Настасья Бакст - Запретное влечение

Доспехи Септимуса Секста так сильно сверкали на солнце, что Юлии пришлось прикрыть глаза. Нынче ей привиделся какой-то ужасный сон, который она никак не могла вспомнить, но и отделаться от ощущения кошмара не получалось. Только сейчас, Юлия о нем забыла, когда увидела Септимуса, приветствующего ее отца. Сегодня один из самых знатных патрициев сделает ее семье официальное брачное предложение и назначит день свадьбы. Септимус Секст не только богат и влиятелен, он и красив. С его исполинским ростом и могучим сложением, могли сравниться разве что немногие гладиаторы-германцы, но ни у кого в Риме, да и во всей империи, не было такого пронзительного, цепкого взгляда серых блестящих глаз. Острый орлиный нос и тонкие губы делали Септимуса Секста похожим на хищного зверя, готового к атаке. Никто не умеет произносить таких жарких речей в Сенате и на Форуме, зажигать сердца легионеров и успокаивать плебс, быть ловким политиком и непревзойденным покорителем женщин. Юлия дрожала от одной мысли, что этот человек будет ее мужем, что всего через месяц в Риме не останется ни одной женщины, которая не сгорала бы от зависти к ней.

Впрочем, было одно обстоятельство, доставлявшее всей семье невесты сильнейшее беспокойство. Ее мать, Клодия Прима, ожесточенно сопротивлялась браку, вплоть до того, что грозила Квинту, отцу Юлии, разводом. Клодия ссылалась на некое пророчество, согласно которому в случае брака ее дочери с одним из Секстов, оба рода подвергнутся страшнейшим несчастьям. Квинту такого объяснения показалось недостаточно, и он принял предложение Септимуса, тем более что сама Юлия была влюблена в своего жениха безоглядно, несмотря на всю их разницу в возрасте. Септимус Секст был в два раза старше своей избранницы.

— Юлия! — вдруг раздался крик за спиной девушки, зачарованно наблюдавшей за своим возлюбленным.

Она обернулась и к ужасу своему увидела, что ее кормилица, рабыня-гречанка Лито, вскормившая ее и ухаживавшая за ней от рождения и до сегодняшнего дня, стоит, прислонившись к колонне, схватившись обеими руками за торчащий в ее груди кинжал.

Девушка пронзительно закричала, затем бросилась к Лито и успела услышать несколько слов, прежде чем та умерла.

— Он не… Не твой… — рабыня упала на каменные плиты, лицом вверх.

Юлия замерла в нескольких метрах от убитой и не могла оторвать глаз от кинжала, на рукоятке которого красовалась резная литера «К», знак, которым были отмечены все вещи ее матери! Нога в золоченой сандалии безжалостно наступила гречанке на шею, не дав произнести больше ни звука. Юлия подняла взгляд и встретилась с бесстрастным лицом Клодии Примы.

— Я поймала ее на воровстве, — спокойно сказала мать и, выдернув свой кинжал из груди Лито, спокойно удалилась, словно ничего особенного не произошло.

Юлия не могла пошевелиться. Она словно окаменела, не могла оторвать взора от кровавого пятна, расплывающегося на белой тунике Лито. Лицо убитой гречанки сохранило то странное выражение, с которым она окрикнула Юлию. Тревога, страх, забота — именно таким бывало лицо гречанки, когда она кричала на маленькую госпожу, стараясь уберечь девочку от какой-нибудь опасности. Лито хотела о чем-то предупредить! О чем-то сказать. Юлия посмотрела в сторону длинного темного коридора, куда ушла мать. Девушка схватилась рукой за колонну, и почувствовала, что холодный мрамор в состоянии согреть ее дрожащую ладонь. Юлия осторожно присела, двигаясь, будто во сне, затем встала на четвереньки и подползла к убитой рабыне.

— Это не правда, — прошептала Юлия и вытянула вперед руку, дотронувшись до теплого тела, она неловко села на бедро и вдруг, неожиданно для самой себя, издала дикий, нечеловеческий крик. Потом закрыла голову руками, словно защищаясь от ударов, и беззвучно зарыдала, дрожа всем телом.

Отец и Септимус, выбежав на террасу вместе с охраной, увидели девушку, сидящую рядом с телом Лито, раскачивающуюся из стороны в сторону. Юлия смотрела перед собой стеклянными глазами.

— Кто это сделал?!

