– Вы наверняка перепутали, Игорь Вадимович, здесь слишком много для санитарки!

– Не перепутал. Бери, бери! Ты много и очень хорошо работаешь, вот тебя и поощрили. Катерина, ты одаренная девочка, из тебя получится хороший врач, а посему начну понемногу учить тебя профессии.

– Игорь Вадимови-ич!! – заверещала от восторга Катька.

О таком она и мечтать не могла.

– Только чур, это пока наша тайна, – поубавил ее восторги наставник.

– Хорошо, – шепотом согласилась девушка.

И от радости, которая не расплескалась, чуть утихомирившись к утру, сама удивляясь себе, купила по дороге к бабушке маленький, но очень, очень соблазнительный торт – весь такой розовый, в креме, и вишни засахаренные сверху.

Подарок к Новому году, что ли?

И всю дорогу, пока добиралась, глотала слюнки от дурманящего запаха, исходившего от кушанья, и все поднимала удивленно брови, рассматривая кондитерское чудо, задаваясь вопросом:

«С ума я, что ли, сошла? Что она еще скажет на этот «подарок»?»

– У тебя что, завелись лишние деньги, или я много даю? – не заставила Катерину долго гадать Ксения Петровна, когда внучка, переступив порог, протянула торт.

– Я сэкономила, много занималась, несколько раз не успела пообедать. Зато вот торт на праздник купила.

И – чудны дела твои, Господи! – та промолчала, взяла презент и прошествовала в кухню.

Чай с тортом Катя отведала, отчитавшись привычно за прожитый период, объяснила, что завтра у нее библиотечный день, – это тридцать-то первого декабря! А послезавтра дежурство – это первого-то января, у студентки!

Но монолог о трудовой занятости произносила по всем правилам, как учил Тимофей: «Если врешь, то делай это убедительно, сама поверь в то, что говоришь, так поверь, чтобы никто тебя не расщелкал!»

Но с Ксенией Петровной все сложнее и непонятнее, чем со всеми остальными людьми. Эмоции были не ее жизненным кредо и не обезображивали лица мимическими морщинами, следствием выражения чувств лицевыми мышцами. Понять, что она чувствует и думает, практически никогда не удавалось. Бабушка приняла предложенную внучкой версию ее времяпрепровождения в знаковые для всех дни и никак не прокомментировала.

А вернувшись вечером в общежитие, Катя получила самый-пресамый замечательный подарок в жизни!

На проходной ее ждал Тимофей!!!

Ему дали три дня увольнительных, и он прямо с вокзала отправился к Катерине в общежитие.

Она орала на весь холл, повиснув у него на шее, не обращая внимания на любопытные взгляды входящих-выходящих и подозрительные двух бабулек-церберов.

А ведь предстояло решить вопрос с его проведением в комнату, и не до положенных одиннадцати вечера, а на целых два дня, то есть сегодняшний вечер-ночь, завтрашнее тридцать первое и послезавтрашнее первое января, до двух часов дня.

– Жених? – грозно и подозрительно спросила одна из вахтерш, когда Катька подтащила за руку Тимофея к высокой стойке, отгораживающей стол от входа.

– Да вы что?! – радостно возмущалась девушка. – Это мой брат!! Брат! Из армии!! Мы год не виделись!!

– Брат, значит, – облила скепсисом вторая бдительная «красотуля» пятидесятых годов, охранница непорочной целомудренности проживающих студентов во вверенном заведении.

– Катюх, – спокойно вступил в «переговоры» Тимофей, – ты иди, чайник поставь, я сейчас поднимусь, чайку попьем.

В результате ЕГО переговоров с бабками-вахтершами парень беспрепятственно входил и выходил из общежития в любое время на протяжении всего своего времени пребывания, провожаемый их улыбками и одобрительным покачиванием голов.

Вот как он умел это делать?!

Великий манипулирующий людьми комбинатор, кормчий, можно сказать, психологии человеческой!

Она никак не могла насмотреться на него, наговориться, поверить, что он здесь, с ней рядом! Суетилась бестолково, металась по комнате, дотрагивалась до него каждую минуту, обнимала, боясь, что исчезнет, как мираж, подхватывалась, пытаясь напоить жидким от скудной студенческой жизни чаем.

А он смеялся, наблюдая за этими метаниями.

– Да не хочу я твоей горячей водички! – и ловил за руку, усаживая. – Сядь, Кошка!

Она садилась на стул напротив него, придвинутый как можно ближе, стукалась о его колени, рассматривала во все глаза и повторяла:

– Тим! Тим! Неужели ты приехал?!

