Табита Сузума - Запретное

Я заканчиваю есть раньше него, откидываюсь назад, опираясь на локти, и наблюдаю за тем, как он ест. Он явно голоден. Я открываю рот, чтобы сказать, что у него на подбородке кетчуп, затем передумываю. Однако моя улыбка не остаётся незамеченной.

— Что? — спрашивает он с кратким смешком, глотая последний кусок и вытирая руки о траву.

— Ничего, — я пытаюсь подавить улыбку, но с красными полосами на подбородке, взъерошенными волосами, рубашкой навыпуск и неряшливыми манжетами, свободно болтающимися вокруг рук, он выглядит как высокая, темноволосая версия Тиффина в конце тяжелого учебного дня.

— Почему ты на меня так смотришь? — упорствует он, вопросительно глядя на меня, но теперь уже с оттенком застенчивости.

— Да так. Я просто думала о том, что Фрэнси говорит о тебе.

В его глазах мелькает намёк на осторожность.

— О, только не снова…

— Твои ямочки, определенно, очень милые, — усмехаюсь я в ответ.

— Ха-ха, — он слегка улыбается и смотрит вниз, дёргая траву, румянец подступает к его шее.

— И у тебя поразительные глаза, что бы это ни значило.

Он смущен.

— Отстань, Мая. Ты просто выдумала это.

— Нет. Говорю же тебе: она рассказывает мне такие вещи. Что еще?.. Ах, да: твой рот, по-видимому, создан для поцелуев.

Он давится, обливая меня Колой.

— Мая!

— Я не шучу! Это были её точные слова!

Теперь он сильно краснеет, пристально глядя внутрь банки с Колой.

— Я могу допить, или ты всё ещё умираешь от жажды?

— Не пытайся сменить тему, — смеюсь я.

Он бросает на меня злой взгляд и пьёт до дна.

— Она даже сказала, что видела тебя через открытую дверь мужской раздевалки, и ты выглядел действительно…

Он пинает меня. По-прежнему полушутя, но все же больно.

Я в замешательстве. Под внешней весёлой маской он внезапно кажется расстроенным. Кажется, я случайно пересекла какую-то невидимую черту.

— Ладно, — я поднимаю руки в знак отступления. — Но ты понял, да?

— Да, огромное спасибо, — он криво улыбается, чтобы показать, что не злится, и затем отворачивает лицо от ветра. Наступает долгая тишина, и я закрываю глаза, ощущая последние лучи летнего солнца на лице. Спокойствие нервирует. Приглушенные крики со стороны игровой площадки доносятся до нас, словно она находится в миллионах миль отсюда. Где-то среди деревьев собака издаёт несколько коротких резких тявканий. Я переворачиваюсь на живот и подпираю подбородок руками. Лочен не понимает, что я наблюдаю за ним, все признаки смеха были полностью стёрты с его лица. Опираясь локтями на согнутые колени, он смотрит на парк, и я чувствую, что его ум работает. Ища на его лице признаки оставшегося раздражения, я ничего не нахожу. Только грусть.

— Ты в порядке?

— Да.

Он не поворачивается.

— Точно?

Он собирается что-то сказать, но ничего не говорит. Вместо этого он начинает большим пальцем тереть болячку.

Я сажусь. Протянув руку, аккуратно убираю его руку от лица. Его глаза встречаются с моими.

— Мая, я не собираюсь встречаться с Фрэнси.

— Я знаю. Всё в порядке. Это неважно, — быстро говорю я. — Она переживёт.

— Почему ты так стремишься свести нас?

Внезапно, я чувствую себя неловко.

— Не знаю. Полагаю… Полагаю, я думала, что если бы ты встречался с моей подругой, то, по крайней мере, я могла бы видеть тебя. Ты бы не… ты бы уехал с меньшей вероятностью.

Он непонимающе хмурится.

— Просто, если ты встретишь кого-то в университете в следующем году… — в задней части моего горла слегка нарастает боль. Я не могу закончить предложение. — Я имею в виду, конечно, что хочу, чтобы ты встретил кого-то, но я не… Я боюсь…

Он одаривает меня долгим спокойным взглядом.

— Мая, безусловно, ты знаешь, что я никогда не брошу тебя — ни тебя, ни всех остальных.

Я выдавливаю из себя улыбку и смотрю вниз, выдёргивая травинки. “Но однажды ты сделаешь это”, - не могу перестать думать я. Однажды мы все оставим друг друга, чтобы создать собственные семьи. Потому что так устроен мир.

— Если честно, я сомневаюсь, что когда-либо буду с кем-то встречаться, — тихо произносит Лочен.

Я с удивлением поднимаю глаза. Он смотрит на меня, а затем отводит взгляд, между нами повисает неловкая тишина.

Я не могу удержаться от улыбки.

