нравилось ему слишком сильно, чтобы пробовать что-то еще. Так почему же женщина столь изменчивая и многоликая, как Кира, теперь привлекает его?

Выругавшись, Гевин вернулся к кровати и поднял с пола простыни. Все аргументы просто смешны. Он пытался и не смог найти в них хоть какой-нибудь смысл. Кира нравится ему не из-за ее изменчивого настроения. Она вообще ему не нравится. У нее привлекательное тело, так что его желание вполне объяснимо. Такое отношение мешает, да: он хотел ее слишком сильно и слишком часто. И все же он найдет способ сдержать свое обещание, данное тете Кэролайн, и изгнать мисс Мельбурн из их жизни. Он должен. А когда она уйдет, Гевин забудет ее, и жизнь вернется в обычную предсказуемую колею.

Кира едва успела закончить одинокий завтрак в своей комнате, когда горничная, постучав в дверь, сообщила, что герцог желает немедленно встретиться с ней в его кабинете.

Ах, он желает? А вот у нее нет ни малейшего желания угождать ему. Ничего хорошего не случается, когда они остаются наедине. Обычно он оскорбляет ее – и все время смотрит чересчур пристально. Она многое читала в его взгляде, но чаще всего это было неодобрение. Особенно ее раздражал момент, когда он вдруг схватил ее за руку и привлек к себе – от шока и трепета единения, которые она почувствовала тогда, ее гнев вдруг улетучился. Хуже того, по его взгляду было видно, что он чувствует то же самое. Эти безжалостные темные глаза не отрывались от нее, говоря о чем-то столь неистовом, что Кира будто приросла к полу.

Уставившись в окно на пышные пестрые цветы под пасмурным небом, Кира поймала себя на том, что определяет сорта цветов – плетистые розы тут, розовый кизил там, львиный зев рядом с фонтаном – все, что угодно, лишь бы избавиться от Кропторна. Он не нравился ей, она не доверяла ему и не хотела снова оставаться с ним наедине.

Решив, что этот одиозный человек может подождать, Кира достала томик стихов, который принесла из библиотеки, и стала читать. Она уже потеряла счет страницам, которые перевернула, когда услышала настойчивый стук в дверь.

– Да?

– Мисс Мельбурн, я бы хотел поговорить с вами.

Итак, герцог сам пришел к ней. Она спокойно отметила про себя, что он определенно недоволен.

– Вы имеете сообщить мне что-то новое, помимо нашего последнего разговора в музыкальной комнате? Если нет, должна признаться, у меня нет желания снова выслушивать ваши оскорбления.

Герцог молчал. Кира представила, как по ту сторону двери он скрипит зубами от злости, и улыбнулась.

– На самом деле мне есть что сказать. Надеюсь, мы можем поговорить об этом в более приватной обстановке?

Кира посмотрела на прочную белую дверь, отделяющую ее от герцога. Ей в самом деле не хотелось видеть его. Он ясно дал понять, что презирает ее, но если ему действительно хочется сказать что-то новое, что-то доброе, возможно, она должна выслушать его, в то время как открытое пренебрежение уж точно не поможет убедить герцога принять ее брак с Джеймсом.

Она вздохнула, уступая.

– Я спущусь через несколько минут.

– Я буду ждать вас в моем кабинете.

Звук удаляющихся шагов сказал ей, что он отошел от двери, и Кира закрыла глаза. Почему она позволяет такому ограниченному, такому неприятному человеку расстраивать себя? Почему вообще обращает на него внимание?

Понимая, что не может больше оттягивать неизбежное, девушка отложила книгу и направилась в логово герцога.

Когда в ответ на короткий стук герцог пригласил ее войти, Кира неохотно открыла дверь. Она никогда не была в этой комнате, весьма подходившей ему: темной, но с намеком на элегантность и богатство. Ореховые панели покрывали стены, массивный письменный стол красного дерева возвышался, как барьер между посетителем и хозяином кабинета. Аккуратные ряды полок закрывали стену за спиной герцога, обрамляли тяжелые зеленые драпировки, которые были задернуты и пропускали лишь узкую полоску утреннего солнца.

– Прошу вас, садитесь. – Герцог указал на кресло в стиле Георга Третьего, стоявшее перед его столом.

Кира села и посмотрела ему в лицо. Она не доверяла закрытому, властному выражению, постоянно сохранявшемуся на нем. Что бы он ни хотел сказать, это, без сомнения, будет неприятно.

– Ваша светлость, я...

Герцог поднял свою большую руку, останавливая ее.

– Во-первых, позвольте мне поблагодарить вас за то, что вы вчера сделали. Вы пришли на помощь моей тете, и за это я перед вами в долгу.

Слова были добрыми, и они удивили Киру, но почему-то она сомневалась, что он позвал ее сюда только чтобы поблагодарить.

– Рада была помочь.

Кропторн ответил ей легким кивком.

– Есть еще одно важное дело, которое мы должны обсудить. Я понимаю, что обидел вас во время нашей последней встречи. Уверен, вы сочтете это странным, но я не имел в виду ничего личного. Как глава семьи я защищаю тех, кого люблю, и все еще не верю, что Джеймсу будет полезна женитьба на женщине, о которой станут перешептываться его прихожане.

Кира попыталась возразить, но он остановил ее кивком головы.

– Поверьте, я не осуждаю вас...

В этом Кира очень сомневалась.

– Циркулирующие о вас сплетни, не важно, правдивы они или нет, немедленно нанесут моей семье вред, вы должны понимать это. Уверен, вы станете совершенно очаровательной женой – для кого-нибудь другого.

Кажется, он полагает, что выразил свои мысли, не оскорбив ее. Какой болван! И конечно, он поверил сплетням о ней. Раньше это просто злило Киру, но теперь стало причинять ей боль, возможно, потому, что дурное мнение о ней герцога было единственным, что могло встать между ней и одобрением, которое сулил ей брак с Джеймсом. Она так хотела, чтобы он поверил в ее невиновность! Увы, герцог был не из тех, кто способен доверять другим людям.

– Рискую повториться, но я уже говорила вам раньше, что стану образцовой женой вашему кузену. Со временем злобные сплетни прекратятся, и тогда прихожане Джеймса поймут, что...

– Что вы образец английской добродетели? – Герцог с вызовом поднял бровь. – Позвольте мне не согласиться.

В груди Киры снова закипел гнев.

– Я ничуть не меньше люблю Англию, чем вы.

Кропторн с сомнением посмотрел на нее, затем молча достал из ящика стола лист бумаги и, взглянув на него, удовлетворенно кивнул. Потом он положил бумагу на стол передней.

Кира помедлила, неуверенно глядя на герцога: его лицо казалось холодным, словно вырезанным из камня... и все же она не могла отрицать, что он был воплощением мужского совершенства. Его глаза казались мрачно непроницаемыми, полные губы были плотно стиснуты.