Квинт не мог поверить своим глазам. Лито была как член семьи. Несмотря на то, что ее купили на невольничьем рынке в Александрии, гречанка умела читать и писать на нескольких языках, слагала стихи, играла на музыкальных инструментах и была превосходной гимнасткой. Она воспитывала Юлию все эти годы, став для девушки настоящей матерью. Клодия Прима изредка появлялась у дочери, и больше заботилась о том, чтобы Юлия ее боялась и уважала, чем о чувствах собственного ребенка. Однако, несмотря на это дочь все равно относилась к матери с трогательной и болезненной нежностью, изо всех сил стараясь заслужить ее любовь.

— Юлия! О, Боги! — Квинт обнял дочь и обвел глазами присутствующих.

— Кажется, это вензель твоей жены, благородный Квинт, — заметил Септимус, склоняясь над телом убитой и спокойно разглядывая рукоятку кинжала, торчащую из груди рабыни.

— Это Клодия?! Юлия, ответь, это твоя мать?

Юлия кивнула. Ей взгляд остановился на кинжале, внезапно девушка почувствовала сильную тошноту. Зажав рот ладонью, она вскочила и бросилась бежать.

— Должно быть, эта рабыня доставила сильное неудовольствие твоей жене, — спокойно сказал Септимус.

— Эта рабыня вырастила Юлию, — Квинт был поражен безразличием Секста. — Ты себе и представить не можешь, что моя дочь только что пережила!

— Представь себе, благородный Квинт, могу. И даже очень живо, — губы Септимуса Секста скривились в болезненной усмешке. — Мою мать закололи почти таким же кинжалом у меня на глазах, а следом за ней и отца.

— Прости, — сенатор почувствовал стыд. Действительно, как он мог забыть, что Септимус Секст остался сиротой в возрасте семнадцати лет, его опекуном был назначен дядя — Корнелиус Агриппа. Трагическое убийство родителей Септимуса беглыми гладиаторами потрясло Сенат.

— Ничего, Квинт, я привык к тому, что люди думают, будто я любимец судьбы и никогда не знал горя. Однако надеюсь, что это досадное происшествие не помешает тебе назначить дату заключения брака, о которой мы договорились раньше?

Квинт задумчиво посмотрел на Септимуса. Конечно, смерть Лито потрясла его дочь и ей потребуется время, чтобы прийти в себя, может быть даже много времени. Однако Квинт больше не мог держать дочь подле себя. Слишком уж прекрасной она стала. Иногда отец ловил себя на мысли, что смотрит на Юлию глазами мужчины. Это пугало Квинта. Он старался избегать таких мыслей, но красота дочери, ее безыскусственность, чистота, кроткий нрав, заставляли его сердце биться чаще, а дыхание учащаться.

— Конечно, благородный Септимус, смерть рабыни, — Квинт с трудом произнес это, — не может быть причиной для отмены брачного торжества. Моя дочь станет твоей супругой ровно через месяц, как мы и договорились. Предлагаю тебе подписать брачный договор и разделить с нами обед.

— С удовольствием приму твое предложение, — и Секст протянул Квинту руку прямо над остывающим телом Лито. Сенатор невольно поморщился, но все же ответил на рукопожатие. Иногда эмоциональная тупость Септимуса неприятно поражала сенатора. Впрочем, это, скорее всего, проявление внутренней сдержанности, успокаивал себя Квинт.

— Позови Юлию и ее мать! — приказал он рабу и указал будущему родственнику на боковой выход с террасы, ведущий прямо в центральный зал, служивший для торжественных обедов.

Клодия Прима и Юлия появились в зале одновременно, но с разных сторон. Мать и дочь являли собою разительный контраст. Убитая горем девушка, волосы которой растрепались, щеки смертельно побледнели, губы слегка дрожали, а глаза были наполнены слезами, казалась тенью из загробного мира. Смерть Лито, которая была для Юлии и матерью, и лучшим другом, оказалась слишком сильным ударом. Настолько сильным, что даже присутствие обожаемого ею Септимуса Секста не могло помочь. Клодия же, напротив, явилась на обед в самых лучших одеждах. Яркая пурпурная туника, перехваченная на талии золотым поясом, который был богато украшен жемчугом и рубинами, рубиновое ожерелье и серьги, волосы, выкрашенные специальным составом из трав в огненно-рыжий цвет, уложены в высокую прическу, состоящую из мелких аккуратных завитков. Лицо Клодии Примы было ярко накрашено, а руки, казалось, оттягивало огромное количество золотых браслетов и колец. Мать спокойно пересекла зал и заняла свое место на ложе, подле Квинта. Юлия осталась стоять на месте, глядя на Клодию с ужасом. Ноги дочери словно приросли к полу.

— Юлия, я хочу, чтобы ты вошла и заняла свое место на ложе, за нашим столом, — мягко сказал Квинт. — Сегодня я подпишу брачный договор между нашей семьей и Секстами. Прошу тебя, займи свое место, рядом с Септимусом.