– Все, Катюха! Стоп! – не выдержал он. – Я здесь, я приехал! А теперь давай поговорим спокойно.

– Давай! – счастливо улыбалась она. – Давай говорить! Много-много! Как ты? Как твоя учеба?

– Нормально, – ушел от ответов Тимофей. – Ты лучше скажи, как собиралась Новый год встречать? И почему у тебя елки нет?

Девушка, как восторженный глупый щенок, радуясь, улыбаясь беспрестанно, отрапортовала:

– Я обманула бабушку и останусь в общаге! Буду телевизор смотреть полночи, а если захочу, то и всю ночь! Представляешь!!

– Уполне, – поморщился тот, не разделив почему-то восторгов.

Нет, оно, конечно, понятно, может девица за семнадцать лет жизни первый раз встретить Новый год в двенадцать часов, как все нормальные люди, и посмотреть телевизор?

– Одна? – уточнил он.

– Да! Надька уехала домой, а телевизор этот ее! Хороший. Я его, как просыпаюсь, так сразу включаю. Знаешь, там много интересного показывают!

Понятно – дорвалась девочка до запрещенного пожизненно!

– А что, у тебя здесь друзей нет? – вел дознание Тимофей недовольным тоном.

Катерина притормозила стрелять солнечно-радостными эмоциями через край, услышав наконец его тон и обратив внимание на недовольное выражение лица.

– Нет. У меня вообще друзей нет. Только ты.

– Так я и знал, – констатировал окончательный диагноз Тим. – А стаканы или рюмки есть?

– Есть, – озадаченная переменой темы удивилась она.

– Давай. Будем пить. Я – водку, ты – шампанское. И поговорим. А еда-закусь есть?

– Нет, – совсем уж растерялась и опечалилась студентка Воронцова.

Он кивнул головой, подтверждая свои мысли, и полез в большую спортивную сумку, с которой приехал.

– Этого я и ожидал. Как всегда, без продуктов нормальных и тощая, как кошка дворовая!

И стал выкладывать на стол пакеты, источавшие невероятные, небывалые ароматы.

Задавать тупые вопросы: «Где ты это взял и на какие деньги?» – Тимофей отучил ее еще в девять девчачьих лет.

Она снова подскочила и засуетилась, стала накрывать-сервировать стол, красиво нарезая, раскладывая снедь по тарелкам, но почему-то молча, без восклицаний, восторгов, вопросов без ответов.

Все. Накрыла. Сели.

Тимофей открыл шампанское, налил ей в бокал, себе плеснул немного водки в стакан. Подняли, чокнулись, без тостов, выпили.

– Я поэтому и рвался в увольнение, – поставив пустой стакан на стол, закусив соленым огурцом, сообщил он. – Знал, что ты тут глупостей наделаешь, потом не расхлебаешь!

– Каких глупостей? – еле смогла выговорить Катерина, морщась от ударившего в нёбо, в нос и выше, в голову, шипучего заряда шампанского.

– Тех самых, что вытворяешь!

Он налил еще, но стакан не поднял, призывая выпить, а стал объяснять свое недовольство:

– Ты, Кошка, уже не в школе! Забудь это навсегда! И то, что можно не замечать, с кем учишься, и не знать, как их зовут, здесь не проканывает! Здесь совсем другая жизнь! У тебя теперь другая жизнь!

Он говорил зло, назидательно выговаривая, Катька переморгнула от неожиданности, пытаясь понять, что она не так делает, что его так разозлило в ее поведении, что просмотрела и не поняла. Тимофей выпил один, закусил бутербродом и смотрел на нее, пока жевал, чего-то не увидел ожидаемого в ее взгляде, бросил надкушенный бутерброд на тарелку и закурил.

А она быстро выпила, пока он закуривал, из своего бокала большими глотками, до дна! И задохнулась от взрывов шипучих во рту и желудке. Встала, открыла форточку и вернулась за стол совсем изменившаяся – собранная, готовая слушать, понимать, запоминать.

– Что, одна сидишь в комнате? На лекциях небось тоже одна, в сторонке? Вся такая серая мышь-индивидуалистка?

– Одна, – призналась девушка и кивнула в подтверждение головой.

– А жизни где собираешься учиться? – требовательно спросил Тимофей. – В людях разбираться, учиться общаться с ними? А? С больными, когда доктором станешь, в силу необходимости? Или хочешь, чтобы о тебе молва пошла, что, мол, доктор она неизвестно какой, но баба стра-а-анная!

– Ты о чем, Тим? Какая молва?

