Это очередной сон, очередной кошмар… Она скоро проснется в кровати из красного дерева в своей просторной спальне в Эддингтон-Холле, и все будет хорошо. Ее отец, граф Роксбург, жив, а не похоронен с позором за кладбищенской оградой, за этим ужасным железным забором с высокими воротами, холодными и грозными. Такие ограды ужасали ее с младенчества. Был ли тот детский ужас предупреждением о грядущих страшных событиях, своего рода грозным предзнаменованием? Ларк склонялась к этой мысли. Неужели железная ограда с неприступными воротами способна преградить заблудшим душам дорогу на освященную землю, где покоились благочестивые христиане? Викарий был в этом уверен. Неужели армия невидимых бесплотных существ стоит там на страже? А если так, то чем можно их подкупить? Что она должна перенести, чтобы искупить грех отца? Этот кошмар? Но это ведь не кошмар!

Это реальность!

Ларк была не совсем правдива с Тобиасом. У нее еще осталось немного денег, совсем немного, в маленьком кармане, пришитом к корсету. Нужно распорядиться ими мудро, и лучше, если тюремщик не будет знать, что они у нее есть. В Маршалси отчаянные люди, и тюремщики здесь под стать заключенным. Подумать только, вынуждать ее тратить на насущные потребности то немногое, что она сберегла в надежде заплатить долги! Это коварно и зло. Но такова здесь жизнь.

Ларк молила Бога о том, чтобы пробудиться от этого кошмара, но тут раздался звонок, громкий и резкий.

Посетители ринулись прочь, чтобы не оказаться запертыми на ночь. Лязгнули железные засовы, дверь в кирпичной стене захлопнулась. Ларк вздрогнула от этого звука, эхом отдававшегося в узком внутреннем дворе. Она угодила в ловушку, заперта в долговой тюрьме Маршалси без надежды на помощь.

Ларк разглядывала сомнительный матрас на грубом деревянном топчане, который служил кроватью. В матрасе по меньшей мере блохи. Она боялась думать, что там может быть еще. В ногах лежало драное одеяло, и она залезла под него, пока не померк свет. Возможно, утром все изменится. Может быть, когда она проснется, выяснится, что ужасная ошибка исправлена, и кто-то пришел к ней на помощь. Кто? Некому. Но верить нужно. Без веры жить ужасно. Однако Ларк, хоть и склонная верить в непонятное и необъяснимое, была не из тех, кто цепляется за ложные надежды. Отстранив суровую реальность, она уснула.


Бэзил Кингстон, граф Грейшир, по прозвищу Кинг, сунув под мышку трость и дергая перчатки, шагал у конторы тюремного надзирателя, поджидая Тобиаса. Где этот болван? Звонок прозвенел, нужно уходить. Иначе придется заплатить штраф или провести здесь ночь. Черт побери! Меньше всего на свете, он хотел тут оказаться, но ничего другого не остается. Он дал слово и доведет эту чертову работу до конца, он должен это сделать, если хочет жить с чистой совестью.

Нетерпеливо расхаживая по тюремному двору. Кинг задумался о сцене, которой недавно стал свидетелем. Он думал о привлекательной, явно образованной молодой женщине с нежными руками — слишком мягкими для обитательницы здешних мест, — которую буквально бросили к его ногам. Да, она мила. Не исключено, что если смыть угольную пыль, покрывшую лицо и золотистые локоны, она окажется хорошенькой. Испуганный, почти отчаянный взгляд почему-то тревожил Кинга, как и цвет ее глаз: странный, мерцающий оттенок синевы, граничащей с фиолетовым. Что такое создание делает в Маршалси? Одного этого было достаточно, чтобы возбудить в нем интерес, а когда наконец появился Тобиас, у графа возникло множество вопросов.

— Извините за шум, лорд Грейшир, — проворчал тюремщик, расправляя лацканы черного сюртука и стряхивая пыль. — Тут не самое мирное место в королевстве.

— Кто эта молодая женщина? — поинтересовался Кинг.

— Ее послушать, так благородная дама. Леди Ларк Эддингтон из Йоркшира. Ее отец покончил с собой и оставил ее на мели.

— А-а-а… — протянул Кинг. — Ну конечно, дочь Роксбурга. И вы хотите сказать, что никто в свете не вступился за нее?

— Очевидно, нет, милорд. Вы знаете, как свет любит громкие скандалы. Теперь она для благородного люда не существует. Ее отец задолжал половине Англии, а когда его поймали на воровстве, повесился. Мертвый он или живой, для кредиторов разницы нет, никто из них не вернул расписки. Деньги есть деньги, и народ жаждет удовлетворения. Она только сегодня здесь появилась и уже создала проблемы.