Квинт не заметил яростного взгляда Клодии, который был устремлен на дочь. Юлия же увидела только его. Страх парализовал ее настолько, что она перестала чувствовать свои руки и ноги. Юлия вдруг поняла, что мать ненавидит ее так сильно, что готова убить.

— Я думаю, что мы должны отпустить Юлию, — громко и внятно сказала Клодия Прима, — она так сильно расстроена смертью этой рабыни, что даже не надела украшений, что преподнес ей благородный Секст. Это можно расценить как оскорбление, или неуважение к будущему мужу, — мать смотрела на дочь, которая в этот момент хотела только одного, оказаться как можно дальше от родительского дома.

— Я запрещаю тебе! — оборвал жену Квинт, с такой силой ударив ладонью по столу, что кувшин с вином, стоявший перед сенатором, опрокинулся. — Юлия, возвращайся в свои покои, твоя мать также немедленно нас покинет!

Клодия презрительно посмотрела на мужа, поднялась и медленно направилась к выходу. Остановившись возле него, она на секунду замерла, а затем обернулась с искаженным от ярости лицом.

— Никогда! Никогда ты, Септимус Секст, не женишься на моей дочери! Клянусь Юпитером, что скорее…

— Вон!! — взревел Квинт, вскакивая со своего места. Клодия повернулась к нему спиной и вышла. Юлия продолжала стоять на месте, на глазах ее заблестели слезы, а колени задрожали. Девушка посмотрела на своего возлюбленного, словно умоляя его о помощи, поддержке. Ее беспомощный, растерянный взгляд искал сострадания и защиты.

Септимус Секст казался совершенно безучастным. Он словно не присутствовал в зале вовсе. Протянув руку к ближайшему полному кувшину, Секст спокойно налил себе вина, было слышно как оно булькает в серебряном кубке, и выпил. Затем взял нож и отрезал кусок мяса от стоявшего рядом поросенка.

Кто-то схватил Юлию за руку и потащил прочь от этого кошмарного видения.

— Идем, идем скорее, — услышала она шепот Мину, маленькой черной рабыни, которую недавно привезли из провинции для работы в доме.

— Куда ты меня ведешь? — спросила Юлия.

— Лито написала тебе записку, я нашла у нее…

Мину смутилась. Узнав о смерти гречанки, она тут же бросилась в пристройку, где жили рабы, прислуживавшие в доме, чтобы успеть присвоить себе все ценное, что осталось от Лито. Сама Мину не видела ничего дурного в том, чтобы забрать вещи покойника, они ведь ему больше не нужны, но римляне это осуждали.

Юлия схватила небольшой смятый обрывок папирусной бумаги, на котором было написано по-гречески: «Возлюбленная моя Юлия, тебе нельзя быть женой Секста, лучше уйти служительницей в храм Гестии, чем вступить в этот брак…». И все. Было видно, что кто-то согнул лист бумаги, и оторвал нижнюю часть таким образом, чтобы осталась только первая фраза.

— Мину, ты кого-нибудь здесь видела? — Юлия не сомневалась в том, кто оторвал кусок папируса, но все еще надеялась, что это неправда.

— Нет, госпожа, я никого не видела.

Юлия огляделась вокруг, запах сандала… Откуда? Она поднесла к носу записку. Теперь никаких сомнений! Сандаловое масло-то самое, которым мать умащивает ладони.

— Это она…

Девушка почувствовала, как у нее подкашиваются ноги и леденеют руки. Она села прямо на каменный пол, рядом с постелью Лито. Ужас, охвативший Юлию, невозможно описать. До сих пор ей казалось, что мать ничего не сможет сделать, чтобы воспрепятствовать ее браку с Септимусом, но теперь! Стало понятно, что Клодия Прима не смирится. Она убила Лито. Но зачем было убивать гречанку, воспитательницу Юлии, которая была против союза с Секстом, также как и Клодия? Все эти мысли вихрем пронеслись в голове несчастной дочери Квинта. Но как ни странно, теперь ей хотелось во что бы то ни стало, и как можно скорее стать женой Септимуса. Назло матери! Она попросит мужа, чтобы тот провел с ней первую брачную ночь в доме Квинта. Так она отомстит за Лито и все усилия Клодии окажутся тщетными. Юлия никогда не простит мать.

— Я хочу пойти в храм Гестии, — тихо, но твердо сказала Юлия Мину. — Пойди и скажи, чтобы мне приготовили носилки. Затем сообщи моему отцу, что я отправилась в храм, чтобы узнать, благословят ли боги мой брак. Иди!