— Это глупо, Лоч. Ты — самый привлекательный парень в Белмонте. Каждая девчонка в моём классе влюблена в тебя.

Тишина.

— Хочешь сказать, что ты — гей?

Уголки его губ дёргаются в удивлении.

— Если и есть какая-то вещь, которую я знаю наверняка, так это то, что я не гей!

Я вздыхаю.

— Как жаль. Я всегда думала, что было бы очень круто иметь брата-гея.

Лочен смеётся.

— Не теряй надежду. Ещё остались Кит и Тиффин.

— Кит? Да, действительно! Ходят слухи, что у него уже есть подружка. Фрэнси клянется, что она видела его в пустом классе, целующимся с девочкой старше его на год.

— Давай просто надеяться, что она не забеременеет, — едко замечает Лочен.

Я морщусь и стараюсь прогнать эти мысли из своей головы. Я даже не хочу думать о Ките с девушкой. Ради всего святого, ему же только тринадцать.

Я вздыхаю.

— Я даже никогда ни с кем не целовалась, в отличие от большинства девчонок в моём классе, — тихо признаюсь я, проводя пальцами по высокой траве.

Он поворачивается ко мне.

— Ну и что? — мягко говорит он. — Тебе всего шестнадцать.

Я тереблю стебель и надуваю губы.

— Милые шестнадцать, а я никогда не целовалась… Что насчёт тебя? Ты когда-нибудь?.. — я резко замолкаю, внезапно понимая всю нелепость своего вопроса. Я пытаюсь придумать способ выкрутиться, но слишком поздно: Лочен уже впивается ногтями в землю, его щёки краснеют.

— Ага, конечно! — он насмешливо фыркает, избегая моего взгляда и фокусируясь на маленькой ямке, которую он копает в земле. — Будто… будто это когда-нибудь произойдет! — с коротким смешком он смотрит на меня, словно умоляя согласиться, и, несмотря на смущение, я вижу боль в его глазах.

Инстинктивно я придвигаюсь, останавливая себя, чтобы не потянуться и не сжать его руку, ненавидя себя за этот момент безрассудства.

— Лоч, так будет не всегда, — мягко говорю ему я. — Однажды…

— Да, однажды, — он улыбается с напускным безразличием и пренебрежительно пожимает плечами. — Я знаю.

Между нами воцаряется долгое молчание. В рассеянном свете дня, уже подходящего к концу, я поднимаю на него взгляд.

— Ты когда-нибудь думаешь об этом?

Он колеблется, от его щек все еще не отлила кровь, и на мгновение я понимаю, что он не собирается отвечать. Он продолжает перебирать землю, всё так же старательно избегая моего взгляда.

— Конечно, — слово звучит так тихо, что на секунду я решаю, что могла выдумать его.

Я решительно смотрю на него.

— Кого ты представляешь?

— На самом деле, никого конкретного… — он всё ещё отказывается поднимать глаза, и хотя ему все больше становится неловко, он не пытается уйти от разговора. — Я просто думаю, что где-то должна быть… — он качает головой, словно внезапно понимая, что сказал слишком много.

— Эй, я тоже! — восклицаю я. — Где-то в моей голове есть образ идеального парня. Но не думаю, что он вообще существует.

— Иногда… — начинает Лочен, но внезапно прерывается.

Я жду, когда он продолжит.

— Иногда?.. — осторожно напоминаю я.

— Я хочу, чтобы всё было иначе, — он делает глубокий вдох. — Я хочу, чтобы всё не было так чертовски сложно.

— Я знаю, — тихо говорю я. — Я тоже.

Лето сменяется осенью. Воздух становится резче, а дни короче, серые тучи и постоянный дождь чередуются с холодными голубыми небесами и сильным ветром. У Уиллы выпадает третий зуб, Тиффин пытается отрезать собственные волосы, когда учитель путает его с девочкой, а Кит наказан на три дня за курение травы. Мама начинает проводить свои выходные с Дэйвом и, даже когда она работает, часто остается в его квартире над рестораном, чтобы избежать ежедневных поездок. В те редкие случаи, когда она дома, то редко надолго остается трезвой, и Тиффин и Уилла перестают просить ее поиграть с ними или уложить спать. После наступления темноты я постоянно хожу в пункт приема бутылок.