— Гм, — хмыкнул Кинг. — И каков ее долг?

— Больше пятисот фунтов. Ба! Вы ведь не думаете уладить ее дело? Она ни на что не годится.

— Для того, что я имею в виду, она вполне пригодна, — кратко ответил Кинг.

В его памяти всплыла нежная ручка девушки, он натянул перчатки и пошевелил пальцами, но это не помогло стереть след, который, казалось, оставили ее пальчики.

— Для чего же?

— Не ваше дело.

— Я не могу просто отдать ее вам, — сказал тюремщик. — Вам нужно уладить это с судьей.

— Хорошо. Мне нужны подробные сведения: имя судьи, номер ее дела и тому подобное.

— Да, милорд. Надеюсь, вы понимаете, что делаете. И все-таки скажу…

— Мне лучше судить о своих нуждах, — перебил его Кинг. — А теперь, если не возражаете, я займусь выяснением подробностей о леди. Юридические дела, похоже, потребуют времени, а я и так уже опоздал.

Глава 2

Ларк проснулась, когда над Темзой поднимался унылый рассветный туман. Он застилал маленькое зарешеченное окно, выходившее на внутренний двор. Комната в тоскливом дневном свете казалась еще более обшарпанной. У стены колченогий Деревянный стол, на нем оловянный поднос, такой же стакан, ложка, вилка и нож. Буфет с двумя ящиками стоял рядом. Еда, едва годившаяся в пищу, лежала внизу вместе с горшком, чайником, старым потрескавшимся заварным чайником без крышки и щербатой чашкой. Блюдца не было. Как уже не раз было сказано, роскошь — за отдельную плату. Не имеет значения. Она гостей принимать не собирается.

Поскольку угля у нее не было. Ларк не могла приготовить чай, но хлеб, к ее удивлению, оказался не слишком черствым. Она отрезала кусок, не обгрызенный тараканами, и жадно съела. Потом, надев шляпку, отперла дверь и рискнула спуститься вниз осмотреть свою новую обитель, жалея, что осталась без пелерины. Приближался сентябрь, утром было прохладно, особенно когда солнце пряталось за тучами и не прогоняло утренний туман. Это был далекий привет зеленых холмов и роскошных садов, которые окаймляли ее любимый Эддингтон-Холл в Йоркшире.

Здесь ее глаза постоянно натыкались на серый камень, мрачная высокая стена окружала этот город в городе, где уже кипела жизнь. И заключенные, и посетители сновали около ветхих телег, прилавков и убогих столов, выставленных во двор. Те, кто мог заплатить, покупали. Остальные с тоской смотрели на недоступную роскошь, в то время как ловкачи убегали с тем, что сумели стащить.

Ларк вздрогнула. При свете дня все оказалось гораздо хуже: отвратительная грязь, зловоние гниющих отбросов и сточных вод смешивалось со сладковато-пряным ароматом выпечки и дразнящим запахом жареного мяса. Насаженные на вертел цыплята и сосиски брызгали жиром, который шипел на горячих углях. От невероятной смеси запахов ее чуть не стошнило.

Шум, крики, смех, проклятия эхом отдавались от стен. Кричали посетители, торговцы расхваливали свой товар, обитатели, которым не хватало сил спуститься вниз, выкрикивали сквозь зарешеченные окна заказы и бросали монеты. Подростки, сражаясь друг с другом, бросались за ними, надеясь отнести наверх покупку и заработать полпенни. Потом они тратили скудный заработок у лотка пекаря, а более существенное вознаграждение — на жирные сосиски.

Что Ларк поразило больше всего, так это присутствие детей среди заключенных. Мальчик лет двенадцати и девочка приблизительно восьми — явно родные брат и сестра — спорили из-за оловянного обруча, когда Ларк тронула женская рука, а прозвучавший над ухом голос заставил резко повернуться.

— Миледи, я не хотела вас напугать, — сказала женщина. — Я только хотела приветствовать вас в Маршалси. Меня зовут Агнес Гарвуд. Я была… я хотела сказать, я модистка. Когда проведешь здесь около трех лет, забываешь, кем и чем был и был ли вообще.

— Извините, — с бьющимся сердцем ответила Ларк. — Вы меня напугали. Я вас не заметила.

— Я видела, как старый Тоби привел вас вчера вечером. Будьте с ним осторожнее. Он хитрый. Не успеете глазом моргнуть, как он выудит у вас все деньги прямо из карманов.

Ларк разглядывала темноволосую женщину, которая когда-то была привлекательной, даже хорошенькой. Ей не больше тридцати, но бледное лицо покрыто морщинами, одежда висит мешком, красноречиво свидетельствуя о потере веса, белки серых глаз покраснели, под глазами синяки. «Неужели и я буду так выглядеть после трех лет в Маршалси?» — подумала Ларк.

— Что-то не так? — спросила Агнес.

— Н-нет, извините, что я вас разглядываю, — пробормотала Ларк. — Какая я грубая. Пожалуйста, простите меня. Мои мысли сейчас далеко отсюда.

— Нечего прощать, — ответила женщина. — Вы, должно быть, ужасно расстроены. Такая прекрасная леди, и оказались здесь. Осмелюсь спросить, как это случилось?

Ларк колебалась. Стоит ли говорить? Она всегда была скрытной. Но сейчас она так одинока… Как хорошо было бы иметь подругу, с которой можно поговорить.

Какая беда, если она расскажет? Какое это имеет значение? Что это изменит?

— Моя мать умерла при родах, — начала Ларк. Ей все еще было трудно говорить о своей истории. Но возможно, это необходимо, чтобы избавиться от кошмара. — Отец вырастил меня в нашем имении в Йоркшире. Я его очень любила, но он был заядлым игроком, к тому же ужасно невезучим, и не имел деловой хватки. Постепенно он растратил состояние, мы оказались в долгах. Я не знала, что мы перешли роковую черту, пока не стало слишком поздно… пока он… не умер, и я осталась один на один с кредиторами, торговцами и бесчисленными партнерами отца по игре, требующими погасить долговые расписки, которые он оставлял по всей стране, на сотни и тысячи фунтов.

— О, миледи! Он умер и оставил вас ни с чем?

— Его поймали на краже у… приятеля. И, спасаясь от позорного суда, он покончил с собой… повесился… в тюрьме, — тихо сказала Ларк. Она впервые произнесла это вслух. — Поскольку у него не было наследника мужского пола, меня выгнали, и имение вернулось в казну. Я продала все, что у меня было: одежду, драгоценности, личные вещи. Но этого не хватило, чтобы заплатить долги, поэтому меня посадили сюда за оставшиеся несколько сотен фунтов.

— Последние расписки у кредиторов или у карточных партнеров?

— У игроков и у приятеля, которого он пытался обокрасть.

— И они не поступили с вами, с ни в чем не повинной леди, понесшей тяжелую утрату, как джентльмены?

— О, у них были идеи на тот счет, как я могу расплатиться, если вы меня понимаете. Так что я с радостью отправилась сюда.

— Простите, — выдохнула Агнес. — Я не хотела тревожить тяжелые воспоминания… я только хотела предложить дружбу. У вас такой несчастный вид, и я видела, что случилось с вами вчера, когда эти три потаскухи забрали ваши вещи.

— Нет-нет, мне необходимо было все рассказать, — ответила Ларк. — Мучительно держать это в себе. Нужно было выговориться, чтобы пережить это и идти дальше. Но я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу оставить все позади. Не после этого, — горько добавила она, с дрожью оглядывая обитателей тюрьмы. — Я рада, что вы проявили инициативу и предложили дружбу.

Упоминание о вчерашней стычке напомнило Ларк о таинственном джентльмене. Его будоражащий аромат вдруг защекотал ей ноздри, забивая запахи тюремного двора. Она вновь пережила прикосновение его сильной руки и его пристальный взгляд. Невозможно описать, какой эффект произвел на нее этот мужчина.

— И за вас некому вступиться? — спросила Агнес, прерывая ее грезы. — А как же свет? Наверняка кто-нибудь…

— Всему виной воровство моего отца, не говоря уже о самоубийстве, — коротко ответила Ларк. — Большая часть расписок у его друзей из высшего общества. Многие потеряли значительные суммы. После его смерти меня стали избегать все наши так называемые друзья, и я уже сказала вам, что было на уме у остальных. Многие могли бы прийти мне на помощь, хотя бы морально поддержать, но не нашлось ни одного желающего рискнуть. Я стала парией и едва ли могу их винить.

— Должно быть, трудно было пережить все это в полном одиночестве.

— Хуже не придумаешь… Для меня это было ударом. Я была совершенно не готова. Как и отец, я принимала неправильные решения и продала имущество слишком дешево. Я опрометчиво доверяла поверенным, которых интересовала только плата за их работу. Об этом они заботились, бросив остальные дела на произвол судьбы. Они обманывали меня, когда я была оглушена ударом, горем и позором. Я, возможно, действовала бы разумнее, имей я порядочных советчиков.