– Такая! Что тупишь, Катерина? – совсем уж разошелся негодованием он. – Любая профессиональная тусовка, – это где все друг друга знают! Пусть не лично, а через кого-то, и других кого-то, но кто чего стоит, какой человек, знают, и слухи, и сплетни! Вот ты ни с кем не общаешься, дружбу не заводишь, а вы все станете врачами. Половина разъедется, половина в Москве останется, пусть только часть из них работать по специальности будет, и что они про тебя скажут, когда их спросят? Да была такая одна чокнутая отличница, не знаю, какой врач из нее получился, но ненормальная точно: одевалась в тряпье, как чучело, не красилась, ни с кем не дружила, все время одна, никуда не ходила, ни баба, ни мужик, как монашка! Как думаешь, возьмут тебя на хорошую работу с такой характеристикой? И какой идиот-больной доверится врачу, которая одевается как старуха и разговаривать с людьми не умеет. Да будь ты хоть сто раз гений, «притыркнутая», решат твои больные и доверять не будут! Пойдут к идиоту-троечнику, но веселому, который шутит, зубы заговаривать умеет, подбадривает, знает, кому какое слово сказать! Мы для этого с тобой старались столько лет?

Он в раздражении плеснул себе еще немного и выпил, снова не дожидаясь Катерины.

– Значит, так, – с силой и звонким стуком, поставив пустой стакан на стол, провозгласил готовность к действиям Тимофей. – Ты начнешь общаться со всеми! Присматриваться к людям, как я учил, делать выводы, оценивать, проверять правильность своих оценок, добавлять новые впечатления, учиться непринужденно болтать, выуживая информацию! Ты должна безошибочно понимать, чего ожидать от любого человека! Ты одна, и для тебя это выживание! Все, детство закончилось, какое бы говнистое оно ни было! И я не всегда буду рядом. Тебе необходимо стать такой умной, хитрой, наблюдательной, сильной, чтобы ни один козел не смог тебя обмануть и использовать! Ты обязана расщелкивать их всех на подходе!

Она взяла бутылку шампанского, налила себе слишком быстро, так, что пена перелилась через край бокала, не обратила на это внимания, выпила, капая на стол, на себя.

– И это тоже, – продолжил наставление наблюдавший за ее действиями Тим. – Надо научиться пить и не пьянеть, вычислить свою норму и никогда не превышать, оставаясь трезвой в любой ситуации. Знать по вкусу разные спиртные напитки, чтобы сразу определить, поддельное ли пойло или подмешали чего туда. Ну, это ладно, успею научить. Сейчас основная задача стать другой, показать себя компанейской, подружиться с парой-тройкой девчонок, обсуждать с ними бабские штучки. Ладно, это мы обговорим в деталях, у меня времени хватило обдумать, как лучше тебе внедриться в вашу студенческую тусу. Уверен был, что будешь сидеть в углу, как наказанная! И начнем с внешнего вида, а то выглядишь как убийца мужской потенции. Так, Кошка, давай обсудим план внедрения в коллектив соратников.

Для дворового мальчишки – шпаны и беспризорника, с уклоном в разную степень хулиганства и воровства, он изъяснялся на удивление художественно-литературным языком, демонстрируя обладание богатым словарным запасом. Не зря же Катерина прочитала ему вслух половину русской классики, да и сам Тим летом, проводя большую часть времени с ней, читал запоем эту классику.

План по внедрению Катерины Воронцовой в люди с целью стать самой заметной и яркой фигурой в институте начинался с постановки под названием: «Брат приехал!» вечером того же дня, то бишь тридцатого декабря.

Катерина, с предварительно улучшенной внешностью малыми средствами и стараниями Тимофея: распущенными волосами, пояском на платье, подчеркивающим талию, расстегнутыми верхними пуговками ворота, небольшим количеством косметики, оставленной Надюхой, – для первого акта сойдет, обошла несколько комнат, в которых проживали наиболее известные из общежитских «авторитетов», оставшихся на Новый год в Москве, искрила улыбкой, изображая бурную радость, и зазывала к себе в комнату, отметить это без меры радостное событие.

Народ, как и предполагалось, крайне подивился бурному оживлению общежитской мыши Катьки. Но студент, как известно, «халявой жив и счастлив», а потому стали подтягиваться минут через двадцать-тридцать, подгоняемые еще и любопытством, что ж там за брат такой, коль Воронцова козой от счастья скачет. Кто с намеком на участие в закусочном столе, в виде десятка зеленых мандарин, полбулки хлеба с кусочком сала, а кто с гитарой, подразумевая украшение собой неожиданного застолья.