Семестр в школе тянется долго. Еще так много дел, но слишком мало времени, чтобы успеть: курсовые продолжают накапливаться, я забываю сделать покупки, Тиффину нужны новые брюки, а Уилле — туфли, счета не оплачены, мама снова теряет свою чековую книжку. Когда она отдаляется от семейной жизни, мы с Маей молча делим работу: она убирает, помогает с домашними заданиями, укладывает всех спать; я же делаю покупки, готовлю, разбираю счета, забираю Тиффина и Уиллу со школы. Единственное, чем мы не можем управлять, — это Кит. Теперь он начал курить открыто — хоть и выходит на крыльцо или на улицу. Мая спокойно говорит с ним о риске для здоровья, а он смеется ей в лицо. Я пытаюсь использовать более решительный подход, но в ответ получаю лишь череду ругательств. В выходные дни он уходит куда-то с хулиганами из школы: я уговариваю маму дать мне денег, чтобы купить ему подержанный мобильник, но он не отвечает на мои звонки. Я умолял ее ввести комендантский час, но она слишком редко ночует дома, чтобы его контролировать. А когда все-таки остается, то приходит даже позже, чем он. Я сам устанавливаю комендантский час, и Кит тут же начинает приходить еще позже, как будто возвращение домой в установленное время является признаком слабости и капитуляции. И, в конце концов, происходит неизбежное: однажды вечером он и вовсе не приходит домой.

В два часа ночи после нескольких звонков и переадресации на голосовую почту я в полном отчаянии звоню маме. Она где-то в клубе — шум на фоне оглушителен: музыка, крики, аплодисменты. Так как до утра остается всего несколько часов, ее речь невнятная, и она, похоже, не осознает тот факт, что ее сын пропал. Смеясь и прерываясь через каждые несколько слов, чтобы поговорить с Дэйвом, она сообщает мне, что нужно научиться расслабляться, и что Кит еще молод и ему следует повеселиться. Я собираюсь заметить, что он, может быть, лежит лицом в канаве, когда вдруг понимаю, что зря сотрясаю воздух. С Дэйвом она может притвориться, что снова молодая, свободная от ограничений и материнских обязанностей. Она никогда не хотела взрослеть — помню, наш отец сослался на это, уходя от нас. Он обвинил ее в том, что она — плохая мать, а единственной причиной, по которой он на ней женился, было то, что она забеременела мной — она любит напоминать об этом в споре. И сейчас, когда у меня остается несколько месяцев до законного взросления, она чувствует себя свободней, не на свой возраст. У Дэйва уже есть своя молодая семья. И становится ясно, что ему не нужен никто другой. И поэтому она благоразумно держит его подальше и приводит домой только, когда все спят или в школе. С Дэйвом мама по-новому открыла себя — молодую женщину, увлеченную страстным романом. Она одевается как подросток, тратит все свои деньги на одежду и косметические процедуры, лжет про свой возраст и пьет, пьет, пьет, чтобы забыть, что молодость и красота уже за спиной, что Дэйв не намерен на ней жениться и что на заре своих дней она — всего лишь сорокапятилетняя разведенная женщина в тупике своей карьеры, с пятью нежелательными детьми. Но все же понимание причин ее действий не избавляет от ненависти.

Сейчас половина третьего, и я начинаю паниковать. Сидя на диване, специально расположенном так, что слабый свет голой лампочки падает прямо на мои книги, я стараюсь прочесть свои записи, по крайней мере, последние три часа, нацарапанные слова перетекают одно в другое, танцуя на странице. Час назад Мая приходила пожелать спокойной ночи, под глазами у нее лежат фиолетовые тени, а веснушки резко контрастируют с бледной кожей. Я сижу все еще в форме, обычно испачканной чернилами на манжетах, рубашка наполовину расстегнута. Глубоко внутри моего черепа металлическое копье боли сверлит себе путь сквозь мой правый висок. Я снова бросаю взгляд на часы, и мои внутренности сжимаются от страха и ярости. Я смотрю на свое призрачное отражение в темном окне. Глаза болят, все тело дрожит от стресса и усталости. Я не имею ни малейшего понятия, что делать.

Одна часть меня хочет просто забыть обо всем: лечь в постель и лишь помолиться о том, чтобы к тому моменту, как я проснусь утром, Кит уже вернулся. Но другая часть вынуждена помнить, что он ненамного старше ребенка. Несчастный ребенок с саморазрушающим поведением, который связался с плохой шпаной, потому что они обеспечивают ему компанию и восхищение, которые тот не получает в семье. Он мог ввязаться в драку, подсесть на героин, нарушить закон и пустить свою жизнь под откос прежде, чем та успела начаться. Хуже всего то, что он мог стать жертвой грабителя или какой-нибудь соперничающей банды — его поведение начало создавать ему такую репутацию в этой сфере. Он мог где-то истекать кровью, раненый ножом или выстрелом. Он может ненавидеть меня, обижаться на меня, обвинять во всем плохом, что происходит в его жизни, но если я махну на него рукой, то у него совсем никого не останется. Тогда его ненависть ко мне будет полностью оправдана. И все же что я могу сделать? Он отказывается делиться со мной любой частью своей жизни, поэтому я не знаю никого из его друзей или где он тусуется. У меня даже нет велосипеда, на котором можно было бы прочесать